Латинизация тюркских алфавитов и татарский национальный букварь конца 1920-х - 1930-е гг
Сальникова А.А., Галиуллина Д.М.
В статье рассмотрен процесс введения в середине 1920-х гг. яналифа - алфавита на основе латинской графики - в качестве официальной письменности татарского языка, перипетии той борьбы, которая развернулась вокруг нового алфавита, и их влияние на татарский национальный букварь второй половины 1920-х - 1930-е гг.
<...>
Инициаторами и проводниками идеи латинизации татарского письма выступали, прежде всего, некоторые татарские коммунисты.
В частности, активными членами Всетатарского общества «друзей латиницы» «Латин дусты», возникшего в 1924 году при Коммунистическом клубе Казани, регулярно проводившего диспуты «о латинизации татарского языка» и даже распространявшего листовки, написанные на латинском шрифте, были татарские политические и общественные деятели, писатели и журналисты Ш. Усманов, Ш. Измайлов, 3. Гали [7; 22]. Среди перечисленных хотелось бы особо отметить выдающегося татарского военно-политического деятеля и писателя Шамиля Усманова, в бытность которого комиссаром упомянутой выше Объединенной татаро-башкирской командной школы (1921-1925 гг.) там и была создана первая в Татарии ячейка латинистов. По существу, Ш. Усманов возглавил в тот период возникшее в Татреспублике движение за латинизацию татарской письменности. Как писал в 1924 г. в своей корреспонденции в газете «Красная Татария» рабкор Ф. Саллави, арабская азбука должна была стать «музейной вещью», а движению за латинизацию, «начавшемуся с кружковщины», предстояло захватить широчайшие массы - «ведь история большевизма началась тоже с кружков» [24, с. 168].
В случае с Татарской Республикой в расчет совершенно не принимался тот факт, что грамотность татарского населения и до революции, и в первые годы советской власти была достаточно высокой: согласно переписи 1926 г., среди татарского населения Татреспублики грамотными (естественно, на арабском алфавите) были 40,3% мужчин и 27,6% женщин [4]. По некоторым данным, в 1926 году татары занимали первое место среди народов СССР по процентному показателю умеющих читать и писать (на родном языке).
Однако в новых политических условиях такая грамотность не только не поощрялась, но даже порицалась: ведь она считалась грамотностью «коранической» и прямо ассоциировалась с письмом Корана, с «отсталой» религиозной исламской традицией, которой в новом советском обществе не было места. Переход к латинской графике означал разрыв и в светском культурном континуитете: «буржуазная» дореволюционная светская национальная культура оказалась мало востребованной и по существу ненужной строителям «новой советской жизни».
Подчеркивая откровенно «контрреволюционную сущность» старого арабского алфавита, большевистские идеологи расценивали продвижение «латиницы» как особую форму классовой борьбы, «борьбы классов пролетариата и беднейшего крестьянства как класса, строящего социализм и борющегося за создание новой, национальной по форме и социалистической по содержанию, культуры - с классом отмирающим, доживающим свои последние дни и борющимся с ними не на жизнь, а на смерть - классом, организующим все контрреволюционные антисоветские элементы, начиная от буржуазии и духовенства всех мастей и кончая национальной шовинистической интеллигенцией» [I4]. Кириллица (или, как довольно часто называли ее в 1920-е - 1930-е гг., «русский шрифт»), ассоциировавшаяся у нерусских народов России с ассимиляторской политикой царского правительства, насильственной русификацией и христианизацией, для нового алфавита была табуирована: по сравнению с ней латиница выглядела более «нейтральной».
Требования, порожденные задачами текущего политического момента, были овеяны флером революционного романтизма: казалось, что победа мировой революции уже близка, и новый «интернациональный» латинский алфавит будет способствовать более быстрому и успешному воплощению в жизнь известного лозунга «Пролетарии всех стран, соединяйтесь!» (Об этом см. также [16].) Недаром движение за латинизацию татарского алфавита шло параллельно с овладением другим единым языком «мирового пролетариата» - эсперанто. Как известно, тот же Шамиль Усманов был страстным и ревностным эсперантистом. Веру в неограниченные возможности этого искусственного языка он пронес через всю жизнь.
Однако в Татарии в то время, наряду со сторонниками латинизации, было и немало ее противников, и не только среди мусульманского духовенства. Передовые деятели татарской культуры ясно видели тот разрыв культурной преемственности, который повлечет за собой будущая «графическая революция».
Отдельные представители татарской интеллигенции прямо связывали латинизацию с политикой русификации, рассматривая латинизацию лишь как переходный этап к русской графике. Так, известный татарский историк и общественный деятель X. Атласи называл введение латинского шрифта «полустанком на переходе к кириллице» [21, с. 249]. Кроме того, предлагаемое нововведение по существу сводило на нет ту значительную работу, которая была уже проделана в области реформирования прежнего арабского алфавита с целью приспособления его к звуковым особенностям татарского языка (об этом см. [14]).
Острая дискуссия по вопросу о принятии «латиницы» развернулась на 1-м Тюркологическом съезде, проходившем в Баку в феврале - марте 1926 года. В своем докладе, сделанном на съезде, известный татарский общественно-политический деятель, языковед, автор одних из первых, изданных в том же 1926 году, новых советских татарских букварей «Яңа авыл» («Новая деревня») и «Якты юл» («Светлый путь», для кряшенских школ на основе арабской графики) Г. Шараф резко выступил против латинизации татарского алфавита.
Аналогичное мнение, правда, выраженное не столь категорично, выразил в своем содокладе и глава татарской делегации, председатель Академцентра ТАССР, писатель и общественный деятель, автор одного из первых советских учебных пособий по изучению татарского языка «Родной язык» (1919 г.) Г. Ибрагимов [13; 17; 23; 33; 34]. Не отрицая возможности перехода на латинский алфавит у тех народов, которые не имели на тот момент развитой письменности, он показал нецелесообразность подобных преобразований у татар, веками пользовавшихся арабской графикой, ставшей неотъемлемой частью их культуры. (Об участии татарской делегации в работе I Тюркологического съезда см. подробно: [20, с. 124-128].) Несмотря на явно или подспудно выраженное несогласие большинства представителей делегации с предполагаемой реформой, съездом было принято решение о введении латинского алфавита у тюркских народов СССР. Правда, высказано оно было не прямо, а косвенно, в форме безусловной поддержки и необходимости учёта имеющегося на тот момент у различных республик, прежде всего, у Азербайджана, опыта в области латинизации [20, с. 126-127].
На состоявшемся 8 апреля 1926 г. VI Съезде Советов ТАССР в целях «распространения нового татарского алфавита среди широких рабоче-крестьянских масс» было создано общество «Яналиф» (аббревиатура, переводящаяся как «Новый алфавит»), которое и предложило принятый впоследствии проект нового татарского «латинизированного» алфавита и орфографии [6, с. 321].
Однако противники латинизации еще не прекратили борьбу. В партийных и советских документах того времени Казань нередко именовалась «главным очагом арабизма», где угнездились «явные и тайные враги социальной реформы на Советском Востоке» [1]. В подтверждение этому обычно приводилось знаменитое письмо «82-х» - обращение 82-х представителей беспартийной татарской интеллигенции к III Пленуму ОК ВКП (б) Татарской Республики, в котором переход на латиницу объявлялся «дорогой и унизительной массовой жертвой», «приносимой для совершенно неизвестной цели». Копия письма была отправлена И. В. Сталину. Однако пленум расценил сам факт подачи этого документа как «показатель роста активности буржуазно-националистических элементов, направленных против ВКП», и постановил «по существу вопроса о латинизации тюркских алфавитов суждения не иметь, считая вопрос решенным» [19, с. 153].
3 августа 1927 г. постановлением ЦИК и СНК ТАССР яналиф был объявлен официальной татарской письменностью. В 1927/1928 учебном году обучение на яналифе вводилось в школах II ступени. При Наркомпросе создавались курсы по переподготовке татарских учителей. С 1928/1929 учебного года алфавит на основе латиницы вводился уже во всех учебных заведениях, находившихся в ведении Наркомпроса (Постановление ЦИК и СНК ТССР «О мероприятиях по введению латинского шрифта татарской письменности» от 8 февраля 1928 г. [24, с. 173]).
Реформирование алфавита потребовало создания новых учебников, написанных на латинской графике, в том числе и букварей, которые следовало издавать массовыми тиражами, с тем, чтобы удовлетворить потребность школ в учебной литературе. В пункте 3 вышеуказанного Постановления 1927 г. специально указывалось на необходимость принятия мер «к изданию соответствующих учебных пособий» [24]. От Татиздата и Полиг-рафтреста власти республики требовали интенсифицировать выпуск учебников по яна-лифу для татар, а также «срочно подготовить и издать» такие учебники и «для изучения татарского языка нетатарами» [24, с. 175-176]. Программа курсов и кружков для взрослых-нетатар включала в себя первоначально обязательное чтение «печатной и письменной части букваря», а затем, после овладения лексическим минимумом, написание на яналифе сочинений на темы: «Наше учреждение», «Наш завод», «Наш рынок», «Аптека», «Магазин» и тому подобное [24, с. 198].
