Бегемот
Один день вдали от города
«Вот бегемот, которого Я создал, как и тебя; он ест траву, как вол; вот, его сила в чреслах его и крепость его в мускулах чрева его; поворачивает хвостом своим, как кедром; жилы же на бедрах его переплетены; ноги у него, как медные трубы; кости у него, как железные прутья; это - верх путей Божиих; только Сотворивший его может приблизить к нему меч Свой; горы приносят ему пищу, и там все звери полевые играют; он ложится под тенистыми деревьями, под кровом тростника и в болотах; тенистые дерева покрывают его своею тенью; ивы при ручьях окружают его; вот, он пьет из реки и не торопится; остается спокоен, хотя бы Иордан устремился ко рту его. Возьмет ли кто его в глазах его и проколет ли ему нос багром?» (Иов.40:10-19)
Изображение: Уильям Блейк "Бегемот и Левиафан"
Раннее субботнее утро - город совершенно безлюден. Кажется, он преобразился в скит, а ты нагло вторгся в уединенное жилище праведника. Ощущение неловкости сковывает тело. Холодный неподвижный воздух словно напитался тяжелыми снами тысячей людей, и приходится ускорять шаг, чтобы не погрузиться в дрему. Тело пробирает дрожь, а мысли словно нервные окончания - колющая боль от них ощутима почти физически.
Мы идем вдоль самой суетливой улицы города - улицы Ленина. В это утро здесь нет никого. Никакого движения, шума. Ни нервных жестов, крикливого смеха и парадоксально отрешенных взглядов. Городская какофония наглухо заперта за трансом восходящего дня. Только в памяти эхом заливаются сирены, из окон проносящихся мимо машин бряцает музыка, разряженные девицы растягивают сплетни «Дома-два-а-а» на столичный лад, а дворовая шпана отхаркивается матом.
Поразительно тихо.
От улицы Ленина мы поднялись на Плеханова, где находится Успенский женский монастырь. Тут же, на возвышенности располагается монастырский храм, названный в честь Казанской иконы Божией матери. Белоснежный, с небесно-голубым куполом и мерцающей звонницей. По-домашнему уютный. Сияющий, словно нимб над ликом святого. Может, это сияние вызвала особая вибрация разряженного воздуха, может, обильный солнечный свет.
Нам будто открылась святая тайна.
Пожалуй, это самый необыкновенный православный храм в городе. Подобных - выполненных в русско-византийском стиле - только два: в Абрамцево под Москвой (бывшее имение Аксаковых - Мамонтовых) и в Ольшанах под Прагой (принадлежал русским эмигрантам, настоятелем был Василий Васнецов, сын известного художника).
Мы любовались майоликовыми панно, которые украшают стены храма. На них - Спас Нерукотворный и Божья Матерь. Мало кто знает, панно - работы руки Рериха, бесценные жемчужины русской иконописи. Страшно представить, что когда-то, в советское время, лик Божьей Матери был пробит из-за прокладки коммуникаций. Во времена религиозных гонений храм подвергся целому ряду издевательств. Пережил набеги воспитанников детской колонии, которую временно разместили во дворе монастырской усадьбы. Позже, в 60-ые годы в здании храма размещался склад Дзержинского райпищеторга. За годы забвения и пренебрежения храм превратился буквально в руины. Кирпичная кладка оголилась, напоминая скорее изуродованный скелет, чем белоснежные одеяния святыни. Ничего не осталось от купола, звонницы.
Попробуйте только представить: вся территория от станции Пермь-2 до здания 4-ой гимназии, что располагается на пересечении Большевистской и Плеханова, когда-то принадлежала монастырю. Видные уральские меценаты братья Федор и Григорий Каменские щедро спонсировали женский монастырь. Казанский храм изначально - усыпальница Каменских. Когда-то у монастыря было целых три храма. Один из них, храм Жен-Мироносиц, был разрушен, по легенде на его месте строители нашли нетленные мощи. Второй, Успенский, каменный двухэтажный, тоже был разрушен - в начале 20-х гг. прошлого века его разобрали на кирпичи для городской бани.
Сейчас здесь только один монашеский корпус (на этом месте было более 20 монашеских корпусов), учебный корпус и Казанский храм.
Подъехал пазик, взяли курс на юго-восток от Перми, в село Кольцово, где находится подворье женского Успенского монастыря. За рулем крепкая женщина в косынке и резиновых сапогах. Она управляется с машиной ничуть не хуже бравого дальнобойщика.
Миряне (то есть мы) приезжают в монастырь, чтобы оказать монахиням помощь, например, прибрать территорию, наколоть дрова.
Дорога в Кольцово занимает не менее сорока минут. Мы успеваем надеть платки, длинные юбки натягиваем прямо поверх брюк. Жутко непривычно. Присказка «В чужой монастырь со своим уставом не ходят» срабатывает сто процентов. Нас встречают, провожают до дома, где располагается столовая. Это одноэтажное деревянное здание, сразу видно - выстроено не так давно.
Землю - 7 гектаров - монахиням выделили в конце 90-ых. Тогда первым сооружением стал деревянный коровник, где и жили поначалу насельницы обители. Вскоре появилась первая корова - «кормилица» - как ласково прозвали ее монахини. Сестры сами обрабатывали землю, сами ходили за скотом, совершали службы в полуразрушенном и холодном сельском храме. Со временем сельский храм восстановили, он, как и Казанский, украсился новой звонницей. В это же время была организована пасека. Все средства монастыря - личные сестринские, пожертвования - уходили на дорогостоящее строительство.
Сегодня монастырское подворье, женская община, полностью обеспечивает себя всем самым необходимым. Подворье располагается на холме, на самой вершине которого выстроен храм в честь святого Николая. Храм представляет собой кирпичное однокупольное крестообразное церковное здание. Это здание эклектичной архитектуры с небольшой трапезной и невысокой колокольней.
Само расположение храма и ведущие в гору к нему ступени не образно, а в действительности как восхождение к Богу. По обе стороны от дороги к храму располагаются сестринские кельи, это двухэтажные деревянные дома. Неподалеку здание котельной, тут же запасы топлива - бревна. На окраинах подворья - земли, где выращивают картошку, овощи, неподалеку конный двор.
Мы сытно завтракаем. Молодые послушницы приготовили нам гречневую кашу, на столе стоят чаши с творогом, сметаной и молоком. Монахини сами готовят молочные продукты. Любой самый свежий, приправленный изюмом, джемом или любой другой сладкой добавкой, магазинский творог не сравнