Нинель. Часть 3
Часть 1.
Часть 2.
«Мамины глаза, полные смертельной муки, захлопнувшаяся за нею дверь. Наутро - «пенал» в «воронке», перевозящем из внутренней в общую тюрьму, мамино пальто сквозь щель двери. Мой звериный крик: «Мамочка!» - и провал... Вереница лиц, чередование тюремных камер...
Эти дни в тюрьме были самыми страшными в моей жизни. Где-то рядом, в камере смертников - моя мать. Стоило закрыть глаза, как явственно слышался треск выстрелов, мамины глаза и - «Прости меня, доченька!» Я была буквально на грани помешательства. 16 мая меня вызвал оперуполномоченный и сказал, что прошение о помиловании моей матери, видимо, будет удовлетворено, но сейчас она будет направлена в другое место заключения и лишена права переписки. Мне не стоит «тревожить запросами о её нахождении определённые инстанции». Почему он мне так запомнился, этот день - 16 мая 1944 года?»
На следующий день - отправка в Торжок на пересылку:
«великое скопище народа, рас, национальностей, неисчислимое количество вариантов совершённых правонарушений и приговоров за них. Относительная свобода передвижения внутри ограды, шум, смех, рыдания, бойкий обмен вещей на еду и курево. После тюремного заточения это сразу ошеломило, закружило, куда-то понесло. Очень хотелось к людям и, по возможности, к не очень сумрачным. Мои коллеги по статье были старше меня и, как правило, избегали разговоров. А рядом - вольница уголовников. Кто-то подарил мне пилотку, кто-то показал мне, как надо курить «взатяг», кто-то придумал прозвище «Пацанка-партизанка».
Начался следующий семестр моих университетов. Клава «Мудрая» в общей сложности имела более 10 судимостей и 75 лет срока по ним. Первым её вопросом был: «Закон божий знаешь? Десять заповедей? Ну, там: не убей, не укради?.. Это всё лабуда! Запоминай с одиннадцатой: не зевай; не теряйся; обмани ближнего, ибо ближний обманет; бей первым...» И раскрывался целый пласт, с гордостью именующий себя «преступным миром», разбитым как бы на подклассы: воры в законе, посученные и фраера - это мы, все остальные.
...это было загадочно, интересно. К тому же многие из них были великими актёрами, умели создать о себе впечатление, как о людях смелых, гордых, независимых. Меня принимали на равных, всячески поощряя и подхваливая. А ведь независимой и гордой тоже хотелось быть!»
Первым лагерем был Усольлаг в Соликамске.
«В бараке нас было более сотни… Справа от двери несколько вагонок занимали сифилитики, болезнь у которых была заглушена лекарствами и считалась не опасной для окружающих. Бак для воды и прикованная к нему кружка были общими».
Со временем Нина стала присматриваться к людям, и у нее появились новые друзья:
«…мне крупно повезло. В лагере были люди, которых арестовали ещё в 37-38-х годах. …Этим людям я обязана сохранением в себе человека. Видя, что меня потихоньку засасывает романтическая накипь лагерной «элиты», они проявили столько настойчивости, такта, сумели противопоставить свои взгляды и умение сохранить человеческое достоинство звериным законам лагеря, что я им поверила безоговорочно раз и навсегда. Мои старшие друзья входили в группу людей, любящих искусство, бывших актёров, учителей, художников. Ставили немудрые спектакли, давали концерты. Надо ли говорить, как меня это увлекло?»
Окончание войны, радость и надежды на амнистию… как оказалось, напрасные: следующий этап - Кушмангорт.
Глухой лесных повалов грохот
С мечтой - скорее день прожить,
И ветра вой, и вьюги хохот
Я так и не смогу забыть.
Страхами придушена,
Гнулась, как ковыль,
Паханам послушная
Лагерная пыль.
Паханы с шестерками,
В похоти дрожа,
Ниночку-блондиночку
Брали с-под ножа.
На ветру былиночка,
Слабенький росток,
Завершала Ниночка
Семнадцатый годок.
Новый этап - Ржавец.