В документах отмечалось, что кампания по ликбезу на яналифе должна охватить не менее 100 тыс. человек. К 1926 г. в Татарии насчитывалось более двух тысяч начальных и средних школ с контингентом в 158 тыс. человек, причем половина из них - татарские [10, с. 357]. Неудивительно, что тираж первого татарского букваря на яналифе, выпущенного в 1929 году, с учетом всех четырех переизданий и допечаток, составил 110 тысяч экземпляров.
Буквари для взрослых были не менее востребованы, чем буквари для детей, поскольку вся татароязычная делопроизводственная документация отныне должна была вестись только на яналифе, а лица, владеющие яналифом, имели преимущества при поступлении на службу (Постановление ЦИК и СНК ТССР «О мероприятиях по переводу делопроизводства на яналиф» от 14 ноября 1928 г. [24, с. 177]). Даже пишущие машинки были переведены на яналиф.
Задача воспитания подрастающего поколения в духе новой советской идеологии была реализована уже в первых советских татарских букварях, написанных на арабской графике [26; 27; 43]. Тексты религиозного содержания заменили текстами о Ленине, о других лидерах партии большевиков (в частности, о М. Калинине и М. Фрунзе), о советской власти, об Октябрьской революции. Если раньше все татарские буквари начинались со священных для каждого мусульманина слов «Бисмилләәһир - рәхмәәнир - рахим» («Во имя Аллаха милостивого и милосердного»), то теперь первую страницу учебников украшал лозунг «Пролетарии всех стран, соединяйтесь!»
Дореволюционные учебники никогда не делили людей на богатых и бедных, ставя на первое место нравственное воспитание подрастающего поколения в традициях ислама. Отныне же социальная дифференциация («бедные»/«богатые» как «свои» и «чужие») была обозначена в учебниках даже для самых маленьких достаточно чётко и определённо. В визуальный ряд советского татарского букваря пришла советская символика: портреты В. И. Ленина и других большевистских лидеров, флаг советского государства, красная звезда и пр., причем визуальные «тексты» были гораздо более «осовечены» по сравнению с текстами вербальными.
Эти новые тенденции, без сомнения, следовало сохранить и преумножить в «латинизированных» татарских букварях, которые были расчитаны не только на обучение, но в значительной степени и на пропаганду достижений советской власти, направленную как на тюркоязычные народы России, так и на трудящихся зарубежных стран. Унификация (латинизация) графики многократно увеличивала в данном случае потенциальный контингент пользователей букваря и возможность приобщения к новому советскому опыту.
Переход с одного вида графики на другой был необычайно трудной задачей. Людям приходилось фактически заново учиться читать и писать, усваивая новую, непривычную манеру чтения и письма - слева направо. Видимо поэтому первоначально были созданы буквари комбинированные, в которых одновременно использовалось две графики - латинская и арабская. Сохранился один из таких букварей - «Зурлар өчен яңалиф сабаклары» («Уроки яналифа для взрослых»), подготовленный Ш. Рамазановым и X. Махмудовым и опубликованный в Саратове в 1931 г. На латинской графике излагался основной материал, а на арабской - методические рекомендации и правила [38].
В рассматриваемый период изменилась не только графика, изменились и сами буквари. Отныне почти все они были иллюстрированы. Но рисунки в большинстве своем были однотипными, отображавшими результаты социалистического строительства в городе и на селе. Большое место занимали иллюстрации, изображавшие новые, советские праздники - 1 мая, 7 ноября, а также их описание.
Содержательно буквари рубежа 1920-х - 1930-х гг. были очень похожи на своих более ранних советских предшественников. Национальный уклад жизни, сельское хозяйство, школа оставались основными темами этих учебных изданий, однако по существу многие тексты и иллюстрации были далеки от реальной действительности. Они призваны были продемонстрировать достижения советской власти, прежде всего, в области улучшения условий жизни и быта крестьян. В изображаемых на страницах этих букварей колхозах было много сельскохозяйственной техники, имелись хорошие школы, детские сады, магазины. Все это совсем не соответствовало тем реалиям, которые сложились в тогдашней деревне в результате принудительной коллективизации, раскулачивания и тотального вывоза зерна. Сельское население Татреспублики испытывало острую нехватку продовольствия, по существу граничившую с голодом.
Некоторые рисунки переходили из одного букваря в другой, правда в этом случае часто менялись и их отдельные персонажи, и сюжетные линии в целом. Так, на примере двух изданий букваря «Яңа ил» («Новая страна») М. Курбангалиева и Г. Сафиуллина -1930 и 1931 гг. - можно проследить, как от года к году изменялись визуальные тексты букваря. Букварь 1930 года начинался с достаточно традиционного для такого рода учебников рисунка, изображавшего семью в домашней обстановке. Все члены семьи заняты повседневными, домашними делами: отец чинит хомут, мать шьёт, дети (их трое) играют.
На первый взгляд, в этой картине нет ничего необычного. Но интерьер, в который вписаны эти тривиальные события, абсолютно нов. На переднем плане на стене висит портрет Ленина, комната обставлена европейской мебелью. При этом все члены семьи одеты в национальную одежду, а у женщины на ногах лапти. Кажется, что этим людям очень некомфортно среди непривычной и «чужой» для них «городской» да еще и «советской» обстановки. Однако совершенно очевидно, что автор рисунка целенаправленно пытался совместить в нём «старое» и «новое», «сельское» и «городское» [36, б. 7]. В издании же 1931 г. эта же семья возвращена в привычные для татарской сельской семьи условия - в маленький сельский дом, без каких-либо портретов, европейской мебели и электричества [37, б. 3]. Таким образом, иллюстрации букварей в этот период еще сохраняли специфические национальные черты, возможность возврата к ним и попыток сохранения, но постепенно ситуация изменялась.
В 1930 году в ТАССР было введено всеобщее начальное образование. А результатом и следствием Постановления ЦК ВКП (б) от 5 сентября 1931 года стало восстановление в школах предметного обучения и возврат к звуковому методу обучения вместо метода целых слов [8, с. 43].
Первый татарский букварь, основанный на звуковом аналитико-синтетическом методе, был опубликован в 1933 году. Это был первый шаг на пути унификации и стабилизации учебников для национальной начальной школы. Букварь назывался «Әлифба», что являлось прямым переводом слова «азбука» на татарский язык. Он неоднократно переиздавался на протяжении 1930-х гг. Авторами его были известные педагоги М. Курбангалиев и X. Бадиги [308]. Анализируя роль татарских букварей в развитии методики обучения грамоте, Ф. И. Ибрагимов писал в 1969 году о том, что этот букварь был разработан «с учетом конкретных задач строительства социализма в СССР и служил целям воспитания школьников в духе марксистко-ленинской идеологии» [8, с. 43-44].
И, действительно, данное издание представляло собой типичный учебник раннесталинского периода с многочисленными текстами о вождях и руководителях большевистской партии и советского государства - Ленине, Сталине, Молотове, Калинине, Ворошилове, Кагановиче. Именно эти люди стали основными героями татарских букварей 1930-х гг. Показательно то, что составители стремились максимально «очеловечить» образы большевистских лидеров, чтобы сделать их более понятными и хорошо запоминаемыми, что можно наглядно проследить на ключевых фигурах новой советской «мифологии», присутствующих в национальных букварях - фигурах Ленина и Сталина. В классе обязательно висят их портреты, на доске дети старательно выводят их имена. «Агиографические» тексты для детей о Ленине стали создаваться сразу после его смерти. Попали они и на страницы букварей. Уже в букваре 1928 года присутствует образ «родного» вождя - дедушки Ленина («Ленин бабай»), который очень любил детей и заботился о них, «во время отдыха играл с детьми и делал для них игрушки». Тексты повествуют не только о взрослом, но и о маленьком Володе - примере для подражания, который уже в пять лет научился читать и писать и хорошо учился в школе [39, б. 60-62].
Образ Сталина в букварях появляется позже, и он совсем иной. Великий вождь не водит хороводов с детьми вокруг ёлки, как Ленин, и не пьёт с ними чай. Если Ленин - это «друг» и «товарищ», то Сталин - «покровитель» и «защитник» детей. «Классическое» изображение Сталина с маленькой девочкой на руках должно было служить этому подтверждением, хотя особой теплоты и нежности со стороны вождя по отношению к ребёнку в этом рисунке не прослеживалось [30, б. 83].
