Цитаты о татарах в рассказе В.Г. Короленко "На Волге" (1889 г)
<...>
Публика на палубѣ была настроена такъ же тихо. Кое-гдѣ слышались отдѣльные разговоры, кое-кто собирался пить чай у столиковъ.
На кормѣ виднѣлась кучка татаръ. Они ѣхали изъ Астрахани, возвращаясь домой. Это былъ старикъ-патріархъ съ тремя сыновьями. Четвертаго, любимца, похоронили въ чужомъ городѣ. Невѣдомо съ чего захворалъ Ахметзянъ, похворалъ съ недѣлю и померъ.
"Все въ волѣ Аллаха", говорило суровое лицо старика, по ему предстояло еще сообщить матери о смерти любимаго сына...
А кругомъ все дышало тишиной и миромъ, и горы праваго берега уплывали одна за другой и, казалось, засыпали вдали, закутываясь синею дымкой.
<...>
Одни татары сидѣли на кормѣ, не принимая участія въ общемъ разговорѣ. Они молчали или изрѣдка перекидывались короткими замѣчаніями на родномъ языкѣ.
<...>
- А на этотъ счетъ вотъ какъ: ежели ему оторвало пальцы, онъ тутъ невиновенъ. Значитъ, такъ попустилъ Господь, Его воля! А безъ крестнаго знамени человѣку жить невозможно. Безъ крестнаго знамени онъ хуже вотъ поганца этого, татарина. Стало быть обязанъ онъ креститься... правой рукой...
<...>
Молчаливая кучка татаръ вдругъ поднялась съ своихъ мѣстъ на кормѣ и ровной походкой направилась на край верхней палубы къ кожухамъ. Тамъ они сняли халаты и разостлали ихъ на полу. Затѣмъ, скинувъ туфли, они благоговѣйно ступили на халаты. Отблескъ заката заигралъ на строгихъ татарскихъ лицахъ. Ихъ рослыя фигуры рѣзко выотупали на свѣтломъ, похолодѣвшемъ небѣ.
-- Молятся...-- тихо сказалъ кто-то, и нѣсколько человѣкъ, отдѣлившись отъ спорящихъ, приблизились къ периламъ.
За ними послѣдовали другіе. Споры стали стихать.
Татары стояли съ закрытыми глазами, высоко поднявъ брови и будто возносясь мыслью туда, гдѣ въ вышинѣ угасали послѣдніе лучи дневного свѣта. По временамъ они разжимали сложенныя подъ грудью руки, прикладывали ихъ къ колѣнямъ, и тогда головы въ бараньихъ шапкахъ низко, низко опускались. Затѣмъ они поднимались опять, протягивая къ свѣту распростертыя ладони.
И губы басурманъ шептали слова невѣдомой и непонятной молитвы...
-- Тоже вотъ...-- сказалъ какой-то мужикъ и замолкъ нерѣшительно, не досказавъ своей мысли.
-- Свой обрядъ тоже сполняютъ,-- поддержалъ другой.
-- Да, молятся тоже...
Всѣ татары припали вдругъ къ полу, прикасаясь челами къ палубѣ, и затѣмъ быстро поднялись. Трое молодыхъ взяли свои халаты и туфли и опять прошли на прежнее мѣсто на кормѣ. Старикъ остался одинъ. Онъ сѣлъ, поджавъ подъ себя ноги; и губы его шевелились, а на красивомъ лицѣ съ сѣдой бородой было странное и трогательное выраженіе глубокаго страданья, смягченнаго благоговѣніемъ передъ высшей волею. Рука его быстро перебирала четки.
-- Видишь ты... И четки тоже.
-- Радѣтельный старичекъ...
-- Объ сынѣ онъ это... Сынъ у него въ Астрахани померъ,-- пояснилъ купецъ, ѣхавшій снизу вмѣстѣ съ татарами.
-- Охъ-хо-хо...-- философски вздохнулъ кто-то. -- Всякому человѣку хочется спастися. Ни одному не хочется погибнуть, какой бы ни былъ, хошь, скажемъ, и татаринъ...
