Зрительная память
Память на лица у меня отвратительная. Это доставляет неприятности не только мне, но и окружающим.
Неприятности начались с самого раннего детства.
Я родился по дороге в эвакуацию. Во время войны мы с мамой жили в Алма-Ате. Народу в нашем доме была прорва, мужчин не было, только женщины и дети, жили по 3-4 человека в комнате - каждому угол.
Сам я этого эпизода не помню, мне рассказали его много позже. Среди эвакуированных минчан была Елена Борисовна. Муж ее воевал, был офицером. К ней частенько захаживал знакомый, его звали Степьян. Мне было тогда года три. Был я эдаким маленьким ангелочком с белыми вьющимися волосами, и всем до меня было дело. Степьян, когда приходил, угощал меня карамелькой.
Интересно, что в моей памяти осталось довольно много о том времени. Мама не верила, говорила, что я пересказываю чужие рассказы.
Тогда я стал описывать ей детали. Мы жили на втором этаже небольшого двухэтажного дома. Над крыльцом был навес. Мамина кровать стояла у окна, а моя - у стенки, напротив нее была печь. У Степьяна были черные усы. Напротив нашей комнаты была комната, где жила тетя Лиза с детьми. В их комнате был балкон. В конце коридора жила тетя Зоя, учительница географии. У нее на стене был карта мира. Она мне показывала разные страны. Особеннно мне нравился Англо-Египетский Судан, потому что он был раскрашен в полоску - зеленым и желтым цветом. Советский Союз был красным. Мама тут же вспомнила, что про Крым я тогда сказал, что этот кусочек от Советского Союза отвалился, и всем это очень понравилось. В общем, я всех убедил, что помню очень много из того, что было со мной в 3 - 4 года.
Еще в нашей комнате жили тетя Маня Собранская, старая еврейка из Харькова, которая до конца войны была моей няней. Она плохо говорила по-русски. Мама работала очень много, часто ездила в командировки. В соседней комнате жили манины младшие сестры Берта и Лиза. Они работали на какой-то фабрике. Когда война закончилась, мы уехали в Минск, а они в Харьков. Тетя Маня умерла вскоре после войны, а с ее сестрами мы обменивались поздравительными открытками до самой их смерти. Году в 72-м Берта с мужем Ильей (они были Мачульские) приехали к нам в Минск погостить. Оказывается, ее мама во время НЭПа держала в Харькове кондитерскую, а Берта ей помогала. Она научила мою жену своему особому рецепту тэйгелах (это такие шарики из теста, сваренные в меду) и лэках (это своего рода медовый кекс). И еще в нашей комнате жила Настя Ключинская, младшая сестра маминого минского знакомого и сослуживца Семена Ключинского - он попросил позаботится о ней. Насте к концу войны исполнилось 16 лет.
Возвращаюсь к Елене Борисовне. К ней вдруг приехал муж из армии - он получил краткосрочный отпуск. Конечно, его познакомили и со мной. Он взял меня на руки и я сказал ему: "Дядя Пептян!". Говорят, что был большой скандал. Сейчас я думаю, что кто-то из соседок озаботился тем, чтобы открыть ему глаза. Завершилась эта история в конце концов разводом.
Я забываю лица. Встречал на улице ребят, с которыми был вместе в лагере пару лет назад. Они меня окликали, а я лихорадочно думал, где мы встречались? Сказать "я тебя не помню", нельзя. Люди на это обижаются, особенно девчонки. Кроме того, это было бы неправдой - я помнил всех, вот только лица забывал. Я задавал наводящие вопросы и страшно радовался, когда выяснял, к примеру, что это тот самый Костя, который учил меня ловить рыбу.
У моей мамы было масса знакомых, кторые приходили к нам домой. Они возмущенно жаловались маме: "Вчера встретила твоего сына, а он посмотрел мне в глаза и не поздоровался!" Тогда я решил здороваться во всех сомнительных случаях, но это оказалось еще хужее. Однажды в тролллейбусе я вежливо поздоровался с какой-то толстой теткой, приняв ее за мамину знакомую. Она тут же вцепилась в меня и стала выяснять, откуда я ее знаю. Вроде бы она меня тоже где-то видела, но не может вспомнить, где. Еле отбился.
Потом я стал взрослым, и этот мой недостаток сильно осложнял мою жизнь. Люди подходили ко мне, здоровались, спрашивали, как дела, а я, как придурок, размышлял - а кто это?
На днях в Афуле на рынке ко мне подошел пожилой мужчина и стал расспрашивать о моем житье-бытье, проявляя поразительную осведомленность о моей жене и детях. Я стал задавать ему вопросы о его житье-бытье, но так и не вычислил, кто же это был.