«Лесоповал, трелевка и вывозка леса к верхним складам, крик «Бойся!», когда падает дерево. Одно из них, перевернувшись на срезе, пошло в другую сторону и его вершина крепко вдавила меня в сугроб. Сломаны обе руки, ключица, рёбра, со спины содрана кожа. А у фельдшерицы из медикаментов только бутыль с марганцовкой да бинты из застиранных простыней. Ни гипса, ни, тем более, рентгена нет и в помине. Наложена, так называемая, твёрдая повязка - и на нары! И что вы думаете? Через месяц всё срослось и почти нормально!»
Опять отправка. Куда?
- Приказано отправить всех политических, создаются какие-то новые спецлагеря.
"На голом пространстве, переплетённом колючей проволокой, длинные бараки с плоскими крышами".
Здесь безлесье полное,
Это - Казахстан,
Это - Степь Голодная,
Это - Джезкаган.
«Джез - по-казахски медь. Её залежи и определили местоположение Степлага».
Новые условия -
Смысл непостижим.
Лагеря особые ,
Каторжный режим.
Севера сменили
Ветры и жара.
Нет имен, фамилий -
Только номера.
«Вошли в зону. Первое, что бросилось в глаза: на спине, левом рукаве и правой стороне подола вшиты белые прямоугольники с цифрами и буквами. Номера… Эти лоскуты вручили нам тут же со строгим наказом: немедленно вшить, не нашить, а именно вшить, вырезав предварительно клок из одежды. Ну, эта «технология» была понятна! Вдруг задумаешь бежать, номер и спороть недолго, а вот дыры-то не замаскируешь! Итак, с этого дня вместо там всяких имён и фамилий, есть лаконичный номер. Мой - СО-862!
...Основные работы - строительство. … Строим насосную станцию. Грунт - спрессованный глиною щебень, а под ним - сплошная монолитная плита, - ни кирка, ни отбойный молоток не берут. Пробуем бить кувалдой вдвоём, попеременно по 20-30 ударов. За день набиваем по 2-3 килограмма каменной пыли. Сутками жжём костры, ночью, когда резко холодает, вольнонаёмные заливают плиту водой, появляются трещины. В них забиваем металлические клинья. Потом приходят взрывники, бурят шпуры, взрывают".
Вечером, после тяжелой работы - они выходят на сцену.
Где только силы находили!
Ведь, смыв усталость, как грехи,
Мы на подмостки выходили -
Петь, танцевать, читать стихи.
И от невзгод и унижений,
От каторжных бессрочных лет
Лагпункт Кенгир, юдоль мучений,
Сходился весь на тот концерт.
За все страдания и муки
Нам был наградой сцены блеск,
Трудом истерзанные руки,
Аплодисментов тихий плеск -
Оваций каторжных раскаты!
Звенит отбой. Лагпункт замолк.
Отпев, оттанцевав, девчата
Бегут в каморку - под замок.
***
Сегодня мне 22…
Доля моя горька.
Пальцы сжимаю едва -
Так тяжела кирка.
Кажется, вдалеке
Кто-то костер развел -
Это в степном песке
Алый тюльпан расцвел.
«В конце апреля степь преобразилась: куда ни глянь, - сплошные ковры тюльпанов. Они здесь совсем не такие, как в садах, - на коротких стеблях, которые противостоят здешним ветрам. Алые, жёлтые, сиреневые... Красота неописуемая! »
Одно из орудий труда - шестнадцатикилограммовый перфоратор.
«Всё время приходится упираться грудью в рукоятку. Под правой грудью образовался какой-то шарик, всё растёт, уже величиной с яйцо. Думаю, от перфоратора. Застуженный зуб даёт воспаление надкостницы, и с этим попадаю в лазарет. Его возглавляет Нина Александровна Афонасова - искуснейший хирург из плеяды врачей-врагов народа. С минимумом средств и техники творит чудеса, собирает людей буквально по частям. …Осматривает не только мою челюсть, а всю меня. Нащупывает следы прошлых переломов, потом наталкивается на мой желвак... Через день приходят доктора Кауфман и Шеффер, - тоже светила, ощупывают, что-то говорят по латыни: глаза озабоченные. Нина Александровна говорит, что мне нужно срочно сделать операцию, так как моя опухоль внушает опасения. Ну что же, раз нужно...»
В лазарете Нинель знакомится с заключенной француженкой Жанной Кофман - нейрохирургом, альпинисткой. В войну Жанна была старшим инструктором по альпинизму в частях особого назначения на Кавказе, капитаном Советской армии, участвовала в снятии с Эльбруса нацистского флага. После войны приговорена к 6 годам лагерей.