Что касается отображения в букварях «национальных» сюжетов, то национальная специфика сохранялась лишь в отдельных, немногих деталях, в частности, в именах детей. Если в букварях начала 1930-х гг. колхозники и их дети еще продолжали одеваться в соответствии с национальной традицией [28; 29], то в букваре 1937 г. даже работница фермы была уже одета в простую рабочую, а не в национальную одежду [30]. Тем не менее, связь с национальной культурой до конца прервана не была. В том же учебнике 1937 г. было представлено много стихов Г. Тукая («Акбай», «Гали белән кәҗә» («Гали и коза») и др.), встречались тексты, заимствованные из дореволюционных букварей (например, о двух упрямых козлятах, столкнувшихся на мосту). В джадидских новометодных букварях дореволюционного времени часто печатался рассказ «Күзлек» («Очки»), или «Балалар күзлеге» («Детские очки»), В сокращённом варианте он попал и в советский букварь. Звучал он так:
«Ребёнок увидел, как отец в очках читает книгу. Он сказал:
- Отец, я тоже, как и ты, хочу читать книгу. Купи мне очки!
Отец ответил:
- Хорошо, дитя, я тебе куплю детские очки.
И он купил ребёнку букварь» [30, б. 63].
Таким образом, хотя за прошедшие десятилетия «мир» взрослых и детей сильно изменился, в этом новом «мире» по-прежнему продолжали ценить школу и утверждать ценность грамотности и познания.
В букваре 1937 г. не было текста об общей советской родине, но присутствовал небольшой стих о родном многонациональном крае. Показательно, что Татарстан обозначался в нем термином «ил» («страна») [30, б. 74], что вполне объяснимо, поскольку даже в 1930-е гг. сама аббревиатура «ТАССР» употреблялась нечасто (даже в официальных документах того времени обычно встречаем «ТССР») и крайне редко республику называли автономной.
В 1920-е годы и самом начале 1930-х в школах Советской Татарии пользовались также и букварями, составленными для обучения по комплексной системе, пропагандируемой Главным учёным советом Наркомпроса СССР. В Казани первый букварь, составленный на основе комплексного метода обучения - «Кызыл юл» («Красный путь»), был опубликован в 1925 г. (о нем см. [8, с. 42-43]). Авторами его были М. Фазлуллин и Г. Нугайбек. С 1925 по 1930 год учебник переиздавался несколько раз. В Москве первые татарские буквари, составленные в соответствии с этим методом, были опубликованы еще в 1924 г. («Кызыл йолдыз» («Красная звезда») Ф. Агиева и Г. Тимербулата, «Эш һәм белем» («Работа и знание») X. Хайри и Ш. Саттарова. По мнению Ф. И. Ибрагимова, одним из самых серьёзных недостатков этих букварей было наличие в них довольно большого количества сложных слов, а также плохая увязка материала с комплексными темами [8, с. 42-43].
Некоторые буквари первоначально писались на арабской графике, часть из них затем были переведены на новый шрифт. Одним из таких букварей был «Совет мәктәбе» («Советская школа») Г. Тимербулата. Если в 1927 г. он вышел еще на арабском шрифте [43], то в 1928 г. - уже на латинице [44]. Новое издание сохранило свое прежнее название, однако содержание его сильно изменилось. Безусловно, на многих иллюстрациях букваря еще сохранились следы прошлой жизни. Дети и взрослые изображались в нем в национальной одежде, очень «традиционно» выглядела молодая мать у колыбели ребёнка и т. д.
В условиях ускоренной индустриализации страны и, исходя из её потребностей, букварь учил не только грамоте, но и арифметике. В учебник было включено много примеров и задач. Первоклассников учили складывать и вычитать, умножать и делить. Кстати сказать, это был не единственный татарский букварь, построенный по такому методу. Вплоть до появления унифицированных, стабильных букварей математические задачи и примеры занимали в этих учебниках далеко не последнее место [37; 39].
Среди татарских букварей на латинице выделялись детские и взрослые издания. Первый букварь на латинице для детей «Яңа әлифба» («Новый букварь») Г. Нугайбека и М. Фазлуллина был напечатан еще в 1926 г. В1928 г. был опубликован букварь Г. Нугайбека с таким же названием с плохими, некачественными рисунками [39]. Степень политизации этого букваря была не очень высокой. В нём присутствовало мало советской символики, из большевистских лидеров в текстах был представлен только Ленин, а из праздников - только 7 ноября.
Из текстов букваря видно, что учебник предназначался, прежде всего, для сельских детей. В букваре преобладали тексты о природе, о сельском хозяйстве, хотя многие рисунки и были связаны с городской жизнью. На одном из них босоногие мальчишки с сумками «букча» через плечо идут в школу. На другом изображён урок в первом классе. Дети сидят за партами, в просторном классе. Но это уже не босоногие мальчишки. Хотя рисунок и не вполне четкий, можно рассмотреть, что мальчики и девочки одеты примерно одинаково, хотя, как известно, школьной формы тогда еще не было. На шеях у них пионерские галстуки. Эта иллюстрация больше подходила для городской школы, нежели для села. Скорее всего, указанный букварь представлял собой одну из первых попыток создания единого татарского букваря для города и для деревни.
В букварях для детей в 1930-е гг. преобладали тенденции, заложенные еще десятилетием раньше. Так, по-прежнему большое внимание уделялось в них проблемам чистоты, гигиены и здоровья. Наиболее опасными болезнями, по мнению авторов татарских букварей, оставались оспа и трахома. В букваре «Яца ил» тексты - и визуальные, и вербальные - сообщали о том, насколько серьёзным заболеванием может быть оспа. Достаточно типичным в этом смысле являлся сюжет о мальчике Тази, который испугался прививки и не сделал её. Он не только заболел сам, но также заразил и своего друга Батыра. У Тази от оспинок испортилось лицо, а Батыр к тому же остался глухим. Такие тексты должны были показать детям, насколько опасными могут быть болезни, если не лечиться и не придерживаться рекомендаций медиков [45, б. 59-61]. Причем букварь рекомендовал лечиться только у врачей и не пользоваться услугами знахарок. В одном из текстов заболевшему Булату помог колхозный доктор, а от старых способов лечения ему стало только хуже [45, б. 66-68]. В реальной жизни все было иначе. Не каждое село имело собственного врача. Люди далеко не всегда могли воспользоваться услугами профессиональной медицинской помощи и потому продолжали пользоваться старыми проверенными веками методами и средствами народной медицины.
Тема детства и детского здоровья находила свое отражение и на странице букварей для взрослых. Например, букварь «Яңа ил. Авыл өчен» («Родная страна. Для села») Г. Дистанова и В. Борнаша (1930) не только пропагандировал колхозную систему в целом, но демонстрировал конкретные примеры улучшения бытовых условий сельчан. Одним из таких примеров были детские ясли. В чистом, просторном помещении молодая женщина в белом халате и платке ухаживала за детьми разного возраста [28, б. 13].
Букварь давал женщинам советы по уходу за маленькими детьми, которые выглядят вполне современными и поныне. Детей не рекомендовалось кормить ночью: «Ребенок, который не ест ночью, отдыхает сам и дает отдохнуть матери». Встречались и другие любопытные рекомендации для матерей. «Кормящей матери можно есть все, но необходимо не употреблять водку, пиво и другие спиртные напитки» [28, б. 86-88]. Вредными для детей букварь считал колыбель и детскую коляску «арба». Детей рекомендовали укладывать спать в чистой корзине с матрацем из сена [28, б. 88].
В 1930-е годы появились и первые буквари для детских садов. Один из таких букварей 1935 г. издания - «Беренче китап» («Первая книга») предназначался для детских садов и подготовительных классов школ. В букваре был показан быт горожан, а не сельских жителей. Появились в нем и новые детские имена, ранее у татар не употреблявшиеся - Марат, Мара, Рим, Римма. Ни один из текстов букваря не носил «национальный» характер и не был связан ни с Советской Татарией, ни с культурой татарского народа. Это был типичный, унифицированный советский букварь 1930-х годов [35].
Буквари для взрослых занимали особое место среди всего комплекса татарских учебников того времени. С реформированием шрифта казанские татары мгновенно оказались неграмотными. В связи с этим печаталось большое количество букварей для «школ грамоты». Обучение в этих школах состояло из нескольких ступеней или классов: 1. подготовительный класс; 2. основной класс; 3. выпускной класс; 4. класс для сдающих экзамены экстерном [32, б. 13]. Программы составлялись с учётом уровня подготовки учащихся. В первом и втором классах преподавали только родной язык и арифметику. В выпускном классе добавлялось еще два предмета: природоведение и обществознание [32, б. 8-9]. Русский язык не входил в программу обучения таких школ. Взрослые «школьники» учились читать не только по текстам букварей, но используя также плакаты, вывески, периодическую печать и книги. Взрослым давали, в первую очередь, навыки обращения, заполнения и создания наиболее распространённых в повседневной жизни той поры делопроизводственных и нарративных документов - расписок, доверенностей, анкет, личных писем [31, б. 10-11].
