Годовщина
Сегодня 21-я годовщина вывода советских войск из Афганистана.
Леонид Млечин:
Круглая была в прошлом году, но я для себя мысленно отмечаю каждый год, потому что это большое событие. Я всегда думаю о людях, которые прошли через Афганистан, а это сотни тысяч людей, о том, как сложились их судьбы, о том, что абсолютно о них никто не позаботился.
Вот по опыту, скажем, вьетнамской войны и отношению к вьетнамским ветеранам в США - я читал, поэтому пытаюсь ссылаться на это, - знаю, что эти люди в значительной степени нуждались в помощи как в материальной в наших условиях, так и в психологической в условиях и наших, и американских. Потому что это была страшная война. Она была страшная для афганцев и закончилась разрушением Афганского государства, и страшной была для тех, кто участвовал, потому что это была такая особая война, где не поймешь, где друг, где враг. Она жестокая была безумно. Она превышает способности человеческой психики адаптироваться. И люди, прошедшие через Афганистан, нуждались в помощи. Такой помощи им не было оказано. У нас таких структур нету. У нас сначала об этом даже никто не думал и не размышлял и не готовился. Даже в позднегорбачевские времена. Там вообще началось разрушение всего, что было. И структур у нас таких в принципе никогда не существовало. У нас есть структуры военно-медицинские, которые предназначены для того, чтобы ранено солдата вернуть в строй. Если его нельзя вернуть в строй или уже окончилась война, то они и ни при чем. А вот структур помощи психологической, а иногда и психиатрической, у нас просто тогда не было. Вот эти люди сами пострадали, но они и привнесли в нашу жизнь элементы жестокости и ощущение того, что враг может быть любым. Как это было в Афганистане, когда непонятно, где друг, где враг. И они это привнесли в нашу жизнь. Это вообще не описанный феномен. То же самое чуть позже стало происходить с людьми, прошедшими через Северный Кавказ. И тоже ими никто не занимается.
Леонид Млечин:
Круглая была в прошлом году, но я для себя мысленно отмечаю каждый год, потому что это большое событие. Я всегда думаю о людях, которые прошли через Афганистан, а это сотни тысяч людей, о том, как сложились их судьбы, о том, что абсолютно о них никто не позаботился.
Вот по опыту, скажем, вьетнамской войны и отношению к вьетнамским ветеранам в США - я читал, поэтому пытаюсь ссылаться на это, - знаю, что эти люди в значительной степени нуждались в помощи как в материальной в наших условиях, так и в психологической в условиях и наших, и американских. Потому что это была страшная война. Она была страшная для афганцев и закончилась разрушением Афганского государства, и страшной была для тех, кто участвовал, потому что это была такая особая война, где не поймешь, где друг, где враг. Она жестокая была безумно. Она превышает способности человеческой психики адаптироваться. И люди, прошедшие через Афганистан, нуждались в помощи. Такой помощи им не было оказано. У нас таких структур нету. У нас сначала об этом даже никто не думал и не размышлял и не готовился. Даже в позднегорбачевские времена. Там вообще началось разрушение всего, что было. И структур у нас таких в принципе никогда не существовало. У нас есть структуры военно-медицинские, которые предназначены для того, чтобы ранено солдата вернуть в строй. Если его нельзя вернуть в строй или уже окончилась война, то они и ни при чем. А вот структур помощи психологической, а иногда и психиатрической, у нас просто тогда не было. Вот эти люди сами пострадали, но они и привнесли в нашу жизнь элементы жестокости и ощущение того, что враг может быть любым. Как это было в Афганистане, когда непонятно, где друг, где враг. И они это привнесли в нашу жизнь. Это вообще не описанный феномен. То же самое чуть позже стало происходить с людьми, прошедшими через Северный Кавказ. И тоже ими никто не занимается.