Мимоходом
Иногда викуська врет, как сивый мерин, особенно, в части русской истории. И вроде бы, как говорил Ленин, по форме правильно, но по существу - издевательство. К примеру, статьи о Победоносцеве и Аракчееве. Первого все, без исключения, яро ненавидели, но вынуждены были терпеть этого царского сановника только из-за близости к трону Александра третьего, второй остался в народной памяти, как редкая сволочь, который, будучи из бедной дворянской семьи, сервильно выслуживался перед царями, сначала Павлом, потом Александром первым и, пользуясь доверием последнего, являлся жесточайшим временщиком при частых отлучках монарха (предпочитавшего болтаться за рубежом, а не в собственном вонючем доме), в крови подавляя народные бунты. Оба царедворца - и Победоносцев, и Аракчеев - ко всему прочему, внешне были страшны, как смертный грех, и похожи на обезьян.
Юный Пушкин иносказательно писал о временах аракчеевщины (см.: политике крайней реакции, полицейского деспотизма и грубой военщины, характеризовавшейся палочной дисциплиной и бессмысленной муштрой, мелочно-формальной регламентацией, жестоким подавлением любых проявлений недовольства, наряду с внешне-показным блеском. Слово "аракчеевщина" стало нарицательным для характеристики произвола и полицейских методов во внутренней жизни общества):
Лициний, зришь ли ты: на быстрой колеснице,
Венчанный лаврами, в блестящей багрянице,
Спесиво развалясь, Ветулий молодой
В толпу народную летит по мостовой?
Смотри, как все пред ним смиренно спину клонят;
Смотри, как ликторы народ несчастный гонят!
Льстецов, сенаторов, прелестниц длинный ряд
Умильно вслед за ним стремит усердный взгляд;
Ждут, ловят с трепетом улыбки, глаз движенья,
Как будто дивного богов благословенья;
И дети малые и старцы в сединах,
Все ниц пред идолом безмолвно пали в прах:
Для них и след колес, в грязи напечатленный,
Есть некий памятник почетный и священный.
О Ромулов народ, скажи, давно ль ты пал?
Кто вас поработил и властью оковал?
Квириты гордые под иго преклонились.
Кому ж, о небеса, кому поработились?
(Скажу ль?) Ветулию! Отчизне стыд моей,
Развратный юноша воссел в совет мужей;
Любимец деспота сенатом слабым правит,
На Рим простер ярем, отечество бесславит;
Ветулий римлян царь!.. О стыд, о времена!
Или вселенная на гибель предана?
Но кто под портиком, с поникшею главою,
В изорванном плаще, с дорожною клюкою,
Сквозь шумную толпу нахмуренный идет?
«Куда ты, наш мудрец, друг истины, Дамет!»
- «Куда - не знаю сам; давно молчу и вижу;
Навек оставлю Рим: я рабство ненавижу».
Лициний, добрый друг! Не лучше ли и нам,
Смиренно поклонясь Фортуне и мечтам,
Седого циника примером научиться?
С развратным городом не лучше ль нам проститься,
Где все продажное: законы, правота,
И консул, и трибун, и честь, и красота?
Пускай Глицерия, красавица младая,
Равно всем общая, как чаша круговая,
Неопытность других в наемну ловит сеть!
Нам стыдно слабости с морщинами иметь;
Тщеславной юности оставим блеск веселий:
Пускай бесстыдный Клит, слуга вельмож Корнелий
Торгуют подлостью и с дерзостным челом
От знатных к богачам ползут из дома в дом!
Я сердцем римлянин; кипит в груди свобода;
Во мне не дремлет дух великого народа.
Лициний, поспешим далеко от забот,
Безумных мудрецов, обманчивых красот!
Завистливой судьбы в душе презрев удары,
В деревню пренесем отеческие лары!
В прохладе древних рощ, на берегу морском,
Найти нетрудно нам укромный, светлый дом,
Где, больше не страшась народного волненья,
Под старость отдохнем в глуши уединенья,
И там, расположась в уютном уголке,
При дубе пламенном, возженном в камельке,
Воспомнив старину за дедовским фиалом,
Свой дух воспламеню жестоким Ювеналом,
В сатире праведной порок изображу
И нравы сих веков потомству обнажу.
О Рим, о гордый край разврата, злодеянья!
