Срыв
Был сегодня на одном важном совещании в областной администрации, первый зам губернатора, куча народу.
Вытсупал один гвардии генерал-майор в отставке, но крепкий общественник. Бывший командир дивизии РВСН, между прочим.
Ну он начала зачитывать, что Алленд Даллес на выступлении в конгрессе, в 1945 (это тогда, когда он принуждал немцев в Северной Италии к капитуляции?!) свой план огласил.
А я как раз читал, что на этот план ссылались вместе с протоколами сионских мудрецов.
В общем товарищ генерад читает, а я прямо чувствую, что контроль над собой теряю с каждым словом, в итоге я его перебил, поднял руку (как в школе) и голос повысил, и меня понесло.
Помню, что среди прочего крикнул ему: "Вы врете".
Сосед его что-то сказал, что культурно надо, я заявил, что некультурно в областной админитрации мифы распускать.
Хотя вот на днях читал такое:
http://news.jeps.ru/kultura/shneerson-intervyu-1913-god/
Наконец-то! Какие-то люди совершенно бескорыстно провожают меня, указывают дорогу. Что-то советуют…
Через маленькую, душную переднюю я попадаю в «зал», типичный зал небогатого провинциального дома. Меня вводят в просторную комнату.
Простая, старенькая, потертая мебель. Много книжных шкафов. От письменного стола подымается мне навстречу высокая, плотная, осанистая фигура.
Это и есть Шнеерсон? Да какой же он красивый, этот младший Шнеерсон! Выразительное, значительное лицо, веселая, приветливая улыбка, чудесные, умные глаза, совершенно чистая и литературная русская речь.
- Садитесь, пожалуйста! Как это вы из Петербурга - в Любавичи вдруг? Что позволите, папиросу или сигару?
(Мне очень совестно. Я прекрасно знаю, что только очень плохие интервью начинаются от папиросы или сигары. Но как ни затасканы, например, соловьиные трели в лунную ночь, бывает же так, что соловьи и вправду щелкают, а луна на самом деле светит. С этим уж ничего не поделаешь!)
Мне очень совестно. Я оказался очень плохим интервьюером. 2 ¼ часа продолжалась моя беседа с младшим Шнеерсоном, я услышал много очень интересного и захватывающего, но никакой системы я так и не сумел ввести в своею интервью.
Началось, конечно, с дела Бейлиса.
- Да разве можно что-нибудь сказать об этом деле? Люди ни в чем не виноватые вообще не умеют оправдываться. Но на этот раз… Если бы обвиняли в чем угодно. Но грязью пытаются забросать именно религию нашу, единственное, что есть у нас подлинно ценное, великое, возвышенное. Что же тут можно сказать? Что мы, евреи, не употребляем христианской крови? Но это будет совестно мне говорить, и вам будет совестно это слушать.
Главное впечатление мое от беседы со Шнеерсоном - наряду с интересом и значительностью его слов - это его крайний консерватизм. Мне никогда не случалось встречать среди евреев таких ярых «охранителей», какими оказываются и отец, и сын Шнеерсоны.
- Несть власти, аще не от Бога! - вот принцип, которого они держатся во всех вопросах.
- Ну, а дело Бейлиса? - спрашиваю я.
- Такие испытания посылает еврейскому народу Господь Бог. Виппера и Замысловского, Пранайтиса и Шмакова винить не за что. И они, и те, кто стоял за ними, они исполнители! Не палка бьет, палкой бьют. В наших молитвенниках рядом с молитвой об Августейшей Семье есть молитва о правящих. И мы молимся, от всей души молимся, и желаем правящим преуспеяния и благих стремлений…
Мы все, Шнеерсоны, - из поколения в поколение мы все русские патриоты. Мой прадед Шнеур-Залман Шнеерсон, тот самый, которому Александр I даровал почетное гражданство, заповедал нам - его письмо сохранилось! - во время войны с Наполеоном так:
- Если победит Бонапарт, то материальное положение Израиля улучшится, но зато сердца евреев оторвутся от Небесного Отца. Если же победит русский Государь, то положение евреев, правда, ухудшится, но зато они больше привяжутся к Б-гу!
Так смотрит наш прадед, так смотрим и мы. Политикой мы, вообще, не интересуемся. Это дело правительства, а не наше... Но мы, Шнеерсоны, патриоты.
