"ТРИ ИСТОЧНИКА ПОЭЗИИ: ОЗАРЕНИЕ, ПЕРЕЖИВАНИЕ, ОТКРЫТИЕ". Кирилл Ковальджи. Заметки о поэзии
http://kbanda.ru/index.php/reportazhi/169-literatura-i-knigoizdanie/2182-zametki-o-poezii-fakt-vne-otsenki
-----------------------------------------------------------------------------------
***
На просьбу выделить десять современных поэтов в «Ex libris» «замечательный» ответ дал Михаил Гаспаров: «Как ученый я занимаюсь фактами, а не оценками, а как читатель я слишком мало уважаю свой вкус, чтобы его оглашать».
Это - «замечательный» ответ? Мой кишиневский знакомый, полиглот Марк Габинский занес в картотеку новое молдавское слово из районной газеты. Я увидел и сказал ему: это не новое слово, а просто опечатка. Нет, сказал он, это факт. Я не смог его отговорить. Курьез? Но и сам Гаспаров включил в свою антологию курьезного Гнедова, потому что - факт! А «мало уважаю свой вкус» - кокетство.
Факт вне оценки - фундаментальный грех литературоведения.
* * *
Гениальный Лермонтов, пожалуй, ни одну женщину по-настоящему не любил. Он ждал любви к себе, требовал любви («такой душе ты знала ль цену?»). А Кудимова в этом зря обвиняла Пушкина. Он-то умел любить женщину за то, что она женщина, а не за признание его гения…
* * *
В свое время я написал:
По генам, по снимкам рентгеновым,
по анатомическим данным
нет разницы между гением
и графоманом…
А можно продолжить мысль. Творение гения не определяется телом, это точно, хотя и неразрывно связано с ним. Но только ли с ним? Если существование духа не исчерпывается существованием плоти, если не полностью принадлежит плоти, то откуда делается вывод об исчезновении духовного «я» вместе с прекращением жизни его тела? Скрипка, смычок и скрипач… Музыка не умирает вместе со скрипачом и скрипкой.
Личность - как дерево. Корни - с землей, а крона - с солнцем. Я уж не говорю о лесе…
* * *
Миф о том, что Жуковский оценил гений Пушкина.
По письмам Василия Андреевича видно, что он всю жизнь считал Пушкина потенциальным гением, прозевав, что тот давно им стал. Жуковский все наставлял Александра, требовал от него высокого служения искусству, прямо, как Сальери - от Моцарта!
* * *
Пушкин:
"Пусть остылой жизни чашу
Тянет медленно другой,
Мы ж утратим юность нашу
Вместе с жизнью дорогой! "
Жутко. Напророчил и себе, и Лермонтову, и Есенину, и Маяковскому!
* * *
Три источника поэзии: озарение, переживание, изобретение. Остальное - инерция, ремесленничество, графомания.
Две стороны продолжения жизни поэзии: появление нового поэта и развитие поэзии по своим внутренним законам.
* * *
В журнале «Сити класс» (январь-март2008 г.) объявляется, в частности, платный курс лекций некоего Ивана Рыбкина совместно с Эдуардом Падаром на тему «Позитивное программирование прошлого и будущего». Вот ловкачи! Обещают обучить «технике перепросмотра прошлого», спрашивая: «Вы считаете, что нельзя изменить ничего в своем прошлом?»
Но если отвлечься от рекламных трюков, то есть над чем задуматься. Прошлое человека действительно не является чем-то неизменным, застывшим, оно со временем подвержено вольным или невольным изменениям. Даже книга, неизменная книга, и та меняется, когда ее перечитываешь через годы. Я давно собираюсь написать один и тот же эпизод в нескольких вариантах воспоминаний…
* * *
Омар Хайям:
"Нам жизнь навязана: ее круговорот
Ошеломляет нас, но миг один - и вот
Уже пора уйти, не зная цели жизни,
Приход бессмысленный, бессмысленный уход."
(Не знаю, чей перевод.) Привел потому, что уж больно близко к пушкинскому «Дар напрасный, дар случайный…»
* * *
Случайно наткнулся на стихотворение Якова Хелемского 1968 года. Весьма слабое, но «замечательное» по контрасту с последующим:
Я входил и в огонь и в воду,
Много видел…
Трубы медные были тоже.
Я прошел и сквозь них когда-то… И т.д.