Можно предположить, что в 1930-е гг. продолжали пользоваться и букварем «Кызылармеец әлифбасы» («Букварь для красноармейцев») [42]. К сожалению, сам букварь на латинской графике не сохранился. Но в 1930-е годы несколько раз было переиздано методическое пособие к этому букварю [41]. Судя по нему, этот букварь в 1930-е гг. был существенно переработан. Появились темы, которых раньше не было, да и не могло быть: «Социалистическая промышленность», «Сельское хозяйство по-социалистически», «Первая и вторая пятилетка» и др.
Автор методических указаний Ш. Саттаров считал, что красноармейцам необходимо объяснить важность грамоты: «Почему красноармеец должен уметь читать и писать? Вот почему: он должен быть не только политически грамотным и культурным бойцом. Каждый красноармеец обязан знать, за что, за кого и с кем он воюет, и знать своих классовых врагов» [41, б. 3-5]. Таких методических пособий и рекомендаций к различным букварям в 1930-е гг. было опубликовано немало. Они не менее интересны, чем сами буквари, потому что дают дополнительную информацию о программах и методах обучения. Одно из методических пособий, например, сообщает о том, что во время голода 1931 года было запланировано выделить 5 миллионов рублей на обучение латинице 1 миллиона человек [32, б. 29]. Руководство страны ставило политические задачи превыше всего, что, в частности, наглядно подтвердила кампания по латинизации татарской письменности.
К середине 1930-х гг. татарские буквари утратили специфические национальные черты. Они стали однотипными и практически не отличались уже от большинства советских букварей этого периода. Учебники, как и раньше, совмещали две функции: образовательную и воспитательную. Однако национальные культурные традиции были заменены новой советской идеологией.
В 1939 г. татарский язык постигла новая «графическая революция». Принятое 13 марта 1938 г. постановление ЦК ВКП (б) и СНК СССР «Об обязательном изучении русского языка в школах национальных республик и областей» было «облегчено» поспешным (в случае с советской Татарией - трехмесячным!) переводом национальных языков на кириллицу. 2 января 1939 г. бюро Татарского обкома ВКП (б) постановило «принять к руководству и исполнению» решение Политбюро ЦК ВКП (б) от 30 января 1938 г. о переходе на кириллицу, а уже 7 апреля 1939 г. приняло постановление «О переходе татарского латинизированного алфавита на новый, основанный на русской графике алфавит» [2, с. 298], содержащее конкретные меры по его реализации 5 мая 1939 г. указом Президиума Верховного Совета ТАССР кириллический алфавит был утверждён в качестве основного и единственного алфавита татарского языка. Причём введение алфавита на основе русской графики обосновывалось стремлением «удовлетворить многочисленные ходатайства трудящихся татар, рабочих, колхозников, интеллигенции» [24, с. 200]. Среди создателей нового, русифицированного татарского алфавита был и М. X. Курбангалиев - автор и составитель многих татарских букварей, в том числе и «Алифбы» на латинице, изданной в 1937 г.
Подготовка к будущей войне, воспитание населения в героико-патриотическом духе, повсеместный поиск врага - истинного и мнимого (Решением Оргбюро ЦК от 9 июня 1938 года был ликвидирован Союз эсперантистов СССР, а сам язык объявлялся потенциально опасным в связи со своей пригодностью для использования «в шпионской и контрреволюционной работе»), необходимость постоянной борьбы с западным «капиталистическим окружением» и изоляции советского человека от «тлетворного влияния Запада» придавали кириллице неоспоримое преимущество перед выполнившей свои политические задачи латиницей.
Общественно-политическая ситуация в стране в 1939 году была такая, что о возможных дискуссиях, а уж тем паче о прямом несогласии с директивами властей не могло быть и речи. Официально переход был осуществлен организованно и быстро. Как писал Б. Ф. Султанбеков, «выступили два профессора, опубликовали письмо передовой учительницы и решение педагогического совета училища. Все они доказывали неоспоримые преимущества кириллицы перед «яналифом». На том и порешили» [20, с. 137].
Татарское население вновь нужно было переучивать. Изданные за предшествовавшее десятилетие тысячи учебников, в том числе и букварей, на латинской графике оказались ненужными. В качестве сроков перевода на кириллицу были установлены 1939-1940 гг., причём обучение детей в первых классах всех татарских школ новому алфавиту должно было начаться уже с 1 сентября 1939 г. [11, с. 554]. Однако сразу перейти на новую графику, в особенности в повседневных практиках, оказалось попросту невозможно. Об этом, в частности, свидетельствуют письма солдат и офицеров - татар с фронтов Великой Отечественной войны: часть из них была написана на латинице, некоторые - даже на арабском шрифте (см. [9]). Известно, что не все татарские писатели и поэты сразу приняли новый алфавит: так, например, знаменитые «Моабитские тетради» Мусы Джалиля были написаны на яналифе и арабским письмом.
Дети подчас наивно просили учителей обучить их, наряду с новым, и прежнему, арабскому письму, но в ответ, как правило, слышали лишь отказ - никто из педагогов не хотел быть обвинённым в «контрреволюционности» и «отсталости». Поэтому часто детей обучали арабской графике тайно, дома. Поколение, которое успело получить образование на арабской графике, пользовалось ею в быту и в переписке долго, иногда до конца своей жизни. Учителя татарского языка - современники событий рассказывали о том, что вынуждены были учить детей вначале арабскому алфавиту, затем яналифу, затем татарскому письму на основе кириллицы, но между собой и со своими бывшими учениками, владевшими арабским письмом, обычно переписывались, используя арабскую графику. Что и понятно - арабская графика исторически традиционно лежала в основе письменности и культуры татарского народа, и потому её нелегко было искоренить.
Подводя итоги, отметим, что перевод языков тюркских народов СССР, в том числе и татарского языка, на яналиф явился чрезвычайно широкомасштабным и смелым экспериментом советской власти. Начало его пришлось на период существования «горячей», «динамичной» советской Культуры - культуры, не боящейся экспериментировать и смело бравшейся за любые, подчас весьма рискованные и непредсказуемые преобразования в жизни советского общества. Осуществленная «графическая революция» явилась своеобразным отражением и продолжением революции политической, причем облачённой в свойственные для такой Культуры революционно-романтические постулаты, лозунги и формы: избавляясь от «изжившего себя», «религиозного» арабского шрифта, тюркоязычные народы Советской России разом и навсегда должны были освободиться от всего того «отсталого», «устаревшего», «контрреволюционного», «местнического», что было с ним связано, и устремиться в светлое общечеловеческое коммунистическое завтра, вооружившись «передовым», «интернациональным» латинским письмом. Советские буквари на латинице, в том числе и татарский национальный букварь, были выстроены в полном соответствии с этими установками и правилами.
Какие бы аргументы ни приводили советские экспериментаторы в области национальной культуры в пользу латиницы, всегда было ясно одно: политика однозначно довлела над наукой и являлась истинной движущей силой всех проводимых лингвистических преобразований. Несмотря на известный лозунг о многообразной по форме и единой по содержанию советской национальной культуре, форма эта легко приносилась в жертву содержанию. И о какой бы «антиколониальной» и «антирусификаторской» сущности латиницы ни шла речь в рассуждениях партийных пропагандистов и отдельных представителей национальной интеллигенции, по существу своему это был «унификаторский» проект советской имперской политики, облекавший единое содержание в единую, унифицированную «графическую» форму.
Тем не менее, он нёс в себе и некий творческий импульс, никак не укладывавшийся и прямо противоречивший концепту «холодной» сталинской Культуры. И потому в 1930-е годы с латиницей было покончено: советское государство, с точки зрения власти, отныне уже не представляло угрозы для нерусских народов страны, это было «их», «родное» государство, а кириллица лишь укрепляла «братскую дружбу» народов СССР. Единое имперское советское политическое пространство, освоенное и присвоенное советскими субъектами-подданными, подразумевало и наличие единого графического языкового поля, а также и достаточно единообразных (и немногочисленных) букварей, приобщавших к нему учащихся - и больших, и маленьких.