«…Врачи не раскрывали мне мой диагноз, но по глазам друзей я понимала, что это что-то очень серьёзное. Операция под общим наркозом длилась около 4-х часов... Когда я пришла в себя, первое, что я увидела - на спинке кровати листок, а на нём - кораблик, упрямо летящий с волны на волну. Жанкина работа! Перед уходом на операцию я просила её нарисовать мне кораблик с парусом, - символом надежды, - авось, выплыву. Скосила глаза в Жаннин угол: там поднята рука, сжатая в кулак: «Но пассаран!». Пришла Нина Александровна. «Ниночка, мы успели, теперь всё будет хорошо»...
Саркома. В лагере, без особых лекарств и условий сумели спасти от саркомы.
«Из центра пришло указание: создать в лагпунктах культбригады и ежемесячно давать концерты, чтобы поднять трудовой настрой - …и вот уже то в столовой, то в предбаннике стали слышны песни, музыка, стихи - шли первые репетиции… Не обходилось и без курьёзов. Все программы проходили строжайшую цензуру… Подготовили мы как-то поппури из вальсов Штрауса. Чудесно пела их Шура Конько, а девочки из балета танцевали. Номер был очаровательный. А тут пришло указание по борьбе с космополитизмом. Увидел майор в программе фамилию Штраус и без комментариев вычеркнул номер. Как же спасти его? Переписываю программу и вместо него пишу: композитор Терентьев - «Лирическая». Всё утверждено. Надо было видеть глаза зрителей! Все поняли, но никто не выдал. Так и сошло».
Еще одно уникальное знакомство, за которое Нинель Петровна всегда была благодарна судьбе: в 1949 году в лагерь этапом привезли заслуженную артистку РСФСР - Татьяну Окуневскую. Они начали совместную работу над «Русланом и Людмилой»:
«…редкий ВУЗ мог бы мне дать столько практических советов в чувстве стиха, ритмике, пластике. Два часа в день, хоть камни с неба, мы занимались поэмой и актёрским тренингом. Каким-то чудом достали ноты…
…я была выпущена на эстраду... Мне и сейчас трудно подобрать слова, которые могли бы отразить моё тогдашнее состояние. Я понимала, что мне удалось сделать нечто такое, чего раньше я не умела, что-то во мне самой произошло... Когда отшумели аплодисменты и разошлись зрители, я опустилась на скамью в полном изнеможении, меня била дрожь. Подошли Татьяна Кирилловна и Лиля. Та бросилась ко мне: «Что с тобой, Нина?», а Татьяна Кирилловна: «Не троньте её, Лиля, - так рождаются актрисы. Вот ведь и за колючей проволокой бывают подарены душе минуты величайшего счастья, когда и сама эта проволока уже где-то «за кадром».
1952, август. - Отправка этапом в Карабас, затем в степной лагпункт Талды-Кудук. Работа без конвоя на сортировке зерна, в строительной бригаде, на конном дворе.
1953, 15 мая. - Освобождение. Нине 26 лет. Получение паспорта с запретом на проживание в ряде городов. Назначение места жительства - Карагандинская область. Направление запросов о судьбе матери.
1954, 17 сентября. - Снятие судимости.
«Тут же вырываюсь в Россию, в Торопец Соседи приблизительно показали место, где похоронена бабушка. Даже могилы нет, где бы можно было выплакаться. А о маме опять ничего…
...В 1961 г. приходит пакет из Военного трибунала: «Дело по обвинению Мониковской Варвары Ивановны прекращено ввиду отсутствия состава преступления... Реабилитирована посмертно»... Вот и всё. В полученном мною свидетельстве о ее смерти есть дата -16 мая 1944 года. Значит, не зря этот день запомнился. Значит, когда мне говорили о заключении без права переписки, её уже не было в живых. На месте «причины и место смерти» в свидетельстве - прочерк. И этой могилы мне не найти...
Через полгода получаю реабилитацию и я. Жизнь продолжается…"
Стихи и цитаты - из книг "По ту и эту сторону решетки", "Годы утрат и минуты счастья".
Почитайте книгу по ссылке. Я тут кратко мозаику собрала. А вы почитайте книгу целиком. Она небольшая.
