Мама. 100 лет
Настало время и о мамином столетии написать.
Пост про папины 100 лет был в прошлом году.
Мама, Людмила Владимировна Гольдштейн, родилась 24 августа 1924 года в местечке Смела Черкасской области.
Там жила большая семья моего прадеда, Исроэл-Шолома Гольдштейна (1855-1937) и оттуда произошёл обширный клан наших родных по маминой линии, разбросанный теперь по всему миру.
С маминым именем не всё просто. Трудно представить себе, чтобы в 20-х гг прошлого века в еврейском местечке девочке дали имя Людмила. При рождении её назвали Хая. Постепенно это имя трансформировалось в Хаюсю, Люсю - и в паспорте в конце концов оказалась Людмила. Мама была единственной горячо любимой дочкой у своих родителей, Зэева Гольдштейна (впоследствии в паспорте Владимира) (1893 - 1965) и Ривки Медовой (1895 - 1975).
Нам не удалось уговорить маму записать свои воспоминания, как это сделал папа. Но в 2016 году мы с сестрой y_galka_y уговорили её хотя бы рассказать под запись о жизни в её детстве и юности. Из этих рассказов можно было бы составить большой роман. Хоть я и пыталась оставаться в разумных рамках, пост получился очень длинным.
Но если интересно - читайте:
В 1927 году, когда маме не исполнилось ещё и трёх лет, семья перебралась в Москву вслед за бабушкиными братьями, которые там уже обосновались.
Они поселились в окрестностях Савёловского вокзала, на 2 Хуторской улице, занимались, как рассказывала мама, какой-то мелкой торговлей, бабушка шила бельё на продажу и вела домашнее хозяйство - жизнь постепенно налаживалась.
1927 г.
Но в 1932 г. дедушку арестовали: государство искало золото у "богатеньких" торговцев. Видимо, под этот каток он и попал. Мама рассказывала, что она помнит обыск, помнит, как они с бабушкой стояли в очередях в Бутырскую тюрьму, чтобы приняли передачу. Пока передачу брали, было известно, что арестованный здесь. Ещё мама вспоминала, что однажды к ним пришёл человек и тайком отдал бабушке скрученную папиросную бумажку, на которой было написано число. Бабушка поняла, что это дата, когда дедушку отправят по этапу. И она успела в последний раз передать ему большую передачу.
Маме с бабушкой стало нельзя жить ближе, чем за 100 км от Москвы. Они поселились в Калинине, снимали угол, отгороженный от кухни, в избе у местных жителей.
Калинин. 1935 г.
Бабушке удалось устроиться надомницей-швеёй на текстильную фабрику. Немалую роль в этом сыграло то, что она, как огромную ценность, всегда возила с собой швейную машинку. Она не раз потом рассказывала, что эта машинка и в ссылке, и позднее, в эвакуации, помогла им выжить.
(Когда настанет момент написать о бабушке, я расскажу подробнее, какой умной и сильной она была, и как исключительно благодаря ей, вся семья вообще смогла не потеряться и выжить в перипетиях 20 века.)
В 1937 г. дедушка освободился из лагеря. По маминым словам, он никогда не говорил ни о тюрьме, ни о лагере. Но однажды всё же рассказал историю, в точности описанную потом в "Архипелаге ГУЛАГ" Солженицына, как их привезли на станцию Яя, выгрузили из вагонов в тайгу, в снег, бросили им пилы и топоры - и уехали. Как они выжили, трудно вообразить.
Жить в Москве ему и после освобождения не разрешалось, но в результате удачного стечения обстоятельств, о которых я не пишу подробно, чтобы не загромождать и без того длинный рассказ, им с бабушкой удалось купить мансарду в частном доме неподалёку от стадиона Динамо и зимой 1938 года перебраться в Москву. Удобств в доме никаких не было: отопление печное, туалет во дворе, вода в колонке на другой стороне улицы. Но по тем временам это было огромной удачей.
В этой мансарде без удобств наша семья прожила до 1965 года.
