(no subject)
Меня никогда не трогали рассказы о концлагерях, газовых камерах, Сталинграде, Блокаде, Великой Отечественной, Бородино и т.д. Для меня это какие-то невероятные и очень далекие рассказы об очень далеких людях. Меня не трогают ни Столетняя Война, ни Хиросима, ни Чудское озеро. Да, такая я плохая.
Сегодня я услышала песню Тэм "Защитники Шаэрраведда" и, вспомнив Сапковского, чуть не разрыдалась. Сегодня я смотрела с братом Властелин Колец, видела смерть Боромира и вспоминала Минас-Тирит с Хельмовой Падью. Сегодня я начала читать Муркока "Хроники Корума". Я рыдала, когда Коруму снился кошмар о разрушении Эрорна.
И в то же время меня не волнует история человечества. Я могу испытывать интерес к определенной стране, промежутку времени или явлению (камикадзе, например), но ни одна битва, ни одно сражение не вызывает у меня восторга, волнения, страха.
Оно и понятно - писатели и историки ставят перед собой совершенно разные цели. Историки сообщают информацию о событиях, рассказывают, где стояли пушки, где проходили газовые атаки, где казнили дезертиров. А писатели показывают, как оно было - не только со стороны действий, но и со стороны чувств.
Когда я вспоминала Шаэрраведд, я хотела рыдать не потому, что знаю точную тактику Аелиренн, расположение ее войск и количество батальонов. Я хотела рыдать, потому что внезапно поняла, что чувствовали молодые эльфы, практически дети, защищая свой символ, защищая Шаэрраведд и зная, что никто из них не выживет.
[Отрывок о Шаэрраведде]- Взгляни. - Гаральт осадил лошадь. - Взгляни, Цири.
- Что это?
- Шаэрраведд.
Перед ними, насколько позволяли видеть деревья, вздымались гладко отёсанные гранитные и мраморные блоки с притупленными, скруглёнными ветром краями, покрытые промытыми дождями рисунками, растрескавшиеся от морозов, разорванные корнями деревьев. Меж деревьями проглядывали поломанные колонны, арки, остатки фризов, оплетённые плющом, окутанные плотным ковром зелёного мха.
- Это была... крепость?
- Дворец. Эльфы не строили крепостей.
- Кто всё уничтожил? Люди?
- Нет. Они сами. А потом ушли.
- Почему?
- Знали, что больше сюда не вернутся. Это случилось после второго столкновения между ними и людьми, больше двухсот лет назад. До того, уходя, они оставляли города нетронутыми. Люди строили свои города на фундаментах эльфовых построек. Так возникли Новиград, Оксенфурт, Вызима, Третогор, Марибор, Цидарис и Цинтра.
- Цинтра тоже?
Он утвердителдьно кивнул, не сводя глаз с руин.
- Ушли, - шепнула Цири. - Но теперь возвращаются. Зачем?
- Чтобы взглянуть.
- На что?
Он молча положил ей руку на плечо, легонько подтолкнул. Она спрыгнула с мраморных ступеней, спустилась ниже, придерживаясь за пружинящие ветви кустов орешника, пробивающегося из каждой щели в омшелых, потрескавшихся плитах.
- Здесь был центр дворца. Его сердце. Фонтан.
- Здесь? - удивилась Цири, глядя на ольхи и белые стволы берёз, столпившиеся среди идеальных глыб и блоков. - Здесь? Но тут ничего нет.
- Идём.
Поток, питавший фонтан, видимо, часто менял русло, терпеливо и неустанно подмывал мраморные и алебастровые плиты, а те спускались, образуя запруды и снова направляя воды потока в другую сторону. В результате вся территория оказалась иссечена неглубокими промоинами стариц. Кое-где вода стекала каскадами по остаткам постройки, смывая с них листья, песок - в этих местах мрамор, терракота и мозаика всё ещё искрились свежими красками, словно лежали тут не два столетия, а три дня.
Геральт перепрыгнул через ручей и пошёл туда, где ещё сохранились остатки колоннады. Цири шла следом. Они соскочили с крошившихся ступеней, наклонив головы, вошли под нетронутый свод арки, наполовину ушедшей в земляной вал. Ведьмак остановился, указал рукой. Цири громко вздохнула.
На многоцветной от раздолбленной терракоты насыпи рос большой розовый куст, усыпанный десятками бело-лиловых цветов. На лепестках поблескивали капельки росы, сверкающей словно серебро. Куст оплетал своими побегами большую плиту из белого камня. А с плиты на них глядело печальное красивое лицо, тонкие и благородные черты которого не смогли стереть и размыть ни ливни, ни снега. Лицо, которое не сумели исковеркать зубила варваров, вылущивающих из барельефа золото орнаментов, мозаику и драгоценные камни.