Часть 2.
«Мамины глаза, полные смертельной муки, захлопнувшаяся за нею дверь. Наутро - «пенал» в «воронке», перевозящем из внутренней в общую тюрьму, мамино пальто сквозь щель двери. Мой звериный крик: «Мамочка!» - и провал... Вереница лиц, чередование тюремных камер...
Эти дни в тюрьме были самыми страшными в моей жизни. Где-то рядом, в камере смертников - моя мать. Стоило закрыть глаза, как явственно слышался треск выстрелов, мамины глаза и - «Прости меня, доченька!» Я была буквально на грани помешательства. 16 мая меня вызвал оперуполномоченный и сказал, что прошение о помиловании моей матери, видимо, будет удовлетворено, но сейчас она будет направлена в другое место заключения и лишена права переписки. Мне не стоит «тревожить запросами о её нахождении определённые инстанции». Почему он мне так запомнился, этот день - 16 мая 1944 года?»
На следующий день - отправка в Торжок на пересылку:
«великое скопище народа, рас, национальностей, неисчислимое количество вариантов совершённых правонарушений и приговоров за них. Относительная свобода передвижения внутри ограды, шум, смех, рыдания, бойкий обмен вещей на еду и курево. После тюремного заточения это сразу ошеломило, закружило, куда-то понесло. Очень хотелось к людям и, по возможности, к не очень сумрачным. Мои коллеги по статье были старше меня и, как правило, избегали разговоров. А рядом - вольница уголовников. Кто-то подарил мне пилотку, кто-то показал мне, как надо курить «взатяг», кто-то придумал прозвище «Пацанка-партизанка».
Начался следующий семестр моих университетов. Клава «Мудрая» в общей сложности имела более 10 судимостей и 75 лет срока по ним. Первым её вопросом был: «Закон божий знаешь? Десять заповедей? Ну, там: не убей, не укради?.. Это всё лабуда! Запоминай с одиннадцатой: не зевай; не теряйся; обмани ближнего, ибо ближний обманет; бей первым...» И раскрывался целый пласт, с гордостью именующий себя «преступным миром», разбитым как бы на подклассы: воры в законе, посученные и фраера - это мы, все остальные.
...это было загадочно, интересно. К тому же многие из них были великими актёрами, умели создать о себе впечатление, как о людях смелых, гордых, независимых. Меня принимали на равных, всячески поощряя и подхваливая. А ведь независимой и гордой тоже хотелось быть!»
Первым лагерем был Усольлаг в Соликамске.
«В бараке нас было более сотни… Справа от двери несколько вагонок занимали сифилитики, болезнь у которых была заглушена лекарствами и считалась не опасной для окружающих. Бак для воды и прикованная к нему кружка были общими».
Со временем Нина стала присматриваться к людям, и у нее появились новые друзья:
«…мне крупно повезло. В лагере были люди, которых арестовали ещё в 37-38-х годах. …Этим людям я обязана сохранением в себе человека. Видя, что меня потихоньку засасывает романтическая накипь лагерной «элиты», они проявили столько настойчивости, такта, сумели противопоставить свои взгляды и умение сохранить человеческое достоинство звериным законам лагеря, что я им поверила безоговорочно раз и навсегда. Мои старшие друзья входили в группу людей, любящих искусство, бывших актёров, учителей, художников. Ставили немудрые спектакли, давали концерты. Надо ли говорить, как меня это увлекло?»
Окончание войны, радость и надежды на амнистию… как оказалось, напрасные: следующий этап - Кушмангорт.
Глухой лесных повалов грохот
С мечтой - скорее день прожить,
И ветра вой, и вьюги хохот
Я так и не смогу забыть.
Страхами придушена,
Гнулась, как ковыль,
Паханам послушная
Лагерная пыль.
Паханы с шестерками,
В похоти дрожа,
Ниночку-блондиночку
Брали с-под ножа.
На ветру былиночка,
Слабенький росток,
Завершала Ниночка
Семнадцатый годок.
Новый этап - Ржавец.
