ПОД ЗНАКОМ БЛИЗНЕЦОВ (ПРОДОЛЖЕНИЕ СКАЗКИ ПРО МУСЮ-25)

[tasylda]

Продолжение. Автор - девушка по имени Наташа (ник на кошачьем форуме - РОСА). Первую часть трилогии Мост Радуги можно прочитать по тэгу Сказка про Мусю, вторую часть Девять жизней - по тэгу Сказка про Мусю-2.



Видимо, кот тоже напомнил мужикам о доме, о семье, о простой такой довоенной жизни, когда так многого не ценили, кошек вот в том числе. Будто они всегда были, всегда есть и всегда будут, как и всё остальное, чего теперь в жизни не было.
Вася был осторожным котом. Не трусливым. Потому что трусливый бы никогда в лес из дома не пошёл. Не права была баба Шура. Он был рассудительным. Поэтому, как когда-то из двора далеко не отлучался, так и здесь из расположения отряда.
В разведку и на какие-то там «операции» никогда не ходил. Был при базе и при Михаиле.
И перестал всех считать чужаками. Потому что как будто чувствовал, что нужен тут всем и каждому, что каждый проводит по гладкой спинке ладонью не просто так. Будто раны какие-то излечивает. Так что, ко всем готов был и под бочок привалиться, и на коленки забраться. Не ради подачки, ради любви. Но Михаила выделял всё равно особенно. Спать ночью - только с ним вместе.
Так что, фронтовой практически получился кот, партизанский. Он никого прямо не спасал, не лечил, подвигов никаких не совершал. Он просто был. Как символ того, что жизнь ещё не закончилась, и где-то есть дом, в который однажды вернутся.
Вернулись не все.
В том бою в лесу полегли почти все. И боевой кот Васька...
Ваське как раз примерно год сравнялся.
Тогда большое наступление наших случилось. Немцы отступали. Даже, можно сказать, драпали в панике.
Были злы и напуганы. И от страха ещё более злы.

И тогда проявился этот страх в особой жестокости. Жителей деревень в лес сгоняли, избы жгли, лошадей, скот - всех пристреливали. И кошек тоже. Просто так, от злобы уже. И Васёну. Слепой Черныш сам за три недели до того околел.

Мария тогда со всеми в лес поковыляла. Убивать не убивали, сгоняли, чтобы всё в деревне спалить, ну, и стреляли в тех, кто не шёл. А кто не пойдёт? Старухи да дети. Все почти пошли. И Мария.
Понимали, что живой щит, если что... но шли.

Всё шла и молилась, чтобы Михаил с партизанами на пути душегубов оказался. Нечего было сомневаться, теперь показали они себя. Правда, Васёну пристрелили не те, что у неё жили, а офицер один, особо крикливый и нервный. Всё равно - вот они все, постояльцы, туточки, конвоируют, гады.