- Аэлиренн, - сказал Геральт после долгого молчания.
- Какая красивая, - шепнула Цири, ухватив его за руку. Ведьмак словно и не заметил. Он смотрел на барельеф и был в этот момент далеко-далеко, в ином мире и времени.
- Аэлиренн, - повторил он спустя минуту. - Которую краснолюды и эльфы называют Элиреной. Она вела эльфов в бой двести лет тому назад. Старейшины возражали. Они знали, что шансов победить у них нет. Понимали, что могут уже не воспрянуть после поражения. Они хотели спасти свой народ, хотели выжить. И решили разрушить города, уйти в недоступные дикие горы... и ждать. Эльфы - долгожители, Цири. По нашим меркам почти бессмертны. Люди казались им чем-то таким, что минует, как засуха, как тяжкая зима, как налёт саранчи, а потом снова пойдут дожди, наступит весна, проклюнется новый урожай. Они хотели переждать. Да, переждать. Решили уничтожить города и дворцы. В том числе и свою гордость - Шаэрраведд. Да, хотели переждать, но Элирена... Элирена подняла молодых. Они взялись за оружие и пошли за ней на последний отчаянный бой. И их истребили. Безжалостно истребили.
Цири молчала, не отрывая глаз от прекрасного мёртвого лица.
- Они умирали с её именем на устах, - тихо продолжал ведьмак. - Повторяя её призыв, её клич. Они погибали за Шаэрраведд. Потому что Шаэрраведд был символом. Они погибали в борьбе за камень и мрамор. И за Аэлиренн. Как она и обещала, они умирали достойно, геройски, с честью. Они сберегли честь, но обрекли на гибель собственную рассу. Собственный народ. Эльфы долговечны, но плодовита только их молодёжь, только молодые могут воспроизводить потомство, а почти вся молодёжь пошла тогда за Элиреной. За Аэлиренн, за Белой Розой из Шаэрраведда. Мы стоим в руинах её дворца, у фонтана, плеск которого она слушала вечерами. А это... это были её цветы.
Цири молчала. Геральт привлёк её к себе, обнял.
- Теперь ты знаешь, почему скоя'таэли были здесь, понимаешь, на что они хотели взглянуть? Но понимаешь ли, что нельзя допустить, чтобы юные эльфы и краснолюды снова позволили себя уничтожать? Понимаешь ли, что ни я, ни ты не имеем права участвовать в этой бойне? Эти цветы растут весь год. Они должны были одичать, а они - видишь - прекраснее, чем в ухоженных садах. В Шаэрраведд постоянно приходят эльфы, Цири. Разные эльфы. И запальчивые и глупые, для которых символом остаётся потрескавшийся камень. И разумные, для которых символ - бессмертные, вечно возрождающиеся цветы. Эльфы, которые понимают, что если вырвать этот куст и спалить землю, то розы Шаэрраведда уже не расцветут никогда. Это ты понимаешь?
Она кивнула.
- Понимаешь ли ты теперь, что такое нейтралитет, который так взволновал тебя? Быть нейтральным - не значит быть равнодушным и бесчувственным. Не надо убивать в себе чувства. Достаточно убить в себе ненависть. Ты поняла?
- Да, - шепнула она. - Теперь поняла. Геральт, я... я хотела бы взять одну из этих роз. На память. Можно?
- Возьми. Возьми, чтобы помнить.
...
Стоявшая перед ней красивая длинноногая эльфийка в высоких сапогах жестоко скривилась, подняла меч, тряхнула волосами, рассыпавшимися из-под откинутого капюшона. Меч ослепительно сверкнул, загорелись браслеты на запястьях белки.
Цири не могла пошевелиться.
Но меч не упал, не ударил. Потому что эльфийка смотрела не на неё, а на белую розу, приколотую к курточке.
- Аэлирэнн! - крикнула белка, громко, так, словно криком своим хотела перебороть колебания. Но не успела. Геральт, оттолкнув Цири, широко хлестнул эльфийку мечом по груди. Кровь брызнула на лицо и одежду, красные пятна покрыли белые лепестки розы.
- Аэлирэнн... - душераздирающе крикнула эльфийка, опускаясь на колени. Прежде чем упасть, она успела крикнуть ещё раз. Громко, протяжно, отчаянно: - Шаэррравеееддд!
...
Глаза длинноногой эльфийки были стеклянными и матовыми. На её искривлённых губах застыл крик.
Геральт обнял Цири. Медленно отколол от её курточки белую, покрытую тёмными пятнышками розу, молча бросил цветок на тело белки.