«Лесоповал, трелевка и вывозка леса к верхним складам, крик «Бойся!», когда падает дерево. Одно из них, перевернувшись на срезе, пошло в другую сторону и его вершина крепко вдавила меня в сугроб. Сломаны обе руки, ключица, рёбра, со спины содрана кожа. А у фельдшерицы из медикаментов только бутыль с марганцовкой да бинты из застиранных простыней. Ни гипса, ни, тем более, рентгена нет и в помине. Наложена, так называемая, твёрдая повязка - и на нары! И что вы думаете? Через месяц всё срослось и почти нормально!»
Опять отправка. Куда?
- Приказано отправить всех политических, создаются какие-то новые спецлагеря.
"На голом пространстве, переплетённом колючей проволокой, длинные бараки с плоскими крышами".
Здесь безлесье полное,
Это - Казахстан,
Это - Степь Голодная,
Это - Джезкаган.
«Джез - по-казахски медь. Её залежи и определили местоположение Степлага».
Новые условия -
Смысл непостижим.
Лагеря особые ,
Каторжный режим.
Севера сменили
Ветры и жара.
Нет имен, фамилий -
Только номера.
«Вошли в зону. Первое, что бросилось в глаза: на спине, левом рукаве и правой стороне подола вшиты белые прямоугольники с цифрами и буквами. Номера… Эти лоскуты вручили нам тут же со строгим наказом: немедленно вшить, не нашить, а именно вшить, вырезав предварительно клок из одежды. Ну, эта «технология» была понятна! Вдруг задумаешь бежать, номер и спороть недолго, а вот дыры-то не замаскируешь! Итак, с этого дня вместо там всяких имён и фамилий, есть лаконичный номер. Мой - СО-862!
...Основные работы - строительство. … Строим насосную станцию. Грунт - спрессованный глиною щебень, а под ним - сплошная монолитная плита, - ни кирка, ни отбойный молоток не берут. Пробуем бить кувалдой вдвоём, попеременно по 20-30 ударов. За день набиваем по 2-3 килограмма каменной пыли. Сутками жжём костры, ночью, когда резко холодает, вольнонаёмные заливают плиту водой, появляются трещины. В них забиваем металлические клинья. Потом приходят взрывники, бурят шпуры, взрывают".
Вечером, после тяжелой работы - они выходят на сцену.
Где только силы находили!
Ведь, смыв усталость, как грехи,
Мы на подмостки выходили -
Петь, танцевать, читать стихи.
И от невзгод и унижений,
От каторжных бессрочных лет
Лагпункт Кенгир, юдоль мучений,
Сходился весь на тот концерт.
За все страдания и муки
Нам был наградой сцены блеск,
Трудом истерзанные руки,
Аплодисментов тихий плеск -
Оваций каторжных раскаты!
Звенит отбой. Лагпункт замолк.
Отпев, оттанцевав, девчата
Бегут в каморку - под замок.
***
Сегодня мне 22…
Доля моя горька.
Пальцы сжимаю едва -
Так тяжела кирка.
Кажется, вдалеке
Кто-то костер развел -
Это в степном песке
Алый тюльпан расцвел.
«В конце апреля степь преобразилась: куда ни глянь, - сплошные ковры тюльпанов. Они здесь совсем не такие, как в садах, - на коротких стеблях, которые противостоят здешним ветрам. Алые, жёлтые, сиреневые... Красота неописуемая! »
Одно из орудий труда - шестнадцатикилограммовый перфоратор.
«Всё время приходится упираться грудью в рукоятку. Под правой грудью образовался какой-то шарик, всё растёт, уже величиной с яйцо. Думаю, от перфоратора. Застуженный зуб даёт воспаление надкостницы, и с этим попадаю в лазарет. Его возглавляет Нина Александровна Афонасова - искуснейший хирург из плеяды врачей-врагов народа. С минимумом средств и техники творит чудеса, собирает людей буквально по частям. …Осматривает не только мою челюсть, а всю меня. Нащупывает следы прошлых переломов, потом наталкивается на мой желвак... Через день приходят доктора Кауфман и Шеффер, - тоже светила, ощупывают, что-то говорят по латыни: глаза озабоченные. Нина Александровна говорит, что мне нужно срочно сделать операцию, так как моя опухоль внушает опасения. Ну что же, раз нужно...»
В лазарете Нинель знакомится с заключенной француженкой Жанной Кофман - нейрохирургом, альпинисткой. В войну Жанна была старшим инструктором по альпинизму в частях особого назначения на Кавказе, капитаном Советской армии, участвовала в снятии с Эльбруса нацистского флага. После войны приговорена к 6 годам лагерей.
