УРОКИ ДЕТСТВА
Я качаюсь на когнитивных качелях, если так можно выразиться.
Из глобальной катастроФЫ текущих дней память всё время уносит меня в прошлое, иногда настолько далёкое, что вспоминается крошечный фрагмент, но он настолько значительный, что ощущения свежи, будто это произошло только что.
У меня всего несколько фотографий от тех военных лет, думаю, первый франмент случился в это время, это первая одежда, которую я помню, из-за её колючести.
В то время бабушка с дедушкой поменяли большую и ледяную квартиру около цирка на маленькую и очень тёплую в старом двухэтажном доме, перегороженном на отдельные квартирки, совсем рядом, наискосок от ТЮЗа, на тихой улочке в один квартал, которую бабушка так и не привыкла назыввать по имени Яблочкова, а продолжала именовать Малой Казачьей.
Квартира была на втором этаже, а на первом, со входом из арки жила женщина с маленькой девочкой.
Не знаю, как это произошло, по понятным причинам я никогда позже не спрашивала бабушку, но я оказалась одна в гостях у этой девочки.
Они обе, и мать, и дочка, были очень тихими и печальными.
Девочка разложила игрушки, это были маленькие куколки, больших в те годы я вообще не помню.
И все эти куколки были с большой любовью экипированы одёжкой и постельками.
Я была зачарована, заколдована, мы переодевали этих куколок в бесчисленные одёжки.
А потом за мной пришла бабушка и привела домой.
И тут возникла проблема, когда бабушка стала меня раздевать, а потом мыть руки, она не могла разжать мой кулачок.
А когда разжала, то там было крохотное платьице, просто прямоугольничек с дыркой для головы, казавшийся мне прекрасным.
Бабушка села и долго молчала, наверно, она просто не знала, как себя вести.
Немного посидев, она встала, взяла меня за руку и так же молча повела назад и когда женщина открыла, сказала мне - отдавай.
Я разжала влажный кулачок и протянуа женщине, она молча взяла, бабушка что-то ей сказала, видно, извинилась.
А мне ничего не сказала, только очень долго молчала и выглядела очень расстроенной.
Собственно, не было никаких сентенций, но эта её молчаливая печаль оказалась самым лучшим уроком, оставшимся на всю жизнь, я поняла, что "нельзя", и это просто встроилось в меня.
Из глобальной катастроФЫ текущих дней память всё время уносит меня в прошлое, иногда настолько далёкое, что вспоминается крошечный фрагмент, но он настолько значительный, что ощущения свежи, будто это произошло только что.
У меня всего несколько фотографий от тех военных лет, думаю, первый франмент случился в это время, это первая одежда, которую я помню, из-за её колючести.
В то время бабушка с дедушкой поменяли большую и ледяную квартиру около цирка на маленькую и очень тёплую в старом двухэтажном доме, перегороженном на отдельные квартирки, совсем рядом, наискосок от ТЮЗа, на тихой улочке в один квартал, которую бабушка так и не привыкла назыввать по имени Яблочкова, а продолжала именовать Малой Казачьей.
Квартира была на втором этаже, а на первом, со входом из арки жила женщина с маленькой девочкой.
Не знаю, как это произошло, по понятным причинам я никогда позже не спрашивала бабушку, но я оказалась одна в гостях у этой девочки.
Они обе, и мать, и дочка, были очень тихими и печальными.
Девочка разложила игрушки, это были маленькие куколки, больших в те годы я вообще не помню.
И все эти куколки были с большой любовью экипированы одёжкой и постельками.
Я была зачарована, заколдована, мы переодевали этих куколок в бесчисленные одёжки.
А потом за мной пришла бабушка и привела домой.
И тут возникла проблема, когда бабушка стала меня раздевать, а потом мыть руки, она не могла разжать мой кулачок.
А когда разжала, то там было крохотное платьице, просто прямоугольничек с дыркой для головы, казавшийся мне прекрасным.
Бабушка села и долго молчала, наверно, она просто не знала, как себя вести.
Немного посидев, она встала, взяла меня за руку и так же молча повела назад и когда женщина открыла, сказала мне - отдавай.
Я разжала влажный кулачок и протянуа женщине, она молча взяла, бабушка что-то ей сказала, видно, извинилась.
А мне ничего не сказала, только очень долго молчала и выглядела очень расстроенной.
Собственно, не было никаких сентенций, но эта её молчаливая печаль оказалась самым лучшим уроком, оставшимся на всю жизнь, я поняла, что "нельзя", и это просто встроилось в меня.