Придет ужасный день, день мщенья, наказанья.
Предвижу грозного величия конец:
Падет, падет во прах вселенныя венец.
Народы юные, сыны свирепой брани,
С мечами на тебя подымут мощны длани,
И горы и моря оставят за собой
И хлынут на тебя кипящею рекой.
Исчезнет Рим; его покроет мрак глубокий;
И путник, устремив на груды камней око,
Воскликнет, в мрачное раздумье углублен:
«Свободой Рим возрос, а рабством погублен».
Ничего вам не напоминает? Вспомнила этих мерзостных персонажей из-за другого стихотворения Пушкина "К Чаадаеву", позднее объявленному режимом узколобого и надменного Николая первого сумасшедшим из-за его "Философских писем" (в которых Чаадаев стенает о несчастной судьбе рабской России) и подвергнутого длительному домашнему аресту-заточению. Этим стихотворением молодой Пушкин обрек себя на императорскую немилость и ссылку:
Любви, надежды, тихой славы
Недолго нежил нас обман,
Исчезли юные забавы,
Как сон, как утренний туман;
Но в нас горит еще желанье;
Под гнетом власти роковой
Нетерпеливою душой
Отчизны внемлем призыванье.
Мы ждем с томленьем упованья
Минуты вольности святой,
Как ждет любовник молодой
Минуты верного свиданья.
Пока свободою горим,
Пока сердца для чести живы,
Мой друг, отчизне посвятим
Души прекрасные порывы!
Товарищ, верь: взойдет она,
Звезда пленительного счастья,
Россия вспрянет ото сна,
И на обломках самовластья
Напишут наши имена!
А сегодня толпы идиотов жаждут официального восстановления монархизма. Ну, не прОклятая ли страна? Родства своего не помнящая, историю не знающая, видеть правду не желающая, свободу задавившая, в нищету и бесправие погрузившаяся? Черт знает што! Иметь такой исторический шанс, как в советское время, по-папуасьи его профукать и выплясывать, погружаясь в бездну, вокруг мнимо-военного костра "патриотические" победные пляски. При этом другая часть обезумевшего обчества возжаждала восстановления сталинизма. А не приходит в голову, што уж при Джугашвили-два не только соседа вашего расстреляют, но и вас самих? Благо, система доносов всячески поощряется уже сейчас и никто не станет мешать сдерживанию фантазии возненавидевшего вас или жгуче завидующего недоброжелателя.
Разве можно сегодня быть серьезным и честным человеком?! Если только больным фанатиком - што и происходит с некоторыми. И какая, блин, разница, на чем они свихиваются...
Юный Пушкин иносказательно писал о временах аракчеевщины (см.: политике крайней реакции, полицейского деспотизма и грубой военщины, характеризовавшейся палочной дисциплиной и бессмысленной муштрой, мелочно-формальной регламентацией, жестоким подавлением любых проявлений недовольства, наряду с внешне-показным блеском. Слово "аракчеевщина" стало нарицательным для характеристики произвола и полицейских методов во внутренней жизни общества):
Лициний, зришь ли ты: на быстрой колеснице,
Венчанный лаврами, в блестящей багрянице,
Спесиво развалясь, Ветулий молодой
В толпу народную летит по мостовой?
Смотри, как все пред ним смиренно спину клонят;
Смотри, как ликторы народ несчастный гонят!
Льстецов, сенаторов, прелестниц длинный ряд
Умильно вслед за ним стремит усердный взгляд;
Ждут, ловят с трепетом улыбки, глаз движенья,
Как будто дивного богов благословенья;
И дети малые и старцы в сединах,
Все ниц пред идолом безмолвно пали в прах:
Для них и след колес, в грязи напечатленный,
Есть некий памятник почетный и священный.
О Ромулов народ, скажи, давно ль ты пал?
Кто вас поработил и властью оковал?
Квириты гордые под иго преклонились.
Кому ж, о небеса, кому поработились?
(Скажу ль?) Ветулию! Отчизне стыд моей,
Развратный юноша воссел в совет мужей;
Любимец деспота сенатом слабым правит,
На Рим простер ярем, отечество бесславит;
Ветулий римлян царь!.. О стыд, о времена!
Или вселенная на гибель предана?