«…Врачи не раскрывали мне мой диагноз, но по глазам друзей я понимала, что это что-то очень серьёзное. Операция под общим наркозом длилась около 4-х часов... Когда я пришла в себя, первое, что я увидела - на спинке кровати листок, а на нём - кораблик, упрямо летящий с волны на волну. Жанкина работа! Перед уходом на операцию я просила её нарисовать мне кораблик с парусом, - символом надежды, - авось, выплыву. Скосила глаза в Жаннин угол: там поднята рука, сжатая в кулак: «Но пассаран!». Пришла Нина Александровна. «Ниночка, мы успели, теперь всё будет хорошо»...
Саркома. В лагере, без особых лекарств и условий сумели спасти от саркомы.
«Из центра пришло указание: создать в лагпунктах культбригады и ежемесячно давать концерты, чтобы поднять трудовой настрой - …и вот уже то в столовой, то в предбаннике стали слышны песни, музыка, стихи - шли первые репетиции… Не обходилось и без курьёзов. Все программы проходили строжайшую цензуру… Подготовили мы как-то поппури из вальсов Штрауса. Чудесно пела их Шура Конько, а девочки из балета танцевали. Номер был очаровательный. А тут пришло указание по борьбе с космополитизмом. Увидел майор в программе фамилию Штраус и без комментариев вычеркнул номер. Как же спасти его? Переписываю программу и вместо него пишу: композитор Терентьев - «Лирическая». Всё утверждено. Надо было видеть глаза зрителей! Все поняли, но никто не выдал. Так и сошло».
Еще одно уникальное знакомство, за которое Нинель Петровна всегда была благодарна судьбе: в 1949 году в лагерь этапом привезли заслуженную артистку РСФСР - Татьяну Окуневскую. Они начали совместную работу над «Русланом и Людмилой»:
«…редкий ВУЗ мог бы мне дать столько практических советов в чувстве стиха, ритмике, пластике. Два часа в день, хоть камни с неба, мы занимались поэмой и актёрским тренингом. Каким-то чудом достали ноты…
…я была выпущена на эстраду... Мне и сейчас трудно подобрать слова, которые могли бы отразить моё тогдашнее состояние. Я понимала, что мне удалось сделать нечто такое, чего раньше я не умела, что-то во мне самой произошло... Когда отшумели аплодисменты и разошлись зрители, я опустилась на скамью в полном изнеможении, меня била дрожь. Подошли Татьяна Кирилловна и Лиля. Та бросилась ко мне: «Что с тобой, Нина?», а Татьяна Кирилловна: «Не троньте её, Лиля, - так рождаются актрисы. Вот ведь и за колючей проволокой бывают подарены душе минуты величайшего счастья, когда и сама эта проволока уже где-то «за кадром».
1952, август. - Отправка этапом в Карабас, затем в степной лагпункт Талды-Кудук. Работа без конвоя на сортировке зерна, в строительной бригаде, на конном дворе.
1953, 15 мая. - Освобождение. Нине 26 лет. Получение паспорта с запретом на проживание в ряде городов. Назначение места жительства - Карагандинская область. Направление запросов о судьбе матери.
1954, 17 сентября. - Снятие судимости.
«Тут же вырываюсь в Россию, в Торопец Соседи приблизительно показали место, где похоронена бабушка. Даже могилы нет, где бы можно было выплакаться. А о маме опять ничего…
...В 1961 г. приходит пакет из Военного трибунала: «Дело по обвинению Мониковской Варвары Ивановны прекращено ввиду отсутствия состава преступления... Реабилитирована посмертно»... Вот и всё. В полученном мною свидетельстве о ее смерти есть дата -16 мая 1944 года. Значит, не зря этот день запомнился. Значит, когда мне говорили о заключении без права переписки, её уже не было в живых. На месте «причины и место смерти» в свидетельстве - прочерк. И этой могилы мне не найти...
Через полгода получаю реабилитацию и я. Жизнь продолжается…"
Стихи и цитаты - из книг "По ту и эту сторону решетки", "Годы утрат и минуты счастья".
Почитайте книгу по ссылке. Я тут кратко мозаику собрала. А вы почитайте книгу целиком. Она небольшая.