<...>
Полностью и со всеми ссылками и источниками на:
«Считая вопрос разрешенным» : Латинизация тюркских алфавитов и татарский национальный букварь конца 1920-х - 1930-е гг.
http://cyberleninka.ru/article/n/schitaya-vopros-razreshyonnym-latinizatsiya-tyurkskih-alfavitov-i-tatarskiy-natsionalnyy-bukvar-kontsa-1920-h-1930-e-gg
В статье рассмотрен процесс введения в середине 1920-х гг. яналифа - алфавита на основе латинской графики - в качестве официальной письменности татарского языка, перипетии той борьбы, которая развернулась вокруг нового алфавита, и их влияние на татарский национальный букварь второй половины 1920-х - 1930-е гг.
<...>
Инициаторами и проводниками идеи латинизации татарского письма выступали, прежде всего, некоторые татарские коммунисты.
В частности, активными членами Всетатарского общества «друзей латиницы» «Латин дусты», возникшего в 1924 году при Коммунистическом клубе Казани, регулярно проводившего диспуты «о латинизации татарского языка» и даже распространявшего листовки, написанные на латинском шрифте, были татарские политические и общественные деятели, писатели и журналисты Ш. Усманов, Ш. Измайлов, 3. Гали [7; 22]. Среди перечисленных хотелось бы особо отметить выдающегося татарского военно-политического деятеля и писателя Шамиля Усманова, в бытность которого комиссаром упомянутой выше Объединенной татаро-башкирской командной школы (1921-1925 гг.) там и была создана первая в Татарии ячейка латинистов. По существу, Ш. Усманов возглавил в тот период возникшее в Татреспублике движение за латинизацию татарской письменности. Как писал в 1924 г. в своей корреспонденции в газете «Красная Татария» рабкор Ф. Саллави, арабская азбука должна была стать «музейной вещью», а движению за латинизацию, «начавшемуся с кружковщины», предстояло захватить широчайшие массы - «ведь история большевизма началась тоже с кружков» [24, с. 168].
В случае с Татарской Республикой в расчет совершенно не принимался тот факт, что грамотность татарского населения и до революции, и в первые годы советской власти была достаточно высокой: согласно переписи 1926 г., среди татарского населения Татреспублики грамотными (естественно, на арабском алфавите) были 40,3% мужчин и 27,6% женщин [4]. По некоторым данным, в 1926 году татары занимали первое место среди народов СССР по процентному показателю умеющих читать и писать (на родном языке).
Однако в новых политических условиях такая грамотность не только не поощрялась, но даже порицалась: ведь она считалась грамотностью «коранической» и прямо ассоциировалась с письмом Корана, с «отсталой» религиозной исламской традицией, которой в новом советском обществе не было места. Переход к латинской графике означал разрыв и в светском культурном континуитете: «буржуазная» дореволюционная светская национальная культура оказалась мало востребованной и по существу ненужной строителям «новой советской жизни».
Подчеркивая откровенно «контрреволюционную сущность» старого арабского алфавита, большевистские идеологи расценивали продвижение «латиницы» как особую форму классовой борьбы, «борьбы классов пролетариата и беднейшего крестьянства как класса, строящего социализм и борющегося за создание новой, национальной по форме и социалистической по содержанию, культуры - с классом отмирающим, доживающим свои последние дни и борющимся с ними не на жизнь, а на смерть - классом, организующим все контрреволюционные антисоветские элементы, начиная от буржуазии и духовенства всех мастей и кончая национальной шовинистической интеллигенцией» [I4]. Кириллица (или, как довольно часто называли ее в 1920-е - 1930-е гг., «русский шрифт»), ассоциировавшаяся у нерусских народов России с ассимиляторской политикой царского правительства, насильственной русификацией и христианизацией, для нового алфавита была табуирована: по сравнению с ней латиница выглядела более «нейтральной».
Требования, порожденные задачами текущего политического момента, были овеяны флером революционного романтизма: казалось, что победа мировой революции уже близка, и новый «интернациональный» латинский алфавит будет способствовать более быстрому и успешному воплощению в жизнь известного лозунга «Пролетарии всех стран, соединяйтесь!» (Об этом см. также [16].) Недаром движение за латинизацию татарского алфавита шло параллельно с овладением другим единым языком «мирового пролетариата» - эсперанто. Как известно, тот же Шамиль Усманов был страстным и ревностным эсперантистом. Веру в неограниченные возможности этого искусственного языка он пронес через всю жизнь.
Однако в Татарии в то время, наряду со сторонниками латинизации, было и немало ее противников, и не только среди мусульманского духовенства. Передовые деятели татарской культуры ясно видели тот разрыв культурной преемственности, который повлечет за собой будущая «графическая революция».
Отдельные представители татарской интеллигенции прямо связывали латинизацию с политикой русификации, рассматривая латинизацию лишь как переходный этап к русской графике. Так, известный татарский историк и общественный деятель X. Атласи называл введение латинского шрифта «полустанком на переходе к кириллице» [21, с. 249]. Кроме того, предлагаемое нововведение по существу сводило на нет ту значительную работу, которая была уже проделана в области реформирования прежнего арабского алфавита с целью приспособления его к звуковым особенностям татарского языка (об этом см. [14]).
Острая дискуссия по вопросу о принятии «латиницы» развернулась на 1-м Тюркологическом съезде, проходившем в Баку в феврале - марте 1926 года. В своем докладе, сделанном на съезде, известный татарский общественно-политический деятель, языковед, автор одних из первых, изданных в том же 1926 году, новых советских татарских букварей «Яңа авыл» («Новая деревня») и «Якты юл» («Светлый путь», для кряшенских школ на основе арабской графики) Г. Шараф резко выступил против латинизации татарского алфавита.
Аналогичное мнение, правда, выраженное не столь категорично, выразил в своем содокладе и глава татарской делегации, председатель Академцентра ТАССР, писатель и общественный деятель, автор одного из первых советских учебных пособий по изучению татарского языка «Родной язык» (1919 г.) Г. Ибрагимов [13; 17; 23; 33; 34]. Не отрицая возможности перехода на латинский алфавит у тех народов, которые не имели на тот момент развитой письменности, он показал нецелесообразность подобных преобразований у татар, веками пользовавшихся арабской графикой, ставшей неотъемлемой частью их культуры. (Об участии татарской делегации в работе I Тюркологического съезда см. подробно: [20, с. 124-128].) Несмотря на явно или подспудно выраженное несогласие большинства представителей делегации с предполагаемой реформой, съездом было принято решение о введении латинского алфавита у тюркских народов СССР. Правда, высказано оно было не прямо, а косвенно, в форме безусловной поддержки и необходимости учёта имеющегося на тот момент у различных республик, прежде всего, у Азербайджана, опыта в области латинизации [20, с. 126-127].
На состоявшемся 8 апреля 1926 г. VI Съезде Советов ТАССР в целях «распространения нового татарского алфавита среди широких рабоче-крестьянских масс» было создано общество «Яналиф» (аббревиатура, переводящаяся как «Новый алфавит»), которое и предложило принятый впоследствии проект нового татарского «латинизированного» алфавита и орфографии [6, с. 321].
Однако противники латинизации еще не прекратили борьбу. В партийных и советских документах того времени Казань нередко именовалась «главным очагом арабизма», где угнездились «явные и тайные враги социальной реформы на Советском Востоке» [1]. В подтверждение этому обычно приводилось знаменитое письмо «82-х» - обращение 82-х представителей беспартийной татарской интеллигенции к III Пленуму ОК ВКП (б) Татарской Республики, в котором переход на латиницу объявлялся «дорогой и унизительной массовой жертвой», «приносимой для совершенно неизвестной цели». Копия письма была отправлена И. В. Сталину. Однако пленум расценил сам факт подачи этого документа как «показатель роста активности буржуазно-националистических элементов, направленных против ВКП», и постановил «по существу вопроса о латинизации тюркских алфавитов суждения не иметь, считая вопрос решенным» [19, с. 153].
3 августа 1927 г. постановлением ЦИК и СНК ТАССР яналиф был объявлен официальной татарской письменностью. В 1927/1928 учебном году обучение на яналифе вводилось в школах II ступени. При Наркомпросе создавались курсы по переподготовке татарских учителей. С 1928/1929 учебного года алфавит на основе латиницы вводился уже во всех учебных заведениях, находившихся в ведении Наркомпроса (Постановление ЦИК и СНК ТССР «О мероприятиях по введению латинского шрифта татарской письменности» от 8 февраля 1928 г. [24, с. 173]).
Реформирование алфавита потребовало создания новых учебников, написанных на латинской графике, в том числе и букварей, которые следовало издавать массовыми тиражами, с тем, чтобы удовлетворить потребность школ в учебной литературе. В пункте 3 вышеуказанного Постановления 1927 г. специально указывалось на необходимость принятия мер «к изданию соответствующих учебных пособий» [24]. От Татиздата и Полиг-рафтреста власти республики требовали интенсифицировать выпуск учебников по яна-лифу для татар, а также «срочно подготовить и издать» такие учебники и «для изучения татарского языка нетатарами» [24, с. 175-176]. Программа курсов и кружков для взрослых-нетатар включала в себя первоначально обязательное чтение «печатной и письменной части букваря», а затем, после овладения лексическим минимумом, написание на яналифе сочинений на темы: «Наше учреждение», «Наш завод», «Наш рынок», «Аптека», «Магазин» и тому подобное [24, с. 198].