Теперь уже трудно было разглядѣть, кто говоритъ. Всѣ лица сливались, только отдѣльная фигура молящагося старика виднѣлась на краю кожуха надъ водой. Онъ тихо покачивался взадъ и впередъ.
-- Тятя! -- раздался вдругъ тихій голосъ. Это Груня позвала отца.
-- Что тебѣ, дочка?
Дѣвушка смолкла на мгновеніе, продолжая глядѣть въ сторону молящагося иновѣрца, и затѣмъ ея молодой, но уже надтреснутый голосъ отчетливо прозвучалъ въ тишинѣ:
-- Какъ же теперь... какъ надо думать, дойдетъ ли вотъ эта молитва?
Груня говорила тихо, но ее слышали всѣ; казалось, будто легкій вѣтеръ промчался вдругъ по палубѣ, и не въ одной душѣ отозвался вопросъ блѣдной дѣвушки: дойдетъ ли?
Всѣ молчали... Глаза невольно подымались кверху, какъ бы стараясь уловить среди синевы вечерняго неба невидимый полетъ чужой и непонятной, но исполненной живого чувства, молитвы...
-- Какъ, чай, не дойти?..-- опять какъ-то нерѣшительно мягко произноситъ добродушный мужичій голосъ.-- Чай, тоже не кому другому молится. Все Богу же.
-- Все Ему, Батюшкѣ. Видишь, на небо смотритъ.
-- Охъ, кто знаетъ, кто знаетъ...
-- Трудное дѣло -- пути-то Господни...
На носу заскрипѣлъ блокъ, фонарь золотой звѣздой взлетѣлъ на верхушку мачты; волна плескалась гдѣ-то глубоко въ сумракѣ, отдаленный свистокъ чуть виднаго парохода тихо прозвенѣлъ надъ засыпающей рѣкой. Въ небѣ одна за другой зажигались яркія звѣзды, и синяя ночь безшумно неслась надъ лугами, горами и оврагами Волги.
И казалось, земля печально спрашиваетъ о чемъ-то, а небо молчитъ, исполненное спокойствія и тайны...
http://az.lib.ru/k/korolenko_w_g/text_1889_na_volge_oldorfo.shtml
Публика на палубѣ была настроена такъ же тихо. Кое-гдѣ слышались отдѣльные разговоры, кое-кто собирался пить чай у столиковъ.
На кормѣ виднѣлась кучка татаръ. Они ѣхали изъ Астрахани, возвращаясь домой. Это былъ старикъ-патріархъ съ тремя сыновьями. Четвертаго, любимца, похоронили въ чужомъ городѣ. Невѣдомо съ чего захворалъ Ахметзянъ, похворалъ съ недѣлю и померъ.
"Все въ волѣ Аллаха", говорило суровое лицо старика, по ему предстояло еще сообщить матери о смерти любимаго сына...
А кругомъ все дышало тишиной и миромъ, и горы праваго берега уплывали одна за другой и, казалось, засыпали вдали, закутываясь синею дымкой.
<...>
Одни татары сидѣли на кормѣ, не принимая участія въ общемъ разговорѣ. Они молчали или изрѣдка перекидывались короткими замѣчаніями на родномъ языкѣ.
<...>
- А на этотъ счетъ вотъ какъ: ежели ему оторвало пальцы, онъ тутъ невиновенъ. Значитъ, такъ попустилъ Господь, Его воля! А безъ крестнаго знамени человѣку жить невозможно. Безъ крестнаго знамени онъ хуже вотъ поганца этого, татарина. Стало быть обязанъ онъ креститься... правой рукой...
<...>
Молчаливая кучка татаръ вдругъ поднялась съ своихъ мѣстъ на кормѣ и ровной походкой направилась на край верхней палубы къ кожухамъ. Тамъ они сняли халаты и разостлали ихъ на полу. Затѣмъ, скинувъ туфли, они благоговѣйно ступили на халаты. Отблескъ заката заигралъ на строгихъ татарскихъ лицахъ. Ихъ рослыя фигуры рѣзко выотупали на свѣтломъ, похолодѣвшемъ небѣ.
-- Молятся...-- тихо сказалъ кто-то, и нѣсколько человѣкъ, отдѣлившись отъ спорящихъ, приблизились къ периламъ.