В Москве мама пошла в 6 класс. Из её воспоминаний я впервые узнала, что подружки зазвали её в секцию гимнастики на стадионе Динамо, в которой она прозанималась с 6 по 9 класс. У неё даже был какой-то спортивный разряд.
Девятиклассница. 1940 г.
Когда она окончила 9 класс, началась война. Старших школьников сразу отправили помогать в колхозе, но обстановка становилась сложной, Москву сильно бомбили, что делать, никто не понимал - и их распустили по домам.
Дедушку призвали в вооружённую охрану завода ЗИЛ (мобилизации на фронт он по возрасту уже не подлежал). А бабушка с мамой и ещё несколько семей наших родственников вместе эвакуировались из Москвы. В результате долгих приключений они оказались в большом селе Вадинском в Пензенской области. Летом 1942 г. маму, которой было уже 18 лет, мобилизовали на военный завод в городе Верхняя Тура на северном Урале. Бабушка добилась, чтобы ей разрешили поехать вместе с дочерью. И здесь тоже она нашла портновскую работу со своей швейной машинкой.
Бабушка с мамой долго не могли найти, куда отправили дедушку, но в какой-то момент им удалось списаться. Дедушка оказался с заводом в г. Миасс на Южном Урале. Здесь я опускаю его рассказ об ужасах эвакуации завода из Москвы, иначе этот пост никогда не закончится.
Совершенно не похожей на нравы тех времён выглядит история о том, что маме разрешили уволиться с военного завода в Верхней Туре для, как бы теперь сказали, воссоединения семьи, и они с бабушкой уехали к дедушке в Миасс. Стояла зима. Мама в первые же дни сильно обморозила лицо на тамошнем сухом сорокаградусном морозе и всю зиму проболела. У неё потом на всю жизнь осталась очень чувствительной к холоду кожа на лице.
Пока болела, она брала у хозяйского сына, десятиклассника, учебники и сама прошла всю программу последнего класса школы. С трудом, но ей всё же разрешили прийти в школу на занятия в самом конце 10 класса, а по окончании его она сдала экзамены и закончила школу с золотой медалью, вернее, получила аттестат с золотой каймой: медалей тогда, по военнному времени, не давали.
Она любила в школе математику и черчение, а поскольку с золотым аттестатом тогда можно было поступать без экзаменов в любой ВУЗ страны, отправила документы на мехмат Московского Университета. Но приглашение всё не приходило. А без него ехать в Москву было нельзя. Приглашение случайно обнаружилось уже осенью, завалившимся в поленницу дров у забора.
Теперь мама смогла вернуться в Москву и, хоть и с опозданием, начать учиться на первом курсе мехмата Московского Университета. Шёл 1943 год. Бабушка с дедушкой остались в Миассе.
Но учёбы не получилось, потому что первокурсников, 17-18-летних девчонок и двоих мальчишек, не попавших по здоровью на фронт, отправили на лесозаготовки в Ярославскую область. Мама рассказывала, что они жили в сараях и на сеновалах, валили и трелевали прекрасный мачтовый сосновый лес, который потом сплавляли по реке. Производительность труда у этой команды, естественно, была никакая.
Любопытная деталь в духе времени. Чтобы активизировать производственный процесс, туда привезли волов, на которых стали транспортировать брёвна к реке. Но довольно быстро обнаружилось, что количество овса, которое полагалось волам, было в 10 раз больше того, что выделялось студентам. К тому же и климат ярославский для волов оказался слишком суров. А для ребят, по мнению начальства, - в самый раз. Поэтому волов отправили обратно. А студенты застряли там до зимы.
Отпустили их лишь в декабре, после многочисленных просьб и обращений. В результате всего этого мама заболела, да так, что ей пришлось взять академический отпуск на полгода и вернуться на первый курс только в сентябре 1944 года.