Как не вспомнить, что еще раньше, в 1957, году Сельвинский написал:
"Я испытал и славу и бесславье.
Я пережил и войны и любовь;
Со мной играли в кости югославы,
Мне песни пел чукотский зверолов.
...........................................................
Я видел все. Чего еще мне ждать?..
Как высшую хочу я благодать -
Одним глазком взглянуть на Коммунизм".
И вот, наконец, «тему закрывает» Бродский знаменитым стихотворением 1980-го года «Я входил вместо дикого зверя в клетку…»
* * *
П. Вяземский о женитьбе Пушкина: (пишет почти как Геккерн!) «Сохрани, Боже, ему быть счастливым: с счастьем лопнет прекрасная струна его лиры».
* * *
О совпадениях. Известны текстуально совпадающие строки у Г. Иванова и Б. Чичибабина: «И никто нам не поможет, / И не надо помогать». (Правда, в контексте смысл разный. У Иванова - потому, что мы того не стоим, у Чичибабина - сами справимся.) А есть еще у Володи Соколова: «Мне не может никто и не должен помочь». Это из стихотворения 70-х годов.
* * *
Реже, но жильцы продолжают выбрасывать книги. Я чуть ли не ежедневно заглядываю в мусорные контейнеры. Недавно подобрал «Унесенные ветром», однотомник Фицжеральда и др. Но самое поразительное: наткнулся на редкую, ценную антологию поэзии Ежова и Шамурина. А в палатке уцененных книг у метро «1905 года» - томики избранных стихотворений Самойлова, Смелякова, Тряпкина по 10 рублей (билет на троллейбус стоит 17 р.!). Первых раскупили, но Тряпкин еще лежит.
К вопросу об искусстве.
Помню, Эренбург в Литературном институте рассказывал, что он привез из Африки великолепную эбонитовую статуэтку, изображающую слона во гневе. В гостях был дотошный скульптор-любитель, он воскликнул: - У него подняты бивни! Так не бывает!
Эренбург предложил ему исправить ошибку. Скульптор сделал нужную копию, через несколько дней принес - все были разочарованы. Эффект пропал. «Слонов надо изучать по учебникам зоологии, а не по произведениям искусства!» - подвел итог Илья Григорьевич, усмехаясь.
Недавно мне попалась в каком-то рассказе фраза, что некий солдат-художник «изображал» людей с такой поразительной точностью, что его товарищ сказал: «Аж скучно было смотреть»…
* * *
Вас. Молкосян во «Временнике пушкинской комиссии. Выпуск 24» пишет о поздней неизданной рукописи Замфира Ралли-Арборе (или Арбуре) и приводит следующий отрывок из воспоминаний о Пушкине в Бессарабии, о его «цыганском» эпизоде близ села Долна:
«Пушкин бросил брата в Юрченах и поселился в шатре булибаши, куда каждый день его слуга Никита должен был приносить своему барину полотенце, мыло и подавать воду для умывания. По целым дням Пушкин и Земфира бродили по лесу; красавица пела песни, а Пушкин слушал…
В одно утро Никита нашел своего барина одним-одиношеньким в шатре. Слуга его Никита рассказывал потом, что его барина приворожила цыганка, споив настоем каких-то трав».
Почему-то публикатор спешит с опровержением:
«Новым и маловероятным в рукописи является сообщение о пребывании в цыганском таборе слуги поэта Никиты. Необоснованным также является сообщение, что Джованни…» и т.д.
Как ловко: «маловероятное» уравнивается через «также» с соседним «необоснованным»! В чем дело? А в том, что это нехорошо. Что подумают советские читатели? Демократически настроенному поэту, поселившемуся в шатре, слуга как барчуку каждое утро приносит полотенце с мылом…
А почему, собственно, Никита не должен был быть поблизости, при барине? Как он мог его оставить?
Деталь с полотенцем и мылом вполне правдоподобна, да и зачем было бы ее придумывать?
Наука любви.
«Я всегда побаивался женщин… Я возношу их, как богинь, на пьедестал, откуда они сами иногда падают. Мое отношение закономерно: я по-прежнему смотрю на женщин глазами подростка, только что достигшего половой зрелости… В своем понимании женщин и в отношениях с ними я так и остался в подростковом возрасте. Я отношусь к ним восторженно».