За ними послѣдовали другіе. Споры стали стихать.
Татары стояли съ закрытыми глазами, высоко поднявъ брови и будто возносясь мыслью туда, гдѣ въ вышинѣ угасали послѣдніе лучи дневного свѣта. По временамъ они разжимали сложенныя подъ грудью руки, прикладывали ихъ къ колѣнямъ, и тогда головы въ бараньихъ шапкахъ низко, низко опускались. Затѣмъ они поднимались опять, протягивая къ свѣту распростертыя ладони.
И губы басурманъ шептали слова невѣдомой и непонятной молитвы...
-- Тоже вотъ...-- сказалъ какой-то мужикъ и замолкъ нерѣшительно, не досказавъ своей мысли.
-- Свой обрядъ тоже сполняютъ,-- поддержалъ другой.
-- Да, молятся тоже...
Всѣ татары припали вдругъ къ полу, прикасаясь челами къ палубѣ, и затѣмъ быстро поднялись. Трое молодыхъ взяли свои халаты и туфли и опять прошли на прежнее мѣсто на кормѣ. Старикъ остался одинъ. Онъ сѣлъ, поджавъ подъ себя ноги; и губы его шевелились, а на красивомъ лицѣ съ сѣдой бородой было странное и трогательное выраженіе глубокаго страданья, смягченнаго благоговѣніемъ передъ высшей волею. Рука его быстро перебирала четки.
-- Видишь ты... И четки тоже.
-- Радѣтельный старичекъ...
-- Объ сынѣ онъ это... Сынъ у него въ Астрахани померъ,-- пояснилъ купецъ, ѣхавшій снизу вмѣстѣ съ татарами.
-- Охъ-хо-хо...-- философски вздохнулъ кто-то. -- Всякому человѣку хочется спастися. Ни одному не хочется погибнуть, какой бы ни былъ, хошь, скажемъ, и татаринъ...
Теперь уже трудно было разглядѣть, кто говоритъ. Всѣ лица сливались, только отдѣльная фигура молящагося старика виднѣлась на краю кожуха надъ водой. Онъ тихо покачивался взадъ и впередъ.
-- Тятя! -- раздался вдругъ тихій голосъ. Это Груня позвала отца.
-- Что тебѣ, дочка?
Дѣвушка смолкла на мгновеніе, продолжая глядѣть въ сторону молящагося иновѣрца, и затѣмъ ея молодой, но уже надтреснутый голосъ отчетливо прозвучалъ въ тишинѣ:
-- Какъ же теперь... какъ надо думать, дойдетъ ли вотъ эта молитва?
Груня говорила тихо, но ее слышали всѣ; казалось, будто легкій вѣтеръ промчался вдругъ по палубѣ, и не въ одной душѣ отозвался вопросъ блѣдной дѣвушки: дойдетъ ли?
Всѣ молчали... Глаза невольно подымались кверху, какъ бы стараясь уловить среди синевы вечерняго неба невидимый полетъ чужой и непонятной, но исполненной живого чувства, молитвы...
-- Какъ, чай, не дойти?..-- опять какъ-то нерѣшительно мягко произноситъ добродушный мужичій голосъ.-- Чай, тоже не кому другому молится. Все Богу же.
-- Все Ему, Батюшкѣ. Видишь, на небо смотритъ.
-- Охъ, кто знаетъ, кто знаетъ...
-- Трудное дѣло -- пути-то Господни...
На носу заскрипѣлъ блокъ, фонарь золотой звѣздой взлетѣлъ на верхушку мачты; волна плескалась гдѣ-то глубоко въ сумракѣ, отдаленный свистокъ чуть виднаго парохода тихо прозвенѣлъ надъ засыпающей рѣкой. Въ небѣ одна за другой зажигались яркія звѣзды, и синяя ночь безшумно неслась надъ лугами, горами и оврагами Волги.
И казалось, земля печально спрашиваетъ о чемъ-то, а небо молчитъ, исполненное спокойствія и тайны...
http://az.lib.ru/k/korolenko_w_g/text_1889_na_volge_oldorfo.shtml