Повторение тошнотворного прошлого
14 декабря 1825 года Россия присягала новому императору. Картечными выстрелами на Сенатской площади началось царствование Николая I. Первые аресты были сделаны уже на исходе дня, ознаменованного, как отмечало позднее "Донесение Следственной комиссии", "буйством немногих и знаками общего усердия и нелицемерной преданности престолу".
Следствие по делу участников "петербургских происшествий 14 декабря" велось энергично, быстро расширялся круг подозреваемых и арестованных. С первых дней император получал зримые изъявления врноподданических чувств. 23 девкабря он сообщал брату Константину: "Здесь все усердно помогали мне: отцы приводят ко мне своих сыновей, все желают показать пример и, главное, хотят видеть свои семьи очищенными от подобных личностей и даже от подозрений этого рода".
Среди российских дворян возобладали испуг, стремление поскорее заявить о непричастности, оправдаться. Четверть века спустя Герцен с горечью писал об обществе, "которое при первом ударе грома, разразившегося над его головой после 14 декабря, растеряло слабо усвоенные понятия о чести и достоинстве". В Москве, по воспоминаниям А.И.Кошелева, аресты навели "всюду и на всех такой ужас, что почти всякий ожидал быть схваченным и отправленным в Петербург". Мемуарист добавляет: "Этих дней или, вернее сказать, этих месяцев, кто их пережил, тот никогда не забудет".
В столицах и провинции спешно жгли бумаги. Горели письма и дневники, сочинения и вольнолюбивые стихи. В предвидении ареста сжег в камине все документы генерал-майор, князь С.Г.Волконский. Председатель московского "Общества любомудрия" князь В.Ф.Одоевский предал огню устав общества и протоколы заседаний, запасся медвежьей шубой и ждал ареста.
С начала века вел дневник А.И.Тургенев. Видный администратор александровского времени, он отлично знал политические настроения и светскую жизнь Петербурга, участвовал в собраниях знамнитого литературно-общественного кружка "Арзамас". Дневники за 1815-1824 годы, которые о многом могли бы поведать, тоже были уничтожены. Петербургский студент А.В.Никитенко, недавний крепостной, обязанный освобождением К.Ф.Рылееву и Е.П.Оболенскому, уничтожил все свои бумаги 1825 года.
В души вошел страх, осторожность стала добродетелью. Николай I беспощадно провозгласил: "Я буду непреклонен. Я обязан дать этот урок России и Европе". В конце мая 1826 года следствие по делу декабристов завершилось. Доклад под названием "Донесение Следственной комиссии" напечатали на русском и французском языках. "Донесение" называло декабристов "скопищем кровожадных цареубийц", обличало их в "злодейских, страшных умыслах". Политические планы декабристов назывались "безрассудными", "обнаруживают едва вероятное и смешное невежество". "Донесение" призвано было убедить общественное мнение в случайности появления тайных обществ в России, в оторванности декабристов от российской действительности.
Николай и его сановники никогда не признавали закономерности освободительных идей в России. По их мнению, "просшествия 14 декабря" и "заговор Петрашевского" были навеяны извне и порождены мятежным духом Запада.
Но в докладе Следственной комиссии имелось секретное приложение, где был дан более точный взгляд на внутренние побудительные причины движения декабристов: "Злоумышленники думали также, что найдут себе пособие и в общем расположении умов. Слыша ропот, жалобы на злоупотребления, беспорядки во многих частях управления, на лихоимство, почти всегда ненаказанное и даже не замечаемое начальством, на медленность и неравильность в течении дел, на несправедливости и в приговорах судебных, и в награждениях по службе, и в назначении к должностям, на изнеможение главных отраслей промышленности, на чувствительное обеднение и в самых богатых классов, которые в досаде каждый приписывает более или менее мерам правительства, они воображали, что все, быть может, с излишнею нескромною живостию изъявлявшие неудовольствие, пристанут к ним и уже в душе их сообщники".
Этот абзац Блудов заключил лукавой фразой, назначенной успокоить монарха: "Они забывали, что в глазах человека с умом здравым и с правилами чести никакое неудовольствие, хотя бы и основательное, не извиняет беззакония, что он скорее откажется от собственного блага и от мысли быть полезным, нежели от исполнения долга, от соблюдения клятв, им данных".
Заседания Верховного уголовного суда, на которых выносились приговоры декабристам, начались в конце июня 1826 года. Судьи руководствовались не обычными нормами судопроизводства, а особым обрядом, разработанным М.М.Сперанским. Расправа была предрешена, но Николаю важно было сохранить фикцию суда, он должен был принять во внимание "общее расположение умов". Верховный суд послушно исполнил волю царя...
Манифест 13 июля, подготовленный М.М.Сперанским, и "Донесение Следственной комиссии", написанное Д.Н.Блудовым, заложили основы правительственной идеологии николаевского времени. В них впервые были официально высказаны догматы, которые спустя несколько лет развил С.С.Уваров.
Русские были потрясены. П.А.Вяземский 17 июля 1826 года писал жене: "Для меня Россия теперь опоганена, окровавлена, мне в ней душно, нестерпимо. Я не могу, не хочу жить спокойно на лобном месте. Сколько жертв и какая железная рука пала на них". Кавалергардский полковник, граф А.Н Зубов отказался идти во главе эскадрона, назначенного присутствовать при казни. Герцен писал: "Тон общества менялся наглазно. Никто не смел показывать участия, произнести теплого слова о родных, о друзьях, которым еще вчера жали руку. Напротив, являлись дикие фанатики рабства, одни из подлости, а другие хуже - бескорыстно."