Весной 1945 закончилась война. А к ноябрьским праздникам на мехмат вернулись студенты, демобилизованные из армии. Это были много пережившие ребята, понимавшие чего они хотят, настроенные на серьёзную учёбу. А девчонки, и мама моя в том числе, прогуливали лекции, бегали в кино в "Метрополь" - в общем вели достаточно легкомысленный образ жизни, в котором учёба занимала далеко не первое место. По маминым рассказам, с приходом фронтовиков атмосфера сразу посерьёзнела, все (ну, многие) стали заниматься, сидеть в читалке.
3 курс. 1946 г.
И конечно, начали завязываться романы.
Как рассказывала мама, вначале они с папой были в разных компаниях, но потом попали в один семинар к С.П.Финикову.
А однажды, как говорит предание, мама с папой выполняли общую лабораторную работу по оптике, и когда они вышли из тёмной лаборатории, "всем всё стало понятно". )
После 3 курса, 20 июля 1947 года, они расписались в ЗАГСе. Рассказывали, что купили большой пакет вишен и ели их по дороге домой. Свадьбы как таковой не было, пришли только самые близкие: мамины родители и бабушкин брат с женой и папина мама (о ней я рассказывала здесь). Жить молодые стали с мамиными родителями в том же нашем домике в 1-м Эльдорадовском переулке.
На 4 курсе папа задался целью сдать все оставшиеся текущие экзамены за университетский курс и защитить дипломы, чтобы весь 5 курс можно было спокойно готовиться к госэкзаменам. Эта его целеустремлённость сыграла в недалёком будущем важную роль в их жизни.
Начиналась антисемитская кампания борьбы с космополитизмом. Смешанная русско-еврейская студенческая компания моих родителей, обычная студенческая компания, в которой общались, дурачились, влюблялись, читали стихи и т.д. вдруг оказалась в центре внимания парткома как какая-то антисоветская организация. Позже выяснилось, что на них написал донос парень из их же круга. После некоторого времени безобразных разбирательств, собраний и проработок, всех евреев, бывших в этой компании, отчислили из Университета. Эта история подробно описана в книге Костырченко "Тайная политика Сталина".
Мама рассказывала, что они стали, как прокажённые, с ними никто не разговаривал, их обходили стороной.
Но не все. Были люди, которые хорошо понимали, что происходит.
Отчисленные ребята стояли группой во дворе, а мимо проходил профессор Вениамин Фёдорович Каган, который читал им лекции. Он остановился возле них, снял шляпу и поклонился на виду всего Университета. По тем временам это было настоящим подвигом, а для ребят - ценной моральной поддержкой. Родители мои всегда с большой благодарностью об этом вспоминали.
Был и ещё эпизод. У мамы оставался единственный не сданный спецкурс, который вёл руководитель её диплома Яков Семёнович Дубнов. Она встретила его в университетском коридоре и спросила, нельзя ли ей сдать экзамен. "У вас зачётка с собой?" - спросил он. И ни слова больше не говоря, поставил ей зачёт.
Дальше начались мытарства. В Университет вернуться было нельзя, на работу их никуда не брали. Им помог устроиться секретарь райкома партии, к которому они обратились за помощью. Мама стала работать учётчицей в таксопарке, а папа - в техническом отделе на авторемонтном заводе.
Через год они снова попытались сунуться в Университет. И здесь им сказочно повезло, если можно так выразиться в этой ситуации. Их принял Андрей Николаевич Колмогоров, который был в тот момент заместителем декана мехмата. Деканом он стал позже, в 1954 году.
На 3 курсе он читал им "Анализ III", только что созданный новый курс, по которому ещё не было ни учебников, ни пособий. Мои родители и ещё один их друг расшифровывали и переписывали начисто лекции и приносили А.Н. на следующую лекцию. Так что он был хорошо с ними знаком. Но он сказал им: "Я вас вижу в первый раз. Вы же пришли сдавать госэкзамены экстерном, как соискатели? Это можно, но надо будет заплатить". Все экзамены, кроме государственных, если вы помните, у них были сданы и защита диплома тоже с блеском прошла ещё на 4 курсе. Он допустил их к государственным экзаменам, они их сдали - и получили дипломы об окончании мехмата МГУ.