В документах отмечалось, что кампания по ликбезу на яналифе должна охватить не менее 100 тыс. человек. К 1926 г. в Татарии насчитывалось более двух тысяч начальных и средних школ с контингентом в 158 тыс. человек, причем половина из них - татарские [10, с. 357]. Неудивительно, что тираж первого татарского букваря на яналифе, выпущенного в 1929 году, с учетом всех четырех переизданий и допечаток, составил 110 тысяч экземпляров.
Буквари для взрослых были не менее востребованы, чем буквари для детей, поскольку вся татароязычная делопроизводственная документация отныне должна была вестись только на яналифе, а лица, владеющие яналифом, имели преимущества при поступлении на службу (Постановление ЦИК и СНК ТССР «О мероприятиях по переводу делопроизводства на яналиф» от 14 ноября 1928 г. [24, с. 177]). Даже пишущие машинки были переведены на яналиф.
Задача воспитания подрастающего поколения в духе новой советской идеологии была реализована уже в первых советских татарских букварях, написанных на арабской графике [26; 27; 43]. Тексты религиозного содержания заменили текстами о Ленине, о других лидерах партии большевиков (в частности, о М. Калинине и М. Фрунзе), о советской власти, об Октябрьской революции. Если раньше все татарские буквари начинались со священных для каждого мусульманина слов «Бисмилләәһир - рәхмәәнир - рахим» («Во имя Аллаха милостивого и милосердного»), то теперь первую страницу учебников украшал лозунг «Пролетарии всех стран, соединяйтесь!»
Дореволюционные учебники никогда не делили людей на богатых и бедных, ставя на первое место нравственное воспитание подрастающего поколения в традициях ислама. Отныне же социальная дифференциация («бедные»/«богатые» как «свои» и «чужие») была обозначена в учебниках даже для самых маленьких достаточно чётко и определённо. В визуальный ряд советского татарского букваря пришла советская символика: портреты В. И. Ленина и других большевистских лидеров, флаг советского государства, красная звезда и пр., причем визуальные «тексты» были гораздо более «осовечены» по сравнению с текстами вербальными.
Эти новые тенденции, без сомнения, следовало сохранить и преумножить в «латинизированных» татарских букварях, которые были расчитаны не только на обучение, но в значительной степени и на пропаганду достижений советской власти, направленную как на тюркоязычные народы России, так и на трудящихся зарубежных стран. Унификация (латинизация) графики многократно увеличивала в данном случае потенциальный контингент пользователей букваря и возможность приобщения к новому советскому опыту.
Переход с одного вида графики на другой был необычайно трудной задачей. Людям приходилось фактически заново учиться читать и писать, усваивая новую, непривычную манеру чтения и письма - слева направо. Видимо поэтому первоначально были созданы буквари комбинированные, в которых одновременно использовалось две графики - латинская и арабская. Сохранился один из таких букварей - «Зурлар өчен яңалиф сабаклары» («Уроки яналифа для взрослых»), подготовленный Ш. Рамазановым и X. Махмудовым и опубликованный в Саратове в 1931 г. На латинской графике излагался основной материал, а на арабской - методические рекомендации и правила [38].
В рассматриваемый период изменилась не только графика, изменились и сами буквари. Отныне почти все они были иллюстрированы. Но рисунки в большинстве своем были однотипными, отображавшими результаты социалистического строительства в городе и на селе. Большое место занимали иллюстрации, изображавшие новые, советские праздники - 1 мая, 7 ноября, а также их описание.
Содержательно буквари рубежа 1920-х - 1930-х гг. были очень похожи на своих более ранних советских предшественников. Национальный уклад жизни, сельское хозяйство, школа оставались основными темами этих учебных изданий, однако по существу многие тексты и иллюстрации были далеки от реальной действительности. Они призваны были продемонстрировать достижения советской власти, прежде всего, в области улучшения условий жизни и быта крестьян. В изображаемых на страницах этих букварей колхозах было много сельскохозяйственной техники, имелись хорошие школы, детские сады, магазины. Все это совсем не соответствовало тем реалиям, которые сложились в тогдашней деревне в результате принудительной коллективизации, раскулачивания и тотального вывоза зерна. Сельское население Татреспублики испытывало острую нехватку продовольствия, по существу граничившую с голодом.
Некоторые рисунки переходили из одного букваря в другой, правда в этом случае часто менялись и их отдельные персонажи, и сюжетные линии в целом. Так, на примере двух изданий букваря «Яңа ил» («Новая страна») М. Курбангалиева и Г. Сафиуллина -1930 и 1931 гг. - можно проследить, как от года к году изменялись визуальные тексты букваря. Букварь 1930 года начинался с достаточно традиционного для такого рода учебников рисунка, изображавшего семью в домашней обстановке. Все члены семьи заняты повседневными, домашними делами: отец чинит хомут, мать шьёт, дети (их трое) играют.
На первый взгляд, в этой картине нет ничего необычного. Но интерьер, в который вписаны эти тривиальные события, абсолютно нов. На переднем плане на стене висит портрет Ленина, комната обставлена европейской мебелью. При этом все члены семьи одеты в национальную одежду, а у женщины на ногах лапти. Кажется, что этим людям очень некомфортно среди непривычной и «чужой» для них «городской» да еще и «советской» обстановки. Однако совершенно очевидно, что автор рисунка целенаправленно пытался совместить в нём «старое» и «новое», «сельское» и «городское» [36, б. 7]. В издании же 1931 г. эта же семья возвращена в привычные для татарской сельской семьи условия - в маленький сельский дом, без каких-либо портретов, европейской мебели и электричества [37, б. 3]. Таким образом, иллюстрации букварей в этот период еще сохраняли специфические национальные черты, возможность возврата к ним и попыток сохранения, но постепенно ситуация изменялась.
В 1930 году в ТАССР было введено всеобщее начальное образование. А результатом и следствием Постановления ЦК ВКП (б) от 5 сентября 1931 года стало восстановление в школах предметного обучения и возврат к звуковому методу обучения вместо метода целых слов [8, с. 43].
Первый татарский букварь, основанный на звуковом аналитико-синтетическом методе, был опубликован в 1933 году. Это был первый шаг на пути унификации и стабилизации учебников для национальной начальной школы. Букварь назывался «Әлифба», что являлось прямым переводом слова «азбука» на татарский язык. Он неоднократно переиздавался на протяжении 1930-х гг. Авторами его были известные педагоги М. Курбангалиев и X. Бадиги [308]. Анализируя роль татарских букварей в развитии методики обучения грамоте, Ф. И. Ибрагимов писал в 1969 году о том, что этот букварь был разработан «с учетом конкретных задач строительства социализма в СССР и служил целям воспитания школьников в духе марксистко-ленинской идеологии» [8, с. 43-44].
И, действительно, данное издание представляло собой типичный учебник раннесталинского периода с многочисленными текстами о вождях и руководителях большевистской партии и советского государства - Ленине, Сталине, Молотове, Калинине, Ворошилове, Кагановиче. Именно эти люди стали основными героями татарских букварей 1930-х гг. Показательно то, что составители стремились максимально «очеловечить» образы большевистских лидеров, чтобы сделать их более понятными и хорошо запоминаемыми, что можно наглядно проследить на ключевых фигурах новой советской «мифологии», присутствующих в национальных букварях - фигурах Ленина и Сталина. В классе обязательно висят их портреты, на доске дети старательно выводят их имена. «Агиографические» тексты для детей о Ленине стали создаваться сразу после его смерти. Попали они и на страницы букварей. Уже в букваре 1928 года присутствует образ «родного» вождя - дедушки Ленина («Ленин бабай»), который очень любил детей и заботился о них, «во время отдыха играл с детьми и делал для них игрушки». Тексты повествуют не только о взрослом, но и о маленьком Володе - примере для подражания, который уже в пять лет научился читать и писать и хорошо учился в школе [39, б. 60-62].
Образ Сталина в букварях появляется позже, и он совсем иной. Великий вождь не водит хороводов с детьми вокруг ёлки, как Ленин, и не пьёт с ними чай. Если Ленин - это «друг» и «товарищ», то Сталин - «покровитель» и «защитник» детей. «Классическое» изображение Сталина с маленькой девочкой на руках должно было служить этому подтверждением, хотя особой теплоты и нежности со стороны вождя по отношению к ребёнку в этом рисунке не прослеживалось [30, б. 83].