Но кто под портиком, с поникшею главою,
В изорванном плаще, с дорожною клюкою,
Сквозь шумную толпу нахмуренный идет?
«Куда ты, наш мудрец, друг истины, Дамет!»
- «Куда - не знаю сам; давно молчу и вижу;
Навек оставлю Рим: я рабство ненавижу».
Лициний, добрый друг! Не лучше ли и нам,
Смиренно поклонясь Фортуне и мечтам,
Седого циника примером научиться?
С развратным городом не лучше ль нам проститься,
Где все продажное: законы, правота,
И консул, и трибун, и честь, и красота?
Пускай Глицерия, красавица младая,
Равно всем общая, как чаша круговая,
Неопытность других в наемну ловит сеть!
Нам стыдно слабости с морщинами иметь;
Тщеславной юности оставим блеск веселий:
Пускай бесстыдный Клит, слуга вельмож Корнелий
Торгуют подлостью и с дерзостным челом
От знатных к богачам ползут из дома в дом!
Я сердцем римлянин; кипит в груди свобода;
Во мне не дремлет дух великого народа.
Лициний, поспешим далеко от забот,
Безумных мудрецов, обманчивых красот!
Завистливой судьбы в душе презрев удары,
В деревню пренесем отеческие лары!
В прохладе древних рощ, на берегу морском,
Найти нетрудно нам укромный, светлый дом,
Где, больше не страшась народного волненья,
Под старость отдохнем в глуши уединенья,
И там, расположась в уютном уголке,
При дубе пламенном, возженном в камельке,
Воспомнив старину за дедовским фиалом,
Свой дух воспламеню жестоким Ювеналом,
В сатире праведной порок изображу
И нравы сих веков потомству обнажу.
О Рим, о гордый край разврата, злодеянья!
Придет ужасный день, день мщенья, наказанья.
Предвижу грозного величия конец:
Падет, падет во прах вселенныя венец.
Народы юные, сыны свирепой брани,
С мечами на тебя подымут мощны длани,
И горы и моря оставят за собой
И хлынут на тебя кипящею рекой.
Исчезнет Рим; его покроет мрак глубокий;
И путник, устремив на груды камней око,
Воскликнет, в мрачное раздумье углублен:
«Свободой Рим возрос, а рабством погублен».
Ничего вам не напоминает? Вспомнила этих мерзостных персонажей из-за другого стихотворения Пушкина "К Чаадаеву", позднее объявленному режимом узколобого и надменного Николая первого сумасшедшим из-за его "Философских писем" (в которых Чаадаев стенает о несчастной судьбе рабской России) и подвергнутого длительному домашнему аресту-заточению. Этим стихотворением молодой Пушкин обрек себя на императорскую немилость и ссылку:
Любви, надежды, тихой славы
Недолго нежил нас обман,
Исчезли юные забавы,
Как сон, как утренний туман;
Но в нас горит еще желанье;
Под гнетом власти роковой
Нетерпеливою душой
Отчизны внемлем призыванье.
Мы ждем с томленьем упованья
Минуты вольности святой,
Как ждет любовник молодой
Минуты верного свиданья.
Пока свободою горим,
Пока сердца для чести живы,
Мой друг, отчизне посвятим
Души прекрасные порывы!
Товарищ, верь: взойдет она,
Звезда пленительного счастья,
Россия вспрянет ото сна,
И на обломках самовластья
Напишут наши имена!
А сегодня толпы идиотов жаждут официального восстановления монархизма. Ну, не прОклятая ли страна? Родства своего не помнящая, историю не знающая, видеть правду не желающая, свободу задавившая, в нищету и бесправие погрузившаяся? Черт знает што! Иметь такой исторический шанс, как в советское время, по-папуасьи его профукать и выплясывать, погружаясь в бездну, вокруг мнимо-военного костра "патриотические" победные пляски. При этом другая часть обезумевшего обчества возжаждала восстановления сталинизма. А не приходит в голову, што уж при Джугашвили-два не только соседа вашего расстреляют, но и вас самих? Благо, система доносов всячески поощряется уже сейчас и никто не станет мешать сдерживанию фантазии возненавидевшего вас или жгуче завидующего недоброжелателя.
Разве можно сегодня быть серьезным и честным человеком?! Если только больным фанатиком - што и происходит с некоторыми. И какая, блин, разница, на чем они свихиваются...