- Прощай, - шепнула Цири. - Прощай, Роза из Шаэрраведда. Прощай и...
- Прости нас, - докончил Геральт. -
Сегодня я услышала песню Тэм "Защитники Шаэрраведда" и, вспомнив Сапковского, чуть не разрыдалась. Сегодня я смотрела с братом Властелин Колец, видела смерть Боромира и вспоминала Минас-Тирит с Хельмовой Падью. Сегодня я начала читать Муркока "Хроники Корума". Я рыдала, когда Коруму снился кошмар о разрушении Эрорна.
И в то же время меня не волнует история человечества. Я могу испытывать интерес к определенной стране, промежутку времени или явлению (камикадзе, например), но ни одна битва, ни одно сражение не вызывает у меня восторга, волнения, страха.
Оно и понятно - писатели и историки ставят перед собой совершенно разные цели. Историки сообщают информацию о событиях, рассказывают, где стояли пушки, где проходили газовые атаки, где казнили дезертиров. А писатели показывают, как оно было - не только со стороны действий, но и со стороны чувств.
Когда я вспоминала Шаэрраведд, я хотела рыдать не потому, что знаю точную тактику Аелиренн, расположение ее войск и количество батальонов. Я хотела рыдать, потому что внезапно поняла, что чувствовали молодые эльфы, практически дети, защищая свой символ, защищая Шаэрраведд и зная, что никто из них не выживет.
[Отрывок о Шаэрраведде]- Взгляни. - Гаральт осадил лошадь. - Взгляни, Цири.
- Что это?
- Шаэрраведд.
Перед ними, насколько позволяли видеть деревья, вздымались гладко отёсанные гранитные и мраморные блоки с притупленными, скруглёнными ветром краями, покрытые промытыми дождями рисунками, растрескавшиеся от морозов, разорванные корнями деревьев. Меж деревьями проглядывали поломанные колонны, арки, остатки фризов, оплетённые плющом, окутанные плотным ковром зелёного мха.
- Это была... крепость?
- Дворец. Эльфы не строили крепостей.
- Кто всё уничтожил? Люди?
- Нет. Они сами. А потом ушли.
- Почему?
- Знали, что больше сюда не вернутся. Это случилось после второго столкновения между ними и людьми, больше двухсот лет назад. До того, уходя, они оставляли города нетронутыми. Люди строили свои города на фундаментах эльфовых построек. Так возникли Новиград, Оксенфурт, Вызима, Третогор, Марибор, Цидарис и Цинтра.
- Цинтра тоже?
Он утвердителдьно кивнул, не сводя глаз с руин.
- Ушли, - шепнула Цири. - Но теперь возвращаются. Зачем?
- Чтобы взглянуть.
- На что?
Он молча положил ей руку на плечо, легонько подтолкнул. Она спрыгнула с мраморных ступеней, спустилась ниже, придерживаясь за пружинящие ветви кустов орешника, пробивающегося из каждой щели в омшелых, потрескавшихся плитах.
- Здесь был центр дворца. Его сердце. Фонтан.
- Здесь? - удивилась Цири, глядя на ольхи и белые стволы берёз, столпившиеся среди идеальных глыб и блоков. - Здесь? Но тут ничего нет.
- Идём.
Поток, питавший фонтан, видимо, часто менял русло, терпеливо и неустанно подмывал мраморные и алебастровые плиты, а те спускались, образуя запруды и снова направляя воды потока в другую сторону. В результате вся территория оказалась иссечена неглубокими промоинами стариц. Кое-где вода стекала каскадами по остаткам постройки, смывая с них листья, песок - в этих местах мрамор, терракота и мозаика всё ещё искрились свежими красками, словно лежали тут не два столетия, а три дня.
Геральт перепрыгнул через ручей и пошёл туда, где ещё сохранились остатки колоннады. Цири шла следом. Они соскочили с крошившихся ступеней, наклонив головы, вошли под нетронутый свод арки, наполовину ушедшей в земляной вал. Ведьмак остановился, указал рукой. Цири громко вздохнула.
На многоцветной от раздолбленной терракоты насыпи рос большой розовый куст, усыпанный десятками бело-лиловых цветов. На лепестках поблескивали капельки росы, сверкающей словно серебро. Куст оплетал своими побегами большую плиту из белого камня. А с плиты на них глядело печальное красивое лицо, тонкие и благородные черты которого не смогли стереть и размыть ни ливни, ни снега. Лицо, которое не сумели исковеркать зубила варваров, вылущивающих из барельефа золото орнаментов, мозаику и драгоценные камни.
- Аэлиренн, - сказал Геральт после долгого молчания.