Кто бы мог это написать? Я мог бы. Но самое удивительное, что написал это кумир миллионов женщин, гениальный режиссер, великолепный итальянец - Федерико Феллини. (Из книги «Я вспоминаю…» по беседам с Шарлоттой Чандлер, отрывок в «Общей газете» 21-27 февраля 2002.)
Сделал такое признание на склоне лет, прожив полвека с не менее знаменитой Джульеттой Мазиной. Значит, и мне нечего стыдиться своей несовременной романтической слабости…
Мое отношение к женскому полу было «неконкретным» по выражению моего друга, польского поэта Риху Данецкого, романтическим, то есть, можно подумать, просто глуповатым, потому так часто увлечения мои оказывались неразделенными.
Не совсем так. Я не был слеп, видел, как поступают другие, более удачливые. Но я в юности испытывал сильные колебания между двумя крайностями: простой сексуальной потребностью и исключительными надеждами. Первое казалось слишком эгоистичным, корыстным, потребительским, чтобы его открыто добиваться. Это мешало быть «конкретным». Второе мнилось обещанным чудом. Женская душа должна была меня оценить, понять, что я исключение, не такой как все (то, что со мной произойдет - существенно не только для меня, а для чего-то большего - эдакое зернышко предназначения). Потому что женское существо, которое пронзило меня током, тоже ведь не такое, как все…
Короче говоря, максимализм. Либо слишком просто (тут мне должны были пойти навстречу), либо неповторимо (судьбоносно и в согласии с моей путеводной звездой).
Что я думаю об этом теперь, на склоне жизни? Я вел себя не по-мужски. Но кобелей и без меня достаточно. Я же претендовал на большее. И испытывал горечь и радость на другом уровне.
Чувство значительности того, что со мной происходит, не покинуло меня. От женщин были стихи и дети. Я вовсе не склонен преувеличивать свои способности и свое призвание, я говорю о врожденном чувстве. О самом факте его существования. Может, смысл не в моих писаниях, а в детях и внуках. Неслучайных, именно таких, а не других…
Кстати, 30 сентября 1953 года Пастернак пишет Н. А. Табидзе: «Я с детства питал робкое благоговение перед женщиной, я на всю жизнь остался надломленным и ошеломленным ее красотой, ее местом в жизни, жалостью к ней и страхом перед ней».
Мозг.
За все время эволюции органы человеческого организма принципиально не изменились. Кроме мозга!
Мозг может быть гениальным, а печень остается той же, что у свиньи.
-----------------------------------------------------------------------------------
***
На просьбу выделить десять современных поэтов в «Ex libris» «замечательный» ответ дал Михаил Гаспаров: «Как ученый я занимаюсь фактами, а не оценками, а как читатель я слишком мало уважаю свой вкус, чтобы его оглашать».
Это - «замечательный» ответ? Мой кишиневский знакомый, полиглот Марк Габинский занес в картотеку новое молдавское слово из районной газеты. Я увидел и сказал ему: это не новое слово, а просто опечатка. Нет, сказал он, это факт. Я не смог его отговорить. Курьез? Но и сам Гаспаров включил в свою антологию курьезного Гнедова, потому что - факт! А «мало уважаю свой вкус» - кокетство.
Факт вне оценки - фундаментальный грех литературоведения.
* * *
Гениальный Лермонтов, пожалуй, ни одну женщину по-настоящему не любил. Он ждал любви к себе, требовал любви («такой душе ты знала ль цену?»). А Кудимова в этом зря обвиняла Пушкина. Он-то умел любить женщину за то, что она женщина, а не за признание его гения…
* * *
В свое время я написал:
По генам, по снимкам рентгеновым,
по анатомическим данным
нет разницы между гением
и графоманом…
А можно продолжить мысль. Творение гения не определяется телом, это точно, хотя и неразрывно связано с ним. Но только ли с ним? Если существование духа не исчерпывается существованием плоти, если не полностью принадлежит плоти, то откуда делается вывод об исчезновении духовного «я» вместе с прекращением жизни его тела? Скрипка, смычок и скрипач… Музыка не умирает вместе со скрипачом и скрипкой.
Личность - как дерево. Корни - с землей, а крона - с солнцем. Я уж не говорю о лесе…
* * *
Миф о том, что Жуковский оценил гений Пушкина.
По письмам Василия Андреевича видно, что он всю жизнь считал Пушкина потенциальным гением, прозевав, что тот давно им стал. Жуковский все наставлял Александра, требовал от него высокого служения искусству, прямо, как Сальери - от Моцарта!