Получив диплом, мама пошла устраиваться на работу в 227 школу, в которой она училась ещё до войны. Директором школы была Доминика Николаевна Бакун, бывшая партизанка, женщина серьёзная и решительная. Мама рассказала ей свою историю, но та сказала, что ей очень нужен человек с университетским дипломом, потому что надо выпускать 10 класс. И мама начала работать. Гораздо позже она узнала, что в течение полугода она не была оформлена, Д.Н. пробивала её кандидатуру через РОНО, а пока платила ей зарплату из своего кармана.
В этой школе мама проработала значительную часть своей жизни. Она была совершенно замечательной учительницей, её любили все коллеги и ученики. Дети приходили к ней со своими домашними и прочими проблемами. Я хорошо помню, как поздним вечером к нам домой прибежала шестиклассница, которую папа выгнал из дома. А что такое? Оказывается, она завела второй дневник с хорошими оценками вместо настоящего, чтобы папа не волновался, а то у него больное сердце. А настоящий дневник прятала за батареей. История, естественно, вскрылась. Мама пошла к ней домой разруливать ситуацию. Все остались живы. ) Моя впечатлительная сестра, первоклассница в тот момент, по следам этой истории написала целый рассказ под названием "Ни правилный поступок" (авторская орфография сохранена).
Ещё известен эпизод, как выгоняли из школы в интернат для трудных подростков двух хулиганов. Среди обвинений про одного из них было сказано, что он всем грубит. А второй стоял и выгораживал друга: "Он не всем грубит! Математике-то своей он не грубит!"
В 1965 году мама перешла работать на кафедру высшей математики в Военно-воздушную инженерную академию им. Жуковского. Она преподавала на подготовительном факультете для офицеров, приехавших учиться из дружественных соцстран, помогая им дотянуть уровень математики до необходимого для учёбы в Академии.
Мама была невероятно ответственным человекам. Она всегда тщательнейшим образом готовилась к занятиям. Дома это называлось "мама делает уроки", и мешать ей было нельзя. Она ужасно волновалась, когда шла принимать экзамены. Мы её всякий раз увещевали: "Что ты так волнуешься, ты же не сдавать экзамен идёшь, а принимать!" - "Ох, это ещё хуже!"
Рассказывая о маме, нельзя не написать о том, какую важную роль в её жизни занимала семья.
Мама со мной. 1953.
Родители всегда проводили с нами каникулы, мы много путешествовали вместе.
На Волге. 1965 г.
Особенно ярко мамин семейный талант проявился, когда родились внуки. А их у мамы с папой восемь: моя дочка Маша и семеро детей моей младшей сестры Гали. Для всех них бабушка была центром вселенной.
А теперь у них уже 26 правнуков.
С 1994 года мама и папа жили в Израиле. Когда им однажды надо было уехать на некоторое время в Москву, дети очень переживали и не хотели их отпускать. Галя сказала:
- Но ведь мы жили здесь одни целых три года, пока бабушка с дедушкой не приехали!
- Разве это была жизнь?! - ответили дети.
Мама считала себя очень счастливым человеком и всегда говорила, что она родилась в рубашке. Я не знаю никого, ни среди родных, ни среди друзей, коллег, учеников, кто бы её не любил.
Одна из последних наших общих фотографий. 2019.
Мама прожила 96 лет, её не стало в 2020 году. Я ужасно без неё скучаю, а она время от времени присылает мне приветы.
Совсем недавно в Лондоне, в прекрасном Собрании Уоллеса (The Wallace Collection) я остановилась, как вкопанная, перед картиной.
Питер де Хох (1629 - 1884). Женщина, чистящая яблоки.
Репродукция этой картины всегда висела у мамы на стене. Она её очень любила, и ей представлялась какая-то грустная история жизни этой молодой женщины. И вот я увидела подлинник.
Теперь эта репродукция висит дома у одной из маминых внучек.
А две (оказывается,
уже три!) мамины правнучки носят её имя: Хая.