Так это все и тянется.
Неприятности начались с самого раннего детства.
Я родился по дороге в эвакуацию. Во время войны мы с мамой жили в Алма-Ате. Народу в нашем доме была прорва, мужчин не было, только женщины и дети, жили по 3-4 человека в комнате - каждому угол.
Сам я этого эпизода не помню, мне рассказали его много позже. Среди эвакуированных минчан была Елена Борисовна. Муж ее воевал, был офицером. К ней частенько захаживал знакомый, его звали Степьян. Мне было тогда года три. Был я эдаким маленьким ангелочком с белыми вьющимися волосами, и всем до меня было дело. Степьян, когда приходил, угощал меня карамелькой.
Интересно, что в моей памяти осталось довольно много о том времени. Мама не верила, говорила, что я пересказываю чужие рассказы.
Тогда я стал описывать ей детали. Мы жили на втором этаже небольшого двухэтажного дома. Над крыльцом был навес. Мамина кровать стояла у окна, а моя - у стенки, напротив нее была печь. У Степьяна были черные усы. Напротив нашей комнаты была комната, где жила тетя Лиза с детьми. В их комнате был балкон. В конце коридора жила тетя Зоя, учительница географии. У нее на стене был карта мира. Она мне показывала разные страны. Особеннно мне нравился Англо-Египетский Судан, потому что он был раскрашен в полоску - зеленым и желтым цветом. Советский Союз был красным. Мама тут же вспомнила, что про Крым я тогда сказал, что этот кусочек от Советского Союза отвалился, и всем это очень понравилось. В общем, я всех убедил, что помню очень много из того, что было со мной в 3 - 4 года.
Еще в нашей комнате жили тетя Маня Собранская, старая еврейка из Харькова, которая до конца войны была моей няней. Она плохо говорила по-русски. Мама работала очень много, часто ездила в командировки. В соседней комнате жили манины младшие сестры Берта и Лиза. Они работали на какой-то фабрике. Когда война закончилась, мы уехали в Минск, а они в Харьков. Тетя Маня умерла вскоре после войны, а с ее сестрами мы обменивались поздравительными открытками до самой их смерти. Году в 72-м Берта с мужем Ильей (они были Мачульские) приехали к нам в Минск погостить. Оказывается, ее мама во время НЭПа держала в Харькове кондитерскую, а Берта ей помогала. Она научила мою жену своему особому рецепту тэйгелах (это такие шарики из теста, сваренные в меду) и лэках (это своего рода медовый кекс). И еще в нашей комнате жила Настя Ключинская, младшая сестра маминого минского знакомого и сослуживца Семена Ключинского - он попросил позаботится о ней. Насте к концу войны исполнилось 16 лет.
Возвращаюсь к Елене Борисовне. К ней вдруг приехал муж из армии - он получил краткосрочный отпуск. Конечно, его познакомили и со мной. Он взял меня на руки и я сказал ему: "Дядя Пептян!". Говорят, что был большой скандал. Сейчас я думаю, что кто-то из соседок озаботился тем, чтобы открыть ему глаза. Завершилась эта история в конце концов разводом.
Я забываю лица. Встречал на улице ребят, с которыми был вместе в лагере пару лет назад. Они меня окликали, а я лихорадочно думал, где мы встречались? Сказать "я тебя не помню", нельзя. Люди на это обижаются, особенно девчонки. Кроме того, это было бы неправдой - я помнил всех, вот только лица забывал. Я задавал наводящие вопросы и страшно радовался, когда выяснял, к примеру, что это тот самый Костя, который учил меня ловить рыбу.
У моей мамы было масса знакомых, кторые приходили к нам домой. Они возмущенно жаловались маме: "Вчера встретила твоего сына, а он посмотрел мне в глаза и не поздоровался!" Тогда я решил здороваться во всех сомнительных случаях, но это оказалось еще хужее. Однажды в тролллейбусе я вежливо поздоровался с какой-то толстой теткой, приняв ее за мамину знакомую. Она тут же вцепилась в меня и стала выяснять, откуда я ее знаю. Вроде бы она меня тоже где-то видела, но не может вспомнить, где. Еле отбился.
Потом я стал взрослым, и этот мой недостаток сильно осложнял мою жизнь. Люди подходили ко мне, здоровались, спрашивали, как дела, а я, как придурок, размышлял - а кто это?
На днях в Афуле на рынке ко мне подошел пожилой мужчина и стал расспрашивать о моем житье-бытье, проявляя поразительную осведомленность о моей жене и детях. Я стал задавать ему вопросы о его житье-бытье, но так и не вычислил, кто же это был.
Так это все и тянется.