Тогда и бой в лесу случился. Не с этими отступающими, с другими, с другого села. С одной стороны - армия, с другой - партизаны.
Крови, боли, страха было много. Ваське бы сбежать, спрятаться бы. Но в этот раз подвело его собственное правило - быть там, где хозяин.
Пулю почти сразу словил. И сразу насмерть. Даже понять ничего не успел.
Что обидно особенно - не от врага. Вышло, что свой своего убил. Целился во врага молодой солдатик, попал не с первого раза, руки дрожали. Может, первый в его жизни такой бой глаза-в-глаза. Мальчишка совсем, лет семнадцати. А то и годков себе приписал, чтобы на фронт взяли, или новобранец желторотый. Что ж, бывало, когда свой в своего и в человека попадал. Такова уж война. А кота он не видел вовсе, просто шальная пуля получается. Но убил. Наповал.
В те годы в Рай у Господа по приёму душ работы было видимо-невидимо. Вряд ли Васька и Илья в тот же день на небесах могли встретиться, но однажды - несомненно.
Чёрный ошейник? Солдат потому что убийца? Нет, конечно. Солдат тот - герой. Героем он потом в конце войны и стал, до Берлина дошёл, выжил. Хорошим человеком вырос. И до конца дней своих знать не мог, что партизанского кота в лесу во втором в своей жизни бою случайно задел. И сам потом котов держал.
А Вася? Куда ему было возвращаться? В дом Катерины с дочерьми, которые тоже войну пережили, хоть и многое потеряли и седых волос нажили. К дочкам? Там свои кошки есть. И не знал он этих людей никогда.
Михаил-то выжил! И Мария жива. И оба Победу вместе отметили. Мария с того мая ещё год прожила, а Михаил пять. Умер от болезни лёгких, той, что врачи ещё перед войной определили.
Какое-то заковыристое такое название, когда постепенно воздуха не хватает. Вот так и вышло. Из деревни уже никуда не уезжал.
А это меньше, меньше, чем в среднем кошачья жизнь... Так что по всему получается - правильно, что небеса туда не отпустили?
Что осталось? Разве что дом одного из выживших тогда в лесу партизан. В дом парня одного молодого. Его тоже в армию не пустили из-за болезни головы какой-то. Падать и трястись иногда начинал.
Когда реже, раз в месяц всего, когда чаше - раза два в день. Не вояка. Эпилептик. Но парень хороший был.
В том бою так занервничал, так переволновался, что приступ случился. Упал, задрожал, отключился. Думали, мёртвый.
А потом оказалось - живой. Четверо всего и выжили из всего отряда человек в 30. Аглая, что и медсестрой, и прачкой, и кухаркой была, паренёк этот. Михаил и командир, родом из той же деревни, что Мария. Командир военным был, всё в разъездах, в родных краях давненько не был, но, когда о партизанском движении речь зашла, сам сюда попросился. По сути во всем отряде только двое военных было. Командир и ещё один солдат, что после ранения своих догнать уже не смог.
Выживший командир при потере всего отряда - то ещё испытание для души. Потом всю войну пулю будто искал. Будто виноват был в чём, будто к своим туда, на небо, хотел. Даже жена и сын как будто на земле не держали. Но пули той не нашёл. Вернулся в семью, хоть и слепым на один глаз, но живым. Аглая после боя того в детский дом пошла, чтобы заменить мать детям тех, кто не выжил. Любимый её в том лесу остался, о детях только помечтать успели.
Васька там тоже остался. Всех в братской могиле похоронили, а его рядом - под сосной.
Михаил не стеснялся, слёзы не скрывал. Да и плакал и по товарищам, и по коту сразу. Чего уж тут сдерживаться? Воевать больше не пойдёт. Отвоевались они с Васькой.
А, как о Васёне узнал, дышать аж совсем нечем стало. Баба Шура предположила, что, может, там они теперь вместе все где-то в Раю. В Рай она верила. Что все хорошие люди там. Но, может, и зверушки, кого любили, тоже. Как-то Михаилу это слишком сказочно показалось, но сама мысль, что Васька теперь с Илюхой, а Васёна - с Васькой да чёрным, небось, там прозревшим, приятелем, вроде бы успокоила. Верить во что-то хорошее, есть оно или нету его, не так уж и плохо.
Знал ли он, как пуля кота сразила? Нет. Не знал. А как знал бы - что тогда? Как осудишь? Война... война, война, как говорили тогда, «всё спишет»...
Но Васёне чёрную метку на ошейнике никто «не списал», так и осталась отметина о том, что сначала жизнь была хороша, а финал её чёрен. И сразу понятно, что люди к тому причастны разные.
Короткая жизнь, да отметина эта - право быстрее бежать обратно. Опять в войну?
Что ж, и в войну бабы рожали, и кошки котились, всё могло статься. Однако не сталось. Другая жизнь у обоих мирной уже была.

В ней Ваське предстояло снова вернуться к Ваньке. Уже не Васькой.
А что не к Петьке тогда? Тому самому пацану, что его с Ильей свёл? Петька к тому времени уж Петром стал. И Илье бы было, кем гордиться. Был у него, выходит, названный сын и наследник дела. Только увлёкся он особо не бочонками, а мостами. Тогда ещё много мостов из дерева возводили. Особенно на селе. Там через каждую речку мосточек нужен, даже через небольшой ручеёк. Вот и вёл кочевую жизнь - от места до места, от моста до мостика. И каждый был не похож на другой. Потом, потом, через годы, некоторые из этих мостов даже назовут исторической ценностью, туристов станут водить. Но уж потом. В городах, где проездом был, скамейки мастерил. Тоже весьма необычные, с резьбой разной сюжетной на спинке. Один раз кота вырезал и Ваську вспомнил. Похожий кот получился. Но не для котов такая вот кочевая жизнь. Собаку имел. Собака всегда в любой поход с хозяином готова. И в пути нескучно. Как-то они сами себе лодку сделали, по реке сплавлялись. Весело было. Брызги летят. Но разве бы коту такое по нраву?
Да и Ваньку, выходило, Васька дольше знал, а Ванька - Ваську. В одном лесу партизанили...

Хранитель читал эту летопись и снова, и снова вспоминал то своё прошлое.
Ведь именно за него был удостоен кот золотого ошейника.
Всё это он знал, о чём читал.
Сам был на оккупированной территории. Только не деревня то была, а хутор. В той местности люди хуторами жили. Это когда дом в лесу отдельно стоит, а через какое-то расстояние - ещё дом.
Жил себе и не тужил. Точнее, жила и не тужила...
С хозяином, хозяйкой, двумя их сыновьями, ну, и разной живоностью, которая от деревенской ничем не отличается. Псом Лаем ещё. Так и звали - Лай. Потому что на лайку чем-то похож был и очень глотку драть горазд.
Война перевернула жизнь всю. Мало того, что немцы в дом вошли, захватили, щадить они никого не стали. Вывели всех на задний двор и расстреляли. Всех - и хозяина, и хозяйку, и двух детей. Дети - подростки, 12 и 14 лет. Какие из них враги? Знали уже, какие. Партизаны! И мстители!
Лая тоже пристрелили. А то мало того брехал, ещё и выть взялся. Хутор был хороший, по тем временам добротное такое хозяйство.
Организовали там штаб. Под это дело дом и был присмотрен. Подходы легко контролировать, сам дом хороший, высших чинов достойный. Есть сарай, конюшня, есть куры, овцы, кролики. Хозяева - не нужны, даже как прислуга. Такая прислуга пусть солдатам прислуживает. В общем, какая явно «шишка» в доме поселилась. Много охраны, много своих собак понавели. Те половину кошек задрали из имеющихся шести.

Хранителя тогда Белкой звали. И он кошкой был. Неудивительно, что белой. Ещё с хвостом таким пушистым, как у белочки. Сама вроде и не очень пушистая, а хвост - да. Кошка была хитрая, очень хитрая. Сразу поняла, как от собак спрятаться, когда и где мышковать, когда и где что стянуть из чужой еды можно. Два кота, что ещё выжили, в лес ушли. А она осталась. Потому что родилась в этом доме. Потому что он для неё - сама жизнь. Ручной Белка никогда не была, была независимой, могла бы вполне сама по себе в доме жить. Ей тогда так казалось. Потому что думала, что дом сам топится зимой и мыши там есть всегда. Нет людей - нет тепла, нет мышей. Но этого, даже будучи смекалистой, кошка пока не понимала. Тогда ей лет 5 было.

И вот стала привыкать жить в новой реальности. Когда в доме есть люди, но они чужаки, а не хозяева. Правда, один молодой парень из охраны с кошкой был тоже ласков, как и в истории с Васёной. Так что и это было Хранителю понятно и не вызывало явного удивления.

При нём она могла спокойно пересекать двор, не боясь, что собак спустят или стрельбу откроют, а иногда около ступенек, чуть в кустах, находила угощение. Ясно, от кого. Больше угощать было некому.
Но потом появились люди другие. Во-первых, они говорили на понятном, родном языке, а не на какой-то лающей тарабарщине, во-вторых, их держали в конюшне, связанными по руками и ногам. И били, били сильно.
Это были пленные. Не простые. А из военных. Языков в те времена брали с обеих сторон. И чем выше чин - тем ценнее та информация, которую можно добыть.