- Какая красивая, - шепнула Цири, ухватив его за руку. Ведьмак словно и не заметил. Он смотрел на барельеф и был в этот момент далеко-далеко, в ином мире и времени.
- Аэлиренн, - повторил он спустя минуту. - Которую краснолюды и эльфы называют Элиреной. Она вела эльфов в бой двести лет тому назад. Старейшины возражали. Они знали, что шансов победить у них нет. Понимали, что могут уже не воспрянуть после поражения. Они хотели спасти свой народ, хотели выжить. И решили разрушить города, уйти в недоступные дикие горы... и ждать. Эльфы - долгожители, Цири. По нашим меркам почти бессмертны. Люди казались им чем-то таким, что минует, как засуха, как тяжкая зима, как налёт саранчи, а потом снова пойдут дожди, наступит весна, проклюнется новый урожай. Они хотели переждать. Да, переждать. Решили уничтожить города и дворцы. В том числе и свою гордость - Шаэрраведд. Да, хотели переждать, но Элирена... Элирена подняла молодых. Они взялись за оружие и пошли за ней на последний отчаянный бой. И их истребили. Безжалостно истребили.
Цири молчала, не отрывая глаз от прекрасного мёртвого лица.
- Они умирали с её именем на устах, - тихо продолжал ведьмак. - Повторяя её призыв, её клич. Они погибали за Шаэрраведд. Потому что Шаэрраведд был символом. Они погибали в борьбе за камень и мрамор. И за Аэлиренн. Как она и обещала, они умирали достойно, геройски, с честью. Они сберегли честь, но обрекли на гибель собственную рассу. Собственный народ. Эльфы долговечны, но плодовита только их молодёжь, только молодые могут воспроизводить потомство, а почти вся молодёжь пошла тогда за Элиреной. За Аэлиренн, за Белой Розой из Шаэрраведда. Мы стоим в руинах её дворца, у фонтана, плеск которого она слушала вечерами. А это... это были её цветы.
Цири молчала. Геральт привлёк её к себе, обнял.
- Теперь ты знаешь, почему скоя'таэли были здесь, понимаешь, на что они хотели взглянуть? Но понимаешь ли, что нельзя допустить, чтобы юные эльфы и краснолюды снова позволили себя уничтожать? Понимаешь ли, что ни я, ни ты не имеем права участвовать в этой бойне? Эти цветы растут весь год. Они должны были одичать, а они - видишь - прекраснее, чем в ухоженных садах. В Шаэрраведд постоянно приходят эльфы, Цири. Разные эльфы. И запальчивые и глупые, для которых символом остаётся потрескавшийся камень. И разумные, для которых символ - бессмертные, вечно возрождающиеся цветы. Эльфы, которые понимают, что если вырвать этот куст и спалить землю, то розы Шаэрраведда уже не расцветут никогда. Это ты понимаешь?
Она кивнула.
- Понимаешь ли ты теперь, что такое нейтралитет, который так взволновал тебя? Быть нейтральным - не значит быть равнодушным и бесчувственным. Не надо убивать в себе чувства. Достаточно убить в себе ненависть. Ты поняла?
- Да, - шепнула она. - Теперь поняла. Геральт, я... я хотела бы взять одну из этих роз. На память. Можно?
- Возьми. Возьми, чтобы помнить.
...
Стоявшая перед ней красивая длинноногая эльфийка в высоких сапогах жестоко скривилась, подняла меч, тряхнула волосами, рассыпавшимися из-под откинутого капюшона. Меч ослепительно сверкнул, загорелись браслеты на запястьях белки.
Цири не могла пошевелиться.
Но меч не упал, не ударил. Потому что эльфийка смотрела не на неё, а на белую розу, приколотую к курточке.
- Аэлирэнн! - крикнула белка, громко, так, словно криком своим хотела перебороть колебания. Но не успела. Геральт, оттолкнув Цири, широко хлестнул эльфийку мечом по груди. Кровь брызнула на лицо и одежду, красные пятна покрыли белые лепестки розы.
- Аэлирэнн... - душераздирающе крикнула эльфийка, опускаясь на колени. Прежде чем упасть, она успела крикнуть ещё раз. Громко, протяжно, отчаянно: - Шаэррравеееддд!
...
Глаза длинноногой эльфийки были стеклянными и матовыми. На её искривлённых губах застыл крик.
Геральт обнял Цири. Медленно отколол от её курточки белую, покрытую тёмными пятнышками розу, молча бросил цветок на тело белки.
- Прощай, - шепнула Цири. - Прощай, Роза из Шаэрраведда. Прощай и...
- Прости нас, - докончил Геральт. -