Пост про папины 100 лет был в прошлом году.
Мама, Людмила Владимировна Гольдштейн, родилась 24 августа 1924 года в местечке Смела Черкасской области.
Там жила большая семья моего прадеда, Исроэл-Шолома Гольдштейна (1855-1937) и оттуда произошёл обширный клан наших родных по маминой линии, разбросанный теперь по всему миру.
С маминым именем не всё просто. Трудно представить себе, чтобы в 20-х гг прошлого века в еврейском местечке девочке дали имя Людмила. При рождении её назвали Хая. Постепенно это имя трансформировалось в Хаюсю, Люсю - и в паспорте в конце концов оказалась Людмила. Мама была единственной горячо любимой дочкой у своих родителей, Зэева Гольдштейна (впоследствии в паспорте Владимира) (1893 - 1965) и Ривки Медовой (1895 - 1975).
Нам не удалось уговорить маму записать свои воспоминания, как это сделал папа. Но в 2016 году мы с сестрой y_galka_y уговорили её хотя бы рассказать под запись о жизни в её детстве и юности. Из этих рассказов можно было бы составить большой роман. Хоть я и пыталась оставаться в разумных рамках, пост получился очень длинным.
Но если интересно - читайте:
В 1927 году, когда маме не исполнилось ещё и трёх лет, семья перебралась в Москву вслед за бабушкиными братьями, которые там уже обосновались.
Они поселились в окрестностях Савёловского вокзала, на 2 Хуторской улице, занимались, как рассказывала мама, какой-то мелкой торговлей, бабушка шила бельё на продажу и вела домашнее хозяйство - жизнь постепенно налаживалась.
1927 г.
Но в 1932 г. дедушку арестовали: государство искало золото у "богатеньких" торговцев. Видимо, под этот каток он и попал. Мама рассказывала, что она помнит обыск, помнит, как они с бабушкой стояли в очередях в Бутырскую тюрьму, чтобы приняли передачу. Пока передачу брали, было известно, что арестованный здесь. Ещё мама вспоминала, что однажды к ним пришёл человек и тайком отдал бабушке скрученную папиросную бумажку, на которой было написано число. Бабушка поняла, что это дата, когда дедушку отправят по этапу. И она успела в последний раз передать ему большую передачу.
Маме с бабушкой стало нельзя жить ближе, чем за 100 км от Москвы. Они поселились в Калинине, снимали угол, отгороженный от кухни, в избе у местных жителей.
Калинин. 1935 г.
Бабушке удалось устроиться надомницей-швеёй на текстильную фабрику. Немалую роль в этом сыграло то, что она, как огромную ценность, всегда возила с собой швейную машинку. Она не раз потом рассказывала, что эта машинка и в ссылке, и позднее, в эвакуации, помогла им выжить.
(Когда настанет момент написать о бабушке, я расскажу подробнее, какой умной и сильной она была, и как исключительно благодаря ей, вся семья вообще смогла не потеряться и выжить в перипетиях 20 века.)
В 1937 г. дедушка освободился из лагеря. По маминым словам, он никогда не говорил ни о тюрьме, ни о лагере. Но однажды всё же рассказал историю, в точности описанную потом в "Архипелаге ГУЛАГ" Солженицына, как их привезли на станцию Яя, выгрузили из вагонов в тайгу, в снег, бросили им пилы и топоры - и уехали. Как они выжили, трудно вообразить.
Жить в Москве ему и после освобождения не разрешалось, но в результате удачного стечения обстоятельств, о которых я не пишу подробно, чтобы не загромождать и без того длинный рассказ, им с бабушкой удалось купить мансарду в частном доме неподалёку от стадиона Динамо и зимой 1938 года перебраться в Москву. Удобств в доме никаких не было: отопление печное, туалет во дворе, вода в колонке на другой стороне улицы. Но по тем временам это было огромной удачей.
В этой мансарде без удобств наша семья прожила до 1965 года.