Били сильно. Пытали по-всякому. Кто-то не выдерживал пыток и просто умирал, так ничего и не сказав, кто-то начинал говорить - правда или нет, не кошкино было дело. Но убивали в конце концов всех. Разница лишь в том, как долго мучали.
В ту зиму фрицы как будто совсем озверели. Видно, понимали, что всё идёт не по плану, не по их плану. Были они людьми явно фанатичными и рассчитывающими в этой своей миссии на многое.
Не просто солдатики, кому бы быстрее домой, не важно, с каким исходом, лишь бы живыми, лишь бы кончилось всё.
Всегда в сарайке кто-то был... По ощущениям, всех подряд уже хватали, кого удавалось поймать, - военных, невоенных, всех, кто мог бы хоть что-то знать и на ком можно было бы отыграться. За все свои неудачи.
На дворе зима. Их на мороз выгонят, разденут ещё и воду холодную льют. Как будто уже сам процесс пытки нужен, а не добыть информацию.

А тут наши, наступление. Прибежал какой-то растрёпанный солдат весь в крови в одном сапоге, руками махал-махал, в сторону поля показывал-показывал, «капут» кричал-кричал, все спешно собираться начали.
Бежать, значит. А в конюшне-то ещё живые люди. Человек 10. Хотели запалить, не загорается, долго всё это зимой.

Вывели всех, к стене этой же конюшне поставили и дали пару очередей из автоматов. По машинам, по мотоциклам - и глубже в лес.

Белка дома осталась. Мёртвых она уже часто видела. Не боялась. Мало того, даже поняла в какой-то момент, что мёртвые - это еда. Жизнь заставила.

Пошла поглядеть. Не сразу. Спустя уж час, как всё стихло, в укромном месте отсиделась.
Десять тел. Все на снегу. Мороз страшный, околели уже.

Обошла. Все молодые. Мужчины. Всем не больше 30. Этот в форме, этот тоже, а этот вроде как нет. И тут почуяла кошка, что в одном теле будто жизнь теплится. Будто душа есть. Живой дух он совсем-совсем другой, нежели мёртвый.
Прислушалась - да дышит вроде даже. И сердце стучит. Еле-еле, редко так - бух... бух...

Так и было. Убегали-то - торопились, никто проверять, жива или мертва цель, уже не собирался, добивать тоже. Ранения у всех должны были быть смертельными. Пусть мучаются, так даже лучше, если мучаться станут.
В общем, почти все и умерли на месте. Слишком много ран. А вот один только старший лейтенант - нет. Ему пуля по уху просвистела, сразу упал. Упал, о камень ударился. Отключился. Вторая пуля уже в лежачего в ногу попала, насквозь прошла, даже кость не задела. Такую рану и за рану в войну уже не считали.
В любых других условиях выжил бы он по-любому. Ухо - не сердце, без него жить можно, и второе есть, нога бы зажила. Но тут мороз на дворе. Человек без сознания на лютом морозе почти раздетый, ослабленный голодом и пытками. Он просто должен быть уснуть и не проснуться. Замёрзнуть. Как некоторые в мирное время, даже без ран. В горах, например, или даже в лесу.
Как-то видела Белка, как Лай хозяина будил.
Правда, тот был не без сознания, а просто пьян в стельку по случаю свадьбы дочки соседей, но лежал точно так же без признаков чувств. И тогда пёс лизал его языком в лицо. Потому что хозяин на полу, а не на кровати, казался ему явлением ненормальным. Надо было спасать. Хозяин, и правда, не пил никогда особо, а тут как-то переусердствовал с домашней настойкой на клюкве. Её тут росло много.
В болоте, где её собирали, убийцы, что из его родного дома сбежали, потом и увязли, там и утопли.
Совсем. Вместе с машиной и прочей техникой. Их много лет спустя нашли.

Но Лая рядом нет. Надо самой, что ли? Белка начала лизать лицо, губы, глаза парня. Потом ухо, то самое, раненое.
Больно, видимо, это, от боли резкой, а, может, от того, что язычок да лапки как-то кровь в жилах оживил, открыл глаза парень. Открыл глаза, очнулся. Увидел над собой что-то белое в пелене.
Ангел? Да не иначе! Молодой был, не верующий во всю эту загробную чушь. А тут Ангел прямо перед тобой...

Но то была всего лишь белая кошка. Такая, как Хранитель сейчас... И сейчас он и есть Ангел, только кошачий.

Очнулся - живой! Поднялся, рядом все мертвы. Но дом будто пустой. Все двери, окна, всё открыто, никого вокруг нет. До дома добрался. Там обогрелся. Кошка за ним. Взял её на руки. Живая грелка. Понял, кто был тем белым Ангелом. Как вот её благодарить, чем?