* * *
Пушкин:
"Пусть остылой жизни чашу
Тянет медленно другой,
Мы ж утратим юность нашу
Вместе с жизнью дорогой! "
Жутко. Напророчил и себе, и Лермонтову, и Есенину, и Маяковскому!
* * *
Три источника поэзии: озарение, переживание, изобретение. Остальное - инерция, ремесленничество, графомания.
Две стороны продолжения жизни поэзии: появление нового поэта и развитие поэзии по своим внутренним законам.
* * *
В журнале «Сити класс» (январь-март2008 г.) объявляется, в частности, платный курс лекций некоего Ивана Рыбкина совместно с Эдуардом Падаром на тему «Позитивное программирование прошлого и будущего». Вот ловкачи! Обещают обучить «технике перепросмотра прошлого», спрашивая: «Вы считаете, что нельзя изменить ничего в своем прошлом?»
Но если отвлечься от рекламных трюков, то есть над чем задуматься. Прошлое человека действительно не является чем-то неизменным, застывшим, оно со временем подвержено вольным или невольным изменениям. Даже книга, неизменная книга, и та меняется, когда ее перечитываешь через годы. Я давно собираюсь написать один и тот же эпизод в нескольких вариантах воспоминаний…
* * *
Омар Хайям:
"Нам жизнь навязана: ее круговорот
Ошеломляет нас, но миг один - и вот
Уже пора уйти, не зная цели жизни,
Приход бессмысленный, бессмысленный уход."
(Не знаю, чей перевод.) Привел потому, что уж больно близко к пушкинскому «Дар напрасный, дар случайный…»
* * *
Случайно наткнулся на стихотворение Якова Хелемского 1968 года. Весьма слабое, но «замечательное» по контрасту с последующим:
Я входил и в огонь и в воду,
Много видел…
Трубы медные были тоже.
Я прошел и сквозь них когда-то… И т.д.
Как не вспомнить, что еще раньше, в 1957, году Сельвинский написал:
"Я испытал и славу и бесславье.
Я пережил и войны и любовь;
Со мной играли в кости югославы,
Мне песни пел чукотский зверолов.
...........................................................
Я видел все. Чего еще мне ждать?..
Как высшую хочу я благодать -
Одним глазком взглянуть на Коммунизм".
И вот, наконец, «тему закрывает» Бродский знаменитым стихотворением 1980-го года «Я входил вместо дикого зверя в клетку…»
* * *
П. Вяземский о женитьбе Пушкина: (пишет почти как Геккерн!) «Сохрани, Боже, ему быть счастливым: с счастьем лопнет прекрасная струна его лиры».
* * *
О совпадениях. Известны текстуально совпадающие строки у Г. Иванова и Б. Чичибабина: «И никто нам не поможет, / И не надо помогать». (Правда, в контексте смысл разный. У Иванова - потому, что мы того не стоим, у Чичибабина - сами справимся.) А есть еще у Володи Соколова: «Мне не может никто и не должен помочь». Это из стихотворения 70-х годов.
* * *
Реже, но жильцы продолжают выбрасывать книги. Я чуть ли не ежедневно заглядываю в мусорные контейнеры. Недавно подобрал «Унесенные ветром», однотомник Фицжеральда и др. Но самое поразительное: наткнулся на редкую, ценную антологию поэзии Ежова и Шамурина. А в палатке уцененных книг у метро «1905 года» - томики избранных стихотворений Самойлова, Смелякова, Тряпкина по 10 рублей (билет на троллейбус стоит 17 р.!). Первых раскупили, но Тряпкин еще лежит.
К вопросу об искусстве.
Помню, Эренбург в Литературном институте рассказывал, что он привез из Африки великолепную эбонитовую статуэтку, изображающую слона во гневе. В гостях был дотошный скульптор-любитель, он воскликнул: - У него подняты бивни! Так не бывает!
Эренбург предложил ему исправить ошибку. Скульптор сделал нужную копию, через несколько дней принес - все были разочарованы. Эффект пропал. «Слонов надо изучать по учебникам зоологии, а не по произведениям искусства!» - подвел итог Илья Григорьевич, усмехаясь.