Что касается отображения в букварях «национальных» сюжетов, то национальная специфика сохранялась лишь в отдельных, немногих деталях, в частности, в именах детей. Если в букварях начала 1930-х гг. колхозники и их дети еще продолжали одеваться в соответствии с национальной традицией [28; 29], то в букваре 1937 г. даже работница фермы была уже одета в простую рабочую, а не в национальную одежду [30]. Тем не менее, связь с национальной культурой до конца прервана не была. В том же учебнике 1937 г. было представлено много стихов Г. Тукая («Акбай», «Гали белән кәҗә» («Гали и коза») и др.), встречались тексты, заимствованные из дореволюционных букварей (например, о двух упрямых козлятах, столкнувшихся на мосту). В джадидских новометодных букварях дореволюционного времени часто печатался рассказ «Күзлек» («Очки»), или «Балалар күзлеге» («Детские очки»), В сокращённом варианте он попал и в советский букварь. Звучал он так:
«Ребёнок увидел, как отец в очках читает книгу. Он сказал:
- Отец, я тоже, как и ты, хочу читать книгу. Купи мне очки!
Отец ответил:
- Хорошо, дитя, я тебе куплю детские очки.
И он купил ребёнку букварь» [30, б. 63].
Таким образом, хотя за прошедшие десятилетия «мир» взрослых и детей сильно изменился, в этом новом «мире» по-прежнему продолжали ценить школу и утверждать ценность грамотности и познания.
В букваре 1937 г. не было текста об общей советской родине, но присутствовал небольшой стих о родном многонациональном крае. Показательно, что Татарстан обозначался в нем термином «ил» («страна») [30, б. 74], что вполне объяснимо, поскольку даже в 1930-е гг. сама аббревиатура «ТАССР» употреблялась нечасто (даже в официальных документах того времени обычно встречаем «ТССР») и крайне редко республику называли автономной.
В 1920-е годы и самом начале 1930-х в школах Советской Татарии пользовались также и букварями, составленными для обучения по комплексной системе, пропагандируемой Главным учёным советом Наркомпроса СССР. В Казани первый букварь, составленный на основе комплексного метода обучения - «Кызыл юл» («Красный путь»), был опубликован в 1925 г. (о нем см. [8, с. 42-43]). Авторами его были М. Фазлуллин и Г. Нугайбек. С 1925 по 1930 год учебник переиздавался несколько раз. В Москве первые татарские буквари, составленные в соответствии с этим методом, были опубликованы еще в 1924 г. («Кызыл йолдыз» («Красная звезда») Ф. Агиева и Г. Тимербулата, «Эш һәм белем» («Работа и знание») X. Хайри и Ш. Саттарова. По мнению Ф. И. Ибрагимова, одним из самых серьёзных недостатков этих букварей было наличие в них довольно большого количества сложных слов, а также плохая увязка материала с комплексными темами [8, с. 42-43].
Некоторые буквари первоначально писались на арабской графике, часть из них затем были переведены на новый шрифт. Одним из таких букварей был «Совет мәктәбе» («Советская школа») Г. Тимербулата. Если в 1927 г. он вышел еще на арабском шрифте [43], то в 1928 г. - уже на латинице [44]. Новое издание сохранило свое прежнее название, однако содержание его сильно изменилось. Безусловно, на многих иллюстрациях букваря еще сохранились следы прошлой жизни. Дети и взрослые изображались в нем в национальной одежде, очень «традиционно» выглядела молодая мать у колыбели ребёнка и т. д.
В условиях ускоренной индустриализации страны и, исходя из её потребностей, букварь учил не только грамоте, но и арифметике. В учебник было включено много примеров и задач. Первоклассников учили складывать и вычитать, умножать и делить. Кстати сказать, это был не единственный татарский букварь, построенный по такому методу. Вплоть до появления унифицированных, стабильных букварей математические задачи и примеры занимали в этих учебниках далеко не последнее место [37; 39].
Среди татарских букварей на латинице выделялись детские и взрослые издания. Первый букварь на латинице для детей «Яңа әлифба» («Новый букварь») Г. Нугайбека и М. Фазлуллина был напечатан еще в 1926 г. В1928 г. был опубликован букварь Г. Нугайбека с таким же названием с плохими, некачественными рисунками [39]. Степень политизации этого букваря была не очень высокой. В нём присутствовало мало советской символики, из большевистских лидеров в текстах был представлен только Ленин, а из праздников - только 7 ноября.
Из текстов букваря видно, что учебник предназначался, прежде всего, для сельских детей. В букваре преобладали тексты о природе, о сельском хозяйстве, хотя многие рисунки и были связаны с городской жизнью. На одном из них босоногие мальчишки с сумками «букча» через плечо идут в школу. На другом изображён урок в первом классе. Дети сидят за партами, в просторном классе. Но это уже не босоногие мальчишки. Хотя рисунок и не вполне четкий, можно рассмотреть, что мальчики и девочки одеты примерно одинаково, хотя, как известно, школьной формы тогда еще не было. На шеях у них пионерские галстуки. Эта иллюстрация больше подходила для городской школы, нежели для села. Скорее всего, указанный букварь представлял собой одну из первых попыток создания единого татарского букваря для города и для деревни.
В букварях для детей в 1930-е гг. преобладали тенденции, заложенные еще десятилетием раньше. Так, по-прежнему большое внимание уделялось в них проблемам чистоты, гигиены и здоровья. Наиболее опасными болезнями, по мнению авторов татарских букварей, оставались оспа и трахома. В букваре «Яца ил» тексты - и визуальные, и вербальные - сообщали о том, насколько серьёзным заболеванием может быть оспа. Достаточно типичным в этом смысле являлся сюжет о мальчике Тази, который испугался прививки и не сделал её. Он не только заболел сам, но также заразил и своего друга Батыра. У Тази от оспинок испортилось лицо, а Батыр к тому же остался глухим. Такие тексты должны были показать детям, насколько опасными могут быть болезни, если не лечиться и не придерживаться рекомендаций медиков [45, б. 59-61]. Причем букварь рекомендовал лечиться только у врачей и не пользоваться услугами знахарок. В одном из текстов заболевшему Булату помог колхозный доктор, а от старых способов лечения ему стало только хуже [45, б. 66-68]. В реальной жизни все было иначе. Не каждое село имело собственного врача. Люди далеко не всегда могли воспользоваться услугами профессиональной медицинской помощи и потому продолжали пользоваться старыми проверенными веками методами и средствами народной медицины.
Тема детства и детского здоровья находила свое отражение и на странице букварей для взрослых. Например, букварь «Яңа ил. Авыл өчен» («Родная страна. Для села») Г. Дистанова и В. Борнаша (1930) не только пропагандировал колхозную систему в целом, но демонстрировал конкретные примеры улучшения бытовых условий сельчан. Одним из таких примеров были детские ясли. В чистом, просторном помещении молодая женщина в белом халате и платке ухаживала за детьми разного возраста [28, б. 13].
Букварь давал женщинам советы по уходу за маленькими детьми, которые выглядят вполне современными и поныне. Детей не рекомендовалось кормить ночью: «Ребенок, который не ест ночью, отдыхает сам и дает отдохнуть матери». Встречались и другие любопытные рекомендации для матерей. «Кормящей матери можно есть все, но необходимо не употреблять водку, пиво и другие спиртные напитки» [28, б. 86-88]. Вредными для детей букварь считал колыбель и детскую коляску «арба». Детей рекомендовали укладывать спать в чистой корзине с матрацем из сена [28, б. 88].
В 1930-е годы появились и первые буквари для детских садов. Один из таких букварей 1935 г. издания - «Беренче китап» («Первая книга») предназначался для детских садов и подготовительных классов школ. В букваре был показан быт горожан, а не сельских жителей. Появились в нем и новые детские имена, ранее у татар не употреблявшиеся - Марат, Мара, Рим, Римма. Ни один из текстов букваря не носил «национальный» характер и не был связан ни с Советской Татарией, ни с культурой татарского народа. Это был типичный, унифицированный советский букварь 1930-х годов [35].
Буквари для взрослых занимали особое место среди всего комплекса татарских учебников того времени. С реформированием шрифта казанские татары мгновенно оказались неграмотными. В связи с этим печаталось большое количество букварей для «школ грамоты». Обучение в этих школах состояло из нескольких ступеней или классов: 1. подготовительный класс; 2. основной класс; 3. выпускной класс; 4. класс для сдающих экзамены экстерном [32, б. 13]. Программы составлялись с учётом уровня подготовки учащихся. В первом и втором классах преподавали только родной язык и арифметику. В выпускном классе добавлялось еще два предмета: природоведение и обществознание [32, б. 8-9]. Русский язык не входил в программу обучения таких школ. Взрослые «школьники» учились читать не только по текстам букварей, но используя также плакаты, вывески, периодическую печать и книги. Взрослым давали, в первую очередь, навыки обращения, заполнения и создания наиболее распространённых в повседневной жизни той поры делопроизводственных и нарративных документов - расписок, доверенностей, анкет, личных писем [31, б. 10-11].
