Лунин
- Что главное в искусстве? - спросили однажды Рахманинова.
- В искусстве не должно быть главного, - моментально ответил Сергей Васильевич.
И понимай как знаешь. Вообще же выше типичный чаньско/дзенский коан. Над которым можно медитировать всю жизнь.
Я мог бы написать диссертацию об этих двух строчках - но это не очень интересно. Гораздо интереснее воплощать такие вещи в языке САМОМУ.
Высшая степень развития языка - это буддийские тексты золотой классической поры чань/дзен. Запад так и не поднялся до этих высот, хотя прорывы были (выше один из них). Если скользить бегло, то хороши Аристотель, Майстер Экхарт, Шопенгауэр, Гоголь и Пелевин.
Меня просто ПОРАЖАЕТ, когда мне говорят, ничтоже сумняшеся, что язык моих романов плох. Странен и экзотичен (для тупого русского, европейского и американского уха, не воспитанного на буддизме) - но аж никак не плох.
Чаньские и дзенские коаны я поглощал мегатоннами, и это пропитало моё мышление, сверху донизу. От примитивных рациональных (то есть поверхностных) слоёв до самых глубоких иррациональных и метафизических.
А где мышление - там и язык. Ну вот отрывок (из 2-го тома):
- Чайник закипел, - сказал Муратов.
- Вижу, - ответил Лунин. - Ты давай про Чечетова, не отвлекайся.
Он поставил на стол фарфоровые чашки и заварочный чайник, и залил большую порцию чая кипятком. Все-таки тут было хорошо. Они помолчали немного, чаепитие традиционно требовало особой атмосферы.
- Ты знаешь, я слегка опасаюсь проницательности Чечетова, - сказал Лунин, разливая чай по чашкам. - Мне кажется, его ум глубже проникает в мои дела, чем мне этого хотелось бы.
- Пожалуй, ты прав, - отозвался Артур. - И не только в твои. Когда дворец заволокло дымом, мне стало по-настоящему страшно. Не от пожара, конечно. Вся эта бесконечная петербургская декоративность, которую мы тут унаследовали… От нее так и ждешь, что она в любой момент исчезнет. Хоть она и каменная. Так что дворцом больше, дворцом меньше…
- А от чего же? - спросил Лунин, слегка озадаченный. - От речи Эрнеста?
- Ну да. От сочетания одного и другого. Он был как-то… не в себе. Мне кажется, он уже жалеет о том, что так разговорился. А почему ты не можешь ему прямо рассказать то, что он хочет услышать? Я так понимаю, ты все равно не задержишься в нашем райском местечке.
- В том-то и дело, что я сам ничего не помню, - со вздохом сказал Лунин. - Не более чем смутные обрывки. Иногда мне кажется, что мое творчество остановилось именно поэтому. Память, сознание, воображение - все это ведь тесно связано…
- Да, Чечетов говорил что-то очень похожее.
- Прямо там, на скамейке у дворца? Во время пожара?
- Да, и все вместе составило такую любопытную антифонию. Помнишь, были эти бестолковые греческие хоры, которые вроде как комментировали один другой. Прихожане не знали кого слушать.
- С таким вниманием к моей скромной персоне я не удивлюсь, если обо мне и в самом деле скоро начнут петь в церквях псалмы, - пробормотал Лунин. - И посвящать мистерии.
- Ну, это было что-то близкое. Настоящая церковная атмосфера, хоть и под открытым небом.
Они еще немного помолчали. За окном капал мелкий зимний дождь.
- Я так понял, что ты так и не расскажешь мне, что сказал Чечетов, - наконец не выдержав, заметил Лунин.
- Я могу только передать буквально… что это значит, я понять не могу. Он сказал, что ты являешься крупным писателем, там где не можешь писать, и мелким и средним литератором, там где можешь.
- Да? - переспросил Лунин, удивленный этим поворотом темы. - А к чему это было?
- Вот как раз к речи Эрнеста. Тот тоже говорил о литературе. Я от всего этого почему-то напрягся, а Чечетов сидел такой расслабленный и непринужденный, развалившись на скамейке, блестя очками… но слушал внимательно, не пропуская ни слова.
- Хотел бы я знать, с чего он этим так заинтересовался.
- Как раз когда у меня уже начал заходить ум за разум от этого, он глянул на мою физиономию, очевидно недоуменную. И объяснил мне, что вся эта речь была на самом деле посвящена тебе. Не только в той части, в которой ты был представлен как видный деятель империи. Или что у нас было - республика? Тут сам черт ногу сломит.
- Хм-м… - сказал Лунин, отхлебнув чаю, что всегда успокаивало и наводило мысли на правильный лад. - А о причинах этого - почему крупным и почему мелким, и от чего это зависит - он ничего не сказал?
- Ничего. В этот момент дворец обрушился, и мы наблюдали, как обнажился его остов. Сильное было зрелище.
- Да, я это слышал, - сказал Лунин. - На меня это тоже произвело впечатление.
- И еще он рекомендовал тебе меньше заниматься литературой. Почему-то именно сейчас.
- Но… почему? Какая разница между «сейчас» и «потом»?
- Понятия не имею. Ну и позже, когда дворец уже догорал, он сказал еще, что высшие силы не могут умереть, и поэтому не боятся смерти. В этом их торжество, и в этом их ущербность. Как говорится, понимай как знаешь.
- Да уж… понять это непросто, прямо скажем. То есть я с ним согласен, мысль-то здравая, спору нет… но какое отношение это имеет ко мне?
- Я так понимаю, что на него тоже подействовало это зрелище, - сказал Муратов, ставя на стол пустую чашку. - Ты же знаешь Ивана Павловича, у него воображение - ярче пламени, в котором утопал этот дворец.
- Будем считать это только воображением, - сказал Лунин. - Хотя насчет высших сил, как ни странно, мне кое-что понятно. Я думаю, это относится к последним фразам, сказанным у Карамышева в кабинете перед сдачей власти. Он тоже рассуждал о чем-то подобном.
- Тут не город, а сплошные философы, - заметил Артур. - И при этом никто ничего не пишет. Видно, высшие силы постарались. Читать совершенно нечего. Классику я всю уже наизусть знаю.
-------------
Тут в каждом обмене репликами больше смысла, чем во всей русской литературе 20-го, и особенно 21-го века. За исключением Андрея Белого, Блока, Булгакова, Набокова и раннего Пелевина - самые буддийские авторы в эту эпоху.
Те тоже были ушлые (как и я). Недостаток бумаги не позволяет мне развернуть этот тезис.
Да и на работу пора... Дождь заканчивается, и короб ждёт.
P. S. Великий Константин Крылов читал эту книгу ночью в поезде Москва-Петербург (аллюзии можете подобрать сами, их миллион). Его вердикт:
- Я читал "Хронику" глухой холодной ночью, в поезде, в плацкартном вагоне - пожилом, сухо поскрипывающем. В полной темноте - светился только экран планшета - под классический стук колёс и храп спящих пассажиров. Это были почти идеальные условия для восприятия данного текста. Правда, ощутимо не хватало шампанского. Наверное, Bollinger.
Текст перенасыщен смыслом, "кристаллики выпадают".
--------
Ладно. Пора за короб.
Пожелайте мне удачи в бою.