В Москве мама пошла в 6 класс. Из её воспоминаний я впервые узнала, что подружки зазвали её в секцию гимнастики на стадионе Динамо, в которой она прозанималась с 6 по 9 класс. У неё даже был какой-то спортивный разряд.
Девятиклассница. 1940 г.
Когда она окончила 9 класс, началась война. Старших школьников сразу отправили помогать в колхозе, но обстановка становилась сложной, Москву сильно бомбили, что делать, никто не понимал - и их распустили по домам.
Дедушку призвали в вооружённую охрану завода ЗИЛ (мобилизации на фронт он по возрасту уже не подлежал). А бабушка с мамой и ещё несколько семей наших родственников вместе эвакуировались из Москвы. В результате долгих приключений они оказались в большом селе Вадинском в Пензенской области. Летом 1942 г. маму, которой было уже 18 лет, мобилизовали на военный завод в городе Верхняя Тура на северном Урале. Бабушка добилась, чтобы ей разрешили поехать вместе с дочерью. И здесь тоже она нашла портновскую работу со своей швейной машинкой.
Бабушка с мамой долго не могли найти, куда отправили дедушку, но в какой-то момент им удалось списаться. Дедушка оказался с заводом в г. Миасс на Южном Урале. Здесь я опускаю его рассказ об ужасах эвакуации завода из Москвы, иначе этот пост никогда не закончится.
Совершенно не похожей на нравы тех времён выглядит история о том, что маме разрешили уволиться с военного завода в Верхней Туре для, как бы теперь сказали, воссоединения семьи, и они с бабушкой уехали к дедушке в Миасс. Стояла зима. Мама в первые же дни сильно обморозила лицо на тамошнем сухом сорокаградусном морозе и всю зиму проболела. У неё потом на всю жизнь осталась очень чувствительной к холоду кожа на лице.
Пока болела, она брала у хозяйского сына, десятиклассника, учебники и сама прошла всю программу последнего класса школы. С трудом, но ей всё же разрешили прийти в школу на занятия в самом конце 10 класса, а по окончании его она сдала экзамены и закончила школу с золотой медалью, вернее, получила аттестат с золотой каймой: медалей тогда, по военнному времени, не давали.
Она любила в школе математику и черчение, а поскольку с золотым аттестатом тогда можно было поступать без экзаменов в любой ВУЗ страны, отправила документы на мехмат Московского Университета. Но приглашение всё не приходило. А без него ехать в Москву было нельзя. Приглашение случайно обнаружилось уже осенью, завалившимся в поленницу дров у забора.
Теперь мама смогла вернуться в Москву и, хоть и с опозданием, начать учиться на первом курсе мехмата Московского Университета. Шёл 1943 год. Бабушка с дедушкой остались в Миассе.
Но учёбы не получилось, потому что первокурсников, 17-18-летних девчонок и двоих мальчишек, не попавших по здоровью на фронт, отправили на лесозаготовки в Ярославскую область. Мама рассказывала, что они жили в сараях и на сеновалах, валили и трелевали прекрасный мачтовый сосновый лес, который потом сплавляли по реке. Производительность труда у этой команды, естественно, была никакая.
Любопытная деталь в духе времени. Чтобы активизировать производственный процесс, туда привезли волов, на которых стали транспортировать брёвна к реке. Но довольно быстро обнаружилось, что количество овса, которое полагалось волам, было в 10 раз больше того, что выделялось студентам. К тому же и климат ярославский для волов оказался слишком суров. А для ребят, по мнению начальства, - в самый раз. Поэтому волов отправили обратно. А студенты застряли там до зимы.
Отпустили их лишь в декабре, после многочисленных просьб и обращений. В результате всего этого мама заболела, да так, что ей пришлось взять академический отпуск на полгода и вернуться на первый курс только в сентябре 1944 года.