Можно предположить, что в 1930-е гг. продолжали пользоваться и букварем «Кызылармеец әлифбасы» («Букварь для красноармейцев») [42]. К сожалению, сам букварь на латинской графике не сохранился. Но в 1930-е годы несколько раз было переиздано методическое пособие к этому букварю [41]. Судя по нему, этот букварь в 1930-е гг. был существенно переработан. Появились темы, которых раньше не было, да и не могло быть: «Социалистическая промышленность», «Сельское хозяйство по-социалистически», «Первая и вторая пятилетка» и др.
Автор методических указаний Ш. Саттаров считал, что красноармейцам необходимо объяснить важность грамоты: «Почему красноармеец должен уметь читать и писать? Вот почему: он должен быть не только политически грамотным и культурным бойцом. Каждый красноармеец обязан знать, за что, за кого и с кем он воюет, и знать своих классовых врагов» [41, б. 3-5]. Таких методических пособий и рекомендаций к различным букварям в 1930-е гг. было опубликовано немало. Они не менее интересны, чем сами буквари, потому что дают дополнительную информацию о программах и методах обучения. Одно из методических пособий, например, сообщает о том, что во время голода 1931 года было запланировано выделить 5 миллионов рублей на обучение латинице 1 миллиона человек [32, б. 29]. Руководство страны ставило политические задачи превыше всего, что, в частности, наглядно подтвердила кампания по латинизации татарской письменности.
К середине 1930-х гг. татарские буквари утратили специфические национальные черты. Они стали однотипными и практически не отличались уже от большинства советских букварей этого периода. Учебники, как и раньше, совмещали две функции: образовательную и воспитательную. Однако национальные культурные традиции были заменены новой советской идеологией.
В 1939 г. татарский язык постигла новая «графическая революция». Принятое 13 марта 1938 г. постановление ЦК ВКП (б) и СНК СССР «Об обязательном изучении русского языка в школах национальных республик и областей» было «облегчено» поспешным (в случае с советской Татарией - трехмесячным!) переводом национальных языков на кириллицу. 2 января 1939 г. бюро Татарского обкома ВКП (б) постановило «принять к руководству и исполнению» решение Политбюро ЦК ВКП (б) от 30 января 1938 г. о переходе на кириллицу, а уже 7 апреля 1939 г. приняло постановление «О переходе татарского латинизированного алфавита на новый, основанный на русской графике алфавит» [2, с. 298], содержащее конкретные меры по его реализации 5 мая 1939 г. указом Президиума Верховного Совета ТАССР кириллический алфавит был утверждён в качестве основного и единственного алфавита татарского языка. Причём введение алфавита на основе русской графики обосновывалось стремлением «удовлетворить многочисленные ходатайства трудящихся татар, рабочих, колхозников, интеллигенции» [24, с. 200]. Среди создателей нового, русифицированного татарского алфавита был и М. X. Курбангалиев - автор и составитель многих татарских букварей, в том числе и «Алифбы» на латинице, изданной в 1937 г.
Подготовка к будущей войне, воспитание населения в героико-патриотическом духе, повсеместный поиск врага - истинного и мнимого (Решением Оргбюро ЦК от 9 июня 1938 года был ликвидирован Союз эсперантистов СССР, а сам язык объявлялся потенциально опасным в связи со своей пригодностью для использования «в шпионской и контрреволюционной работе»), необходимость постоянной борьбы с западным «капиталистическим окружением» и изоляции советского человека от «тлетворного влияния Запада» придавали кириллице неоспоримое преимущество перед выполнившей свои политические задачи латиницей.
Общественно-политическая ситуация в стране в 1939 году была такая, что о возможных дискуссиях, а уж тем паче о прямом несогласии с директивами властей не могло быть и речи. Официально переход был осуществлен организованно и быстро. Как писал Б. Ф. Султанбеков, «выступили два профессора, опубликовали письмо передовой учительницы и решение педагогического совета училища. Все они доказывали неоспоримые преимущества кириллицы перед «яналифом». На том и порешили» [20, с. 137].
Татарское население вновь нужно было переучивать. Изданные за предшествовавшее десятилетие тысячи учебников, в том числе и букварей, на латинской графике оказались ненужными. В качестве сроков перевода на кириллицу были установлены 1939-1940 гг., причём обучение детей в первых классах всех татарских школ новому алфавиту должно было начаться уже с 1 сентября 1939 г. [11, с. 554]. Однако сразу перейти на новую графику, в особенности в повседневных практиках, оказалось попросту невозможно. Об этом, в частности, свидетельствуют письма солдат и офицеров - татар с фронтов Великой Отечественной войны: часть из них была написана на латинице, некоторые - даже на арабском шрифте (см. [9]). Известно, что не все татарские писатели и поэты сразу приняли новый алфавит: так, например, знаменитые «Моабитские тетради» Мусы Джалиля были написаны на яналифе и арабским письмом.
Дети подчас наивно просили учителей обучить их, наряду с новым, и прежнему, арабскому письму, но в ответ, как правило, слышали лишь отказ - никто из педагогов не хотел быть обвинённым в «контрреволюционности» и «отсталости». Поэтому часто детей обучали арабской графике тайно, дома. Поколение, которое успело получить образование на арабской графике, пользовалось ею в быту и в переписке долго, иногда до конца своей жизни. Учителя татарского языка - современники событий рассказывали о том, что вынуждены были учить детей вначале арабскому алфавиту, затем яналифу, затем татарскому письму на основе кириллицы, но между собой и со своими бывшими учениками, владевшими арабским письмом, обычно переписывались, используя арабскую графику. Что и понятно - арабская графика исторически традиционно лежала в основе письменности и культуры татарского народа, и потому её нелегко было искоренить.
Подводя итоги, отметим, что перевод языков тюркских народов СССР, в том числе и татарского языка, на яналиф явился чрезвычайно широкомасштабным и смелым экспериментом советской власти. Начало его пришлось на период существования «горячей», «динамичной» советской Культуры - культуры, не боящейся экспериментировать и смело бравшейся за любые, подчас весьма рискованные и непредсказуемые преобразования в жизни советского общества. Осуществленная «графическая революция» явилась своеобразным отражением и продолжением революции политической, причем облачённой в свойственные для такой Культуры революционно-романтические постулаты, лозунги и формы: избавляясь от «изжившего себя», «религиозного» арабского шрифта, тюркоязычные народы Советской России разом и навсегда должны были освободиться от всего того «отсталого», «устаревшего», «контрреволюционного», «местнического», что было с ним связано, и устремиться в светлое общечеловеческое коммунистическое завтра, вооружившись «передовым», «интернациональным» латинским письмом. Советские буквари на латинице, в том числе и татарский национальный букварь, были выстроены в полном соответствии с этими установками и правилами.
Какие бы аргументы ни приводили советские экспериментаторы в области национальной культуры в пользу латиницы, всегда было ясно одно: политика однозначно довлела над наукой и являлась истинной движущей силой всех проводимых лингвистических преобразований. Несмотря на известный лозунг о многообразной по форме и единой по содержанию советской национальной культуре, форма эта легко приносилась в жертву содержанию. И о какой бы «антиколониальной» и «антирусификаторской» сущности латиницы ни шла речь в рассуждениях партийных пропагандистов и отдельных представителей национальной интеллигенции, по существу своему это был «унификаторский» проект советской имперской политики, облекавший единое содержание в единую, унифицированную «графическую» форму.
Тем не менее, он нёс в себе и некий творческий импульс, никак не укладывавшийся и прямо противоречивший концепту «холодной» сталинской Культуры. И потому в 1930-е годы с латиницей было покончено: советское государство, с точки зрения власти, отныне уже не представляло угрозы для нерусских народов страны, это было «их», «родное» государство, а кириллица лишь укрепляла «братскую дружбу» народов СССР. Единое имперское советское политическое пространство, освоенное и присвоенное советскими субъектами-подданными, подразумевало и наличие единого графического языкового поля, а также и достаточно единообразных (и немногочисленных) букварей, приобщавших к нему учащихся - и больших, и маленьких.
<...>
Полностью и со всеми ссылками и источниками на:
«Считая вопрос разрешенным» : Латинизация тюркских алфавитов и татарский национальный букварь конца 1920-х - 1930-е гг.
http://cyberleninka.ru/article/n/schitaya-vopros-razreshyonnym-latinizatsiya-tyurkskih-alfavitov-i-tatarskiy-natsionalnyy-bukvar-kontsa-1920-h-1930-e-gg