Недавно мне попалась в каком-то рассказе фраза, что некий солдат-художник «изображал» людей с такой поразительной точностью, что его товарищ сказал: «Аж скучно было смотреть»…
* * *
Вас. Молкосян во «Временнике пушкинской комиссии. Выпуск 24» пишет о поздней неизданной рукописи Замфира Ралли-Арборе (или Арбуре) и приводит следующий отрывок из воспоминаний о Пушкине в Бессарабии, о его «цыганском» эпизоде близ села Долна:
«Пушкин бросил брата в Юрченах и поселился в шатре булибаши, куда каждый день его слуга Никита должен был приносить своему барину полотенце, мыло и подавать воду для умывания. По целым дням Пушкин и Земфира бродили по лесу; красавица пела песни, а Пушкин слушал…
В одно утро Никита нашел своего барина одним-одиношеньким в шатре. Слуга его Никита рассказывал потом, что его барина приворожила цыганка, споив настоем каких-то трав».
Почему-то публикатор спешит с опровержением:
«Новым и маловероятным в рукописи является сообщение о пребывании в цыганском таборе слуги поэта Никиты. Необоснованным также является сообщение, что Джованни…» и т.д.
Как ловко: «маловероятное» уравнивается через «также» с соседним «необоснованным»! В чем дело? А в том, что это нехорошо. Что подумают советские читатели? Демократически настроенному поэту, поселившемуся в шатре, слуга как барчуку каждое утро приносит полотенце с мылом…
А почему, собственно, Никита не должен был быть поблизости, при барине? Как он мог его оставить?
Деталь с полотенцем и мылом вполне правдоподобна, да и зачем было бы ее придумывать?
Наука любви.
«Я всегда побаивался женщин… Я возношу их, как богинь, на пьедестал, откуда они сами иногда падают. Мое отношение закономерно: я по-прежнему смотрю на женщин глазами подростка, только что достигшего половой зрелости… В своем понимании женщин и в отношениях с ними я так и остался в подростковом возрасте. Я отношусь к ним восторженно».
Кто бы мог это написать? Я мог бы. Но самое удивительное, что написал это кумир миллионов женщин, гениальный режиссер, великолепный итальянец - Федерико Феллини. (Из книги «Я вспоминаю…» по беседам с Шарлоттой Чандлер, отрывок в «Общей газете» 21-27 февраля 2002.)
Сделал такое признание на склоне лет, прожив полвека с не менее знаменитой Джульеттой Мазиной. Значит, и мне нечего стыдиться своей несовременной романтической слабости…
Мое отношение к женскому полу было «неконкретным» по выражению моего друга, польского поэта Риху Данецкого, романтическим, то есть, можно подумать, просто глуповатым, потому так часто увлечения мои оказывались неразделенными.
Не совсем так. Я не был слеп, видел, как поступают другие, более удачливые. Но я в юности испытывал сильные колебания между двумя крайностями: простой сексуальной потребностью и исключительными надеждами. Первое казалось слишком эгоистичным, корыстным, потребительским, чтобы его открыто добиваться. Это мешало быть «конкретным». Второе мнилось обещанным чудом. Женская душа должна была меня оценить, понять, что я исключение, не такой как все (то, что со мной произойдет - существенно не только для меня, а для чего-то большего - эдакое зернышко предназначения). Потому что женское существо, которое пронзило меня током, тоже ведь не такое, как все…
Короче говоря, максимализм. Либо слишком просто (тут мне должны были пойти навстречу), либо неповторимо (судьбоносно и в согласии с моей путеводной звездой).
Что я думаю об этом теперь, на склоне жизни? Я вел себя не по-мужски. Но кобелей и без меня достаточно. Я же претендовал на большее. И испытывал горечь и радость на другом уровне.
Чувство значительности того, что со мной происходит, не покинуло меня. От женщин были стихи и дети. Я вовсе не склонен преувеличивать свои способности и свое призвание, я говорю о врожденном чувстве. О самом факте его существования. Может, смысл не в моих писаниях, а в детях и внуках. Неслучайных, именно таких, а не других…
Кстати, 30 сентября 1953 года Пастернак пишет Н. А. Табидзе: «Я с детства питал робкое благоговение перед женщиной, я на всю жизнь остался надломленным и ошеломленным ее красотой, ее местом в жизни, жалостью к ней и страхом перед ней».
Мозг.
За все время эволюции органы человеческого организма принципиально не изменились. Кроме мозга!
Мозг может быть гениальным, а печень остается той же, что у свиньи.