Вытсупал один гвардии генерал-майор в отставке, но крепкий общественник. Бывший командир дивизии РВСН, между прочим.
Ну он начала зачитывать, что Алленд Даллес на выступлении в конгрессе, в 1945 (это тогда, когда он принуждал немцев в Северной Италии к капитуляции?!) свой план огласил.
А я как раз читал, что на этот план ссылались вместе с протоколами сионских мудрецов.
В общем товарищ генерад читает, а я прямо чувствую, что контроль над собой теряю с каждым словом, в итоге я его перебил, поднял руку (как в школе) и голос повысил, и меня понесло.
Помню, что среди прочего крикнул ему: "Вы врете".
Сосед его что-то сказал, что культурно надо, я заявил, что некультурно в областной админитрации мифы распускать.
Хотя вот на днях читал такое:
http://news.jeps.ru/kultura/shneerson-intervyu-1913-god/
Наконец-то! Какие-то люди совершенно бескорыстно провожают меня, указывают дорогу. Что-то советуют…
Через маленькую, душную переднюю я попадаю в «зал», типичный зал небогатого провинциального дома. Меня вводят в просторную комнату.
Простая, старенькая, потертая мебель. Много книжных шкафов. От письменного стола подымается мне навстречу высокая, плотная, осанистая фигура.
Это и есть Шнеерсон? Да какой же он красивый, этот младший Шнеерсон! Выразительное, значительное лицо, веселая, приветливая улыбка, чудесные, умные глаза, совершенно чистая и литературная русская речь.
- Садитесь, пожалуйста! Как это вы из Петербурга - в Любавичи вдруг? Что позволите, папиросу или сигару?
(Мне очень совестно. Я прекрасно знаю, что только очень плохие интервью начинаются от папиросы или сигары. Но как ни затасканы, например, соловьиные трели в лунную ночь, бывает же так, что соловьи и вправду щелкают, а луна на самом деле светит. С этим уж ничего не поделаешь!)
Мне очень совестно. Я оказался очень плохим интервьюером. 2 ¼ часа продолжалась моя беседа с младшим Шнеерсоном, я услышал много очень интересного и захватывающего, но никакой системы я так и не сумел ввести в своею интервью.
Началось, конечно, с дела Бейлиса.
- Да разве можно что-нибудь сказать об этом деле? Люди ни в чем не виноватые вообще не умеют оправдываться. Но на этот раз… Если бы обвиняли в чем угодно. Но грязью пытаются забросать именно религию нашу, единственное, что есть у нас подлинно ценное, великое, возвышенное. Что же тут можно сказать? Что мы, евреи, не употребляем христианской крови? Но это будет совестно мне говорить, и вам будет совестно это слушать.
Главное впечатление мое от беседы со Шнеерсоном - наряду с интересом и значительностью его слов - это его крайний консерватизм. Мне никогда не случалось встречать среди евреев таких ярых «охранителей», какими оказываются и отец, и сын Шнеерсоны.
- Несть власти, аще не от Бога! - вот принцип, которого они держатся во всех вопросах.
- Ну, а дело Бейлиса? - спрашиваю я.
- Такие испытания посылает еврейскому народу Господь Бог. Виппера и Замысловского, Пранайтиса и Шмакова винить не за что. И они, и те, кто стоял за ними, они исполнители! Не палка бьет, палкой бьют. В наших молитвенниках рядом с молитвой об Августейшей Семье есть молитва о правящих. И мы молимся, от всей души молимся, и желаем правящим преуспеяния и благих стремлений…
Мы все, Шнеерсоны, - из поколения в поколение мы все русские патриоты. Мой прадед Шнеур-Залман Шнеерсон, тот самый, которому Александр I даровал почетное гражданство, заповедал нам - его письмо сохранилось! - во время войны с Наполеоном так:
- Если победит Бонапарт, то материальное положение Израиля улучшится, но зато сердца евреев оторвутся от Небесного Отца. Если же победит русский Государь, то положение евреев, правда, ухудшится, но зато они больше привяжутся к Б-гу!
Так смотрит наш прадед, так смотрим и мы. Политикой мы, вообще, не интересуемся. Это дело правительства, а не наше... Но мы, Шнеерсоны, патриоты.