Весной 1945 закончилась война. А к ноябрьским праздникам на мехмат вернулись студенты, демобилизованные из армии. Это были много пережившие ребята, понимавшие чего они хотят, настроенные на серьёзную учёбу. А девчонки, и мама моя в том числе, прогуливали лекции, бегали в кино в "Метрополь" - в общем вели достаточно легкомысленный образ жизни, в котором учёба занимала далеко не первое место. По маминым рассказам, с приходом фронтовиков атмосфера сразу посерьёзнела, все (ну, многие) стали заниматься, сидеть в читалке.
3 курс. 1946 г.
И конечно, начали завязываться романы.
Как рассказывала мама, вначале они с папой были в разных компаниях, но потом попали в один семинар к С.П.Финикову.
А однажды, как говорит предание, мама с папой выполняли общую лабораторную работу по оптике, и когда они вышли из тёмной лаборатории, "всем всё стало понятно". )
После 3 курса, 20 июля 1947 года, они расписались в ЗАГСе. Рассказывали, что купили большой пакет вишен и ели их по дороге домой. Свадьбы как таковой не было, пришли только самые близкие: мамины родители и бабушкин брат с женой и папина мама (о ней я рассказывала здесь). Жить молодые стали с мамиными родителями в том же нашем домике в 1-м Эльдорадовском переулке.
На 4 курсе папа задался целью сдать все оставшиеся текущие экзамены за университетский курс и защитить дипломы, чтобы весь 5 курс можно было спокойно готовиться к госэкзаменам. Эта его целеустремлённость сыграла в недалёком будущем важную роль в их жизни.
Начиналась антисемитская кампания борьбы с космополитизмом. Смешанная русско-еврейская студенческая компания моих родителей, обычная студенческая компания, в которой общались, дурачились, влюблялись, читали стихи и т.д. вдруг оказалась в центре внимания парткома как какая-то антисоветская организация. Позже выяснилось, что на них написал донос парень из их же круга. После некоторого времени безобразных разбирательств, собраний и проработок, всех евреев, бывших в этой компании, отчислили из Университета. Эта история подробно описана в книге Костырченко "Тайная политика Сталина".
Мама рассказывала, что они стали, как прокажённые, с ними никто не разговаривал, их обходили стороной.
Но не все. Были люди, которые хорошо понимали, что происходит.
Отчисленные ребята стояли группой во дворе, а мимо проходил профессор Вениамин Фёдорович Каган, который читал им лекции. Он остановился возле них, снял шляпу и поклонился на виду всего Университета. По тем временам это было настоящим подвигом, а для ребят - ценной моральной поддержкой. Родители мои всегда с большой благодарностью об этом вспоминали.
Был и ещё эпизод. У мамы оставался единственный не сданный спецкурс, который вёл руководитель её диплома Яков Семёнович Дубнов. Она встретила его в университетском коридоре и спросила, нельзя ли ей сдать экзамен. "У вас зачётка с собой?" - спросил он. И ни слова больше не говоря, поставил ей зачёт.
Дальше начались мытарства. В Университет вернуться было нельзя, на работу их никуда не брали. Им помог устроиться секретарь райкома партии, к которому они обратились за помощью. Мама стала работать учётчицей в таксопарке, а папа - в техническом отделе на авторемонтном заводе.
Через год они снова попытались сунуться в Университет. И здесь им сказочно повезло, если можно так выразиться в этой ситуации. Их принял Андрей Николаевич Колмогоров, который был в тот момент заместителем декана мехмата. Деканом он стал позже, в 1954 году.
На 3 курсе он читал им "Анализ III", только что созданный новый курс, по которому ещё не было ни учебников, ни пособий. Мои родители и ещё один их друг расшифровывали и переписывали начисто лекции и приносили А.Н. на следующую лекцию. Так что он был хорошо с ними знаком. Но он сказал им: "Я вас вижу в первый раз. Вы же пришли сдавать госэкзамены экстерном, как соискатели? Это можно, но надо будет заплатить". Все экзамены, кроме государственных, если вы помните, у них были сданы и защита диплома тоже с блеском прошла ещё на 4 курсе. Он допустил их к государственным экзаменам, они их сдали - и получили дипломы об окончании мехмата МГУ.