В марте 1826 года Вяземский писал Жуковскому: "И после того ты дивишься, что я сострадаю жертвам и гнушаюсь даже помышлением быть соучастником их палачей? Как не быть у нас таким потрясениям? Все это дело во всех отношениях и последствиях сгадило мне Россию. Неужели можно честному человеку быть русским в России?"
Русское общество "обезлюдело". Герцен пишет:" Нравственный уровень общества пал, развитие было прервано, все передовое, энергичное вычеркнуто из жизни". Прежде блестящие и образованные гвардейские офицеры превращались в отупелых унтеров. "Казарма и канцелярия стали опорой николаевской политической науки. Слепая и лишенная здравого смысла дисциплина, в сочетании с бездушным формализмом - таковы пружины механизма сильной власти в России. Какая скудость правительственной мысли, какая проза самодержавия, какая жалкая пошлость!" - писал Герцен.
Николай целеустремленно проводил курс на усиление бюрократического начала в управлении государством. Увеличивалось число чиновников, усложнялась структура департаментов, росло делопроизводство. И.И.Михайлов, вспоминая в мемуарах чиновничество 1830-х годов, писал: "Эта манера практиковалась многими деятелями, были бы бумаги исполнены, а до людей дела нет". Чиновники становились влиятельной силой. В их среде процветало взяточничество и казнокрадство, но борьба с ними была просто невозможна. Михайлов писал: "Да и что могли сделать в то время отдельные частные лица против целого корпуса взяточников, пустых, ничтожных, необразованных людей, но сильных единством, одушевленных общим стремлением к грабежу, крепко сплотившихся для защиты друг друга".
Казнокрады и взяточники были и в ближайшем окружении царя. Николай терпел их, он лишь пытался ограничить и регламентировать взятки. Подобные стремления отразила реплика гоголевского городничего: "Не по чину берешь!". Чиновники преуспевали и служили твердой опорой престолу. В общественной жизни дельцы канцелярий были благонадежными и безропотными исполнителями монаршей воли.
Изгоняя вольнодумство, царь распорядился перестроить быт студентов по образцу военных учебных заведений и усилить контроль за их образом мыслей и поведением, крамольные настрония карались. Излюбленным средством борьбы с недовольными была провокация.
При этом всячески поощрялись разговоры о патриотизме. Вяземский писал Жуковскому: "Мы удивительные самохвалы и грустно то, что в нашем самохвальстве есть какой-то холопский отсед. Мне так уже надоели эти географические фанфаронады наши "От Перми до Тавриды" и проч. Что же тут хорошего, чему радоваться и хвастаться, если физически Россия - Федора, а нравственно - дура".
В.С.Печерин писал: "Зрелище неправосудия и ужасной бессовестности во всех отраслях русского быта - вот первое, что на меня сильно давило".
И.Киреевский писал: "Один Булгарин с братией пользовались постоянным покровительством правительства. Для него Россия была превращена в одну огромную молчаливую аудиторию, которую он поучал в течение почти 30 лет вере в бога, преданности царю, доброй нравственности и патриотизму".
Русский подданный, изменивший России, поляк, предавший Польшу, дважды изменник и неутомимый осведомитель третьего Отделения, Булгарин был законченным подлым выражением, символом правительственных действий, но подлинным столпом официальной политики в области идеологии и культуры стал С.С.Уваров. Он был умен, европейски образован, серьезно занимался изучением классических древностей, написал ряд работ по древнегреческой литературе и археологии. Время высветило все низкие стороны его характера: мелочность, мстительность, нечестность. В 1830-е годы он, по выражению Пушкина, поступал, "как ворон, к мертвечине падкий". В 1832 году он был назначен на пост товарища министра народного просвещения. В преследовании "крамолы" Уваров был сторонником "твердых мер". Причем его безапелляционное заявления "он не любит Россию" носило характер нравственного приговора, звучало страшно и делало любые возражения бессмысленными.
Краеугольным камнем идеологии николаевского времени стала мысль о превосходстве православия. Она лежала в основе манифестов Сперанского и Блудова, определяла воззрения Уварова и оказала глубокое и пагубное воздействие на русскую общественность. Уваров не был оригинален: он систематизировал и оформил идеологическую доктрину, основные начала которой были заложены в политических сочинениях Н.М.Карамзина и успешно применялись правительством с первых дней николаевского времени.
Подлинный патриотизм неизбежно приходил в столкновение с патриотизмом ложным, официальным. В 1820 году генерал М.Ф.Орлов писал своему товарищу Д.П.Бутурлину: "И что же мы можем предложить завоеванным народам? Наш жестокий удел рабства? Россия подобится исполину ужасной силы и величины, изнемогающему от тяжелой внутренней болезни".
Герцен пишет: "На все благородные порывы человека режим отвечает лишь мучениями и пыткой, хочется вырваться из этой тюрьмы, где всякий полицейский надзиратель - царь, а царь - корованный полицейский надзиратель".
И.В.Киреевский скорбел, что "у нас искать национального - значит, искать необразованного и темного".
Пушкин пишет: "Наша общественная жизнь - грустная вещь. Это равнодушие ко всему, что является долгом, справедливостью и истиной, презрение к человеческой мысли и достоинству - это поистине может привести к отчаянию".
Лермонтов охарактеризовал ту эпоху так:
"Печально я гляжу на наше поколенье!
Его грядущее - иль пусто, иль темно,
Меж тем, под бременем познанья и сомненья
В бездействии состарится оно.
...................
Толпой угрюмою и скоро позабытой
Над миром мы пройдем без шума и следа.
Не бросивши векам ни мысли плодовитой,
Ни гением начатого труда".
(из книги "Русское общество 30-х годов 19 века. Мемуары современников" Издательство Московского университета, 1989 года)