Уже через часа два свои в дом зашли. Но, если бы не кошка, было бы это поздно. Замёрз бы Павел на улице до смерти. И так обморозил и лицо, и руки. История о кошке быстро среди солдат разлетелась.
Да, не смогла спасти Белка хозяев, не могла спасти Лая, не могла спасти всех, кто лежал на том морозе или был когда в конюшне той. Сколько разных людей, сколько жизней, и один общий конец.
Но одна человеческая жизнь была спасена. Мало того, сам Павел тоже войну пережил и сам потом немало жизней спас. Про него тоже немало людей скажет потом: «Если бы не тот молодой командир с его ребятами...» А главное - поверили ему, в строй вернули. Не всем после плена такое доверие выходило, не у всех получалось себя обелить, даже если все пытки прошёл и никого не предал. Выходит, что целая цепочка спасений получилась.

Правда, тогда Белка об этом не знала. В доме том организовался уже другой штаб сначала.

И временный госпиталь. Белка уже никого не боялась. Эти свои. Да какие-то прямо особо к ней уважительные. В руки, правда, как не давалась особо, так и продолжала не даваться. Только спасённому своему, избранному. Потом военные ушли, Павел с ними.
В дом поселили другую семью, из тех, кто остался без крова.

Павел хотел кошку с собой забрать. Имя у неё теперь было другое - Ангелина. Не на фронт, конечно, война ещё не кончилась, а к матери свезти, чтобы та уж её любила и вместе чтобы с фронта ждали. Село, где мать жила, уже освободили. По ранению 10 дней отпуска полагалось.

Но в тот день, как всем уезжать, Белка спряталась. Да так - не найти никому. На новое имя не вышла, старого не знал никто. Значит, не хочет отсюда она никуда. Быть уж так.

С новых хозяев дома слово было взято, как клятва. Что кошку белую будут любить и беречь, как сокровище. Что людей она спасать умеет. Кто ж от такого сокровища откажется, даже в голодную трудную пору?

Так что Хранитель, он же Белка, он же Ангелина, был привязан к этому хутору. И вся жизнь прошла там, правда, среди совсем разных людей. Довольно долгая. В 14 лет.
И было Хранителю что вспомнить, что пережить снова.
А что же на этот раз сотворила встреча пары друг с другом? Ведь они встретились. Даже пожили вместе короткое время!

Какое вышло на этот раз чудо? Воспоминания воспоминаниями, а дело-то делом!

Такого, чтобы сказать «да, это оно», вроде как и не заметно. Но в той деревне Сосновке, где произошла встреча, не успели немцы тогда ни одного дома сжечь. Людей угнать успели, а выжечь деревню - нет. И запалили же уже пару домов. Но снег повалил, а ветер стих. Не занялось сразу, потом не до этого уж стало. И так всю округу почти дотла выжгли.
Тоже побежали. Из обожжённого вышло у одного дома крыльцо только, у другого стена только снаружи закоптилась.
Дома целы остались. В них потеснились люди, погорельцев приняли.
Спасение ли это? Ну, чтобы на золотой ошейник? Дома - не люди, не жизни. Но как они важны для человека и его существования!
Может, есть такой вид золотого ошейника, который по золотой бусинке собирается. Одна к одной, одна к одной. Не сразу, по одному доброму делу за жизнь. Ещё нет? Значит, возможно, будет. Как раз в этом случае.
Ваське - бусинку, Васёне - бусинку. Не на ошейник пока, так, в зачёт... И девятая жизнь, и история Лизы - итог?
Как знать, как знать... Но Сосновку даже счастливой стали считать деревней, и она разрослась. Многие из соседних погорельцев именно тут заново стали дома строить. Много сосен в тех краях росло, под сосной Васька и покой обрёл рядом с Сосновкой.

Вернулась ли Васёна именно туда же потом? Нет, не вернулась. К одному месту эта пара явно не была «привязана», как Белка-Ангелина в своей жизни.
Вся эта история навеяла столько чувств и воспоминаний, что дальше читать Хранитель сразу не смог. Решил погодить немножко, перевести дух.



Продолжение следует...