Получив диплом, мама пошла устраиваться на работу в 227 школу, в которой она училась ещё до войны. Директором школы была Доминика Николаевна Бакун, бывшая партизанка, женщина серьёзная и решительная. Мама рассказала ей свою историю, но та сказала, что ей очень нужен человек с университетским дипломом, потому что надо выпускать 10 класс. И мама начала работать. Гораздо позже она узнала, что в течение полугода она не была оформлена, Д.Н. пробивала её кандидатуру через РОНО, а пока платила ей зарплату из своего кармана.
В этой школе мама проработала значительную часть своей жизни. Она была совершенно замечательной учительницей, её любили все коллеги и ученики. Дети приходили к ней со своими домашними и прочими проблемами. Я хорошо помню, как поздним вечером к нам домой прибежала шестиклассница, которую папа выгнал из дома. А что такое? Оказывается, она завела второй дневник с хорошими оценками вместо настоящего, чтобы папа не волновался, а то у него больное сердце. А настоящий дневник прятала за батареей. История, естественно, вскрылась. Мама пошла к ней домой разруливать ситуацию. Все остались живы. ) Моя впечатлительная сестра, первоклассница в тот момент, по следам этой истории написала целый рассказ под названием "Ни правилный поступок" (авторская орфография сохранена).
Ещё известен эпизод, как выгоняли из школы в интернат для трудных подростков двух хулиганов. Среди обвинений про одного из них было сказано, что он всем грубит. А второй стоял и выгораживал друга: "Он не всем грубит! Математике-то своей он не грубит!"
В 1965 году мама перешла работать на кафедру высшей математики в Военно-воздушную инженерную академию им. Жуковского. Она преподавала на подготовительном факультете для офицеров, приехавших учиться из дружественных соцстран, помогая им дотянуть уровень математики до необходимого для учёбы в Академии.
Мама была невероятно ответственным человекам. Она всегда тщательнейшим образом готовилась к занятиям. Дома это называлось "мама делает уроки", и мешать ей было нельзя. Она ужасно волновалась, когда шла принимать экзамены. Мы её всякий раз увещевали: "Что ты так волнуешься, ты же не сдавать экзамен идёшь, а принимать!" - "Ох, это ещё хуже!"
Рассказывая о маме, нельзя не написать о том, какую важную роль в её жизни занимала семья.
Мама со мной. 1953.
Родители всегда проводили с нами каникулы, мы много путешествовали вместе.
На Волге. 1965 г.
Особенно ярко мамин семейный талант проявился, когда родились внуки. А их у мамы с папой восемь: моя дочка Маша и семеро детей моей младшей сестры Гали. Для всех них бабушка была центром вселенной.
А теперь у них уже 26 правнуков.
С 1994 года мама и папа жили в Израиле. Когда им однажды надо было уехать на некоторое время в Москву, дети очень переживали и не хотели их отпускать. Галя сказала:
- Но ведь мы жили здесь одни целых три года, пока бабушка с дедушкой не приехали!
- Разве это была жизнь?! - ответили дети.
Мама считала себя очень счастливым человеком и всегда говорила, что она родилась в рубашке. Я не знаю никого, ни среди родных, ни среди друзей, коллег, учеников, кто бы её не любил.
Одна из последних наших общих фотографий. 2019.
Мама прожила 96 лет, её не стало в 2020 году. Я ужасно без неё скучаю, а она время от времени присылает мне приветы.
Совсем недавно в Лондоне, в прекрасном Собрании Уоллеса (The Wallace Collection) я остановилась, как вкопанная, перед картиной.
Питер де Хох (1629 - 1884). Женщина, чистящая яблоки.
Репродукция этой картины всегда висела у мамы на стене. Она её очень любила, и ей представлялась какая-то грустная история жизни этой молодой женщины. И вот я увидела подлинник.
Теперь эта репродукция висит дома у одной из маминых внучек.
А две (оказывается,
уже три!) мамины правнучки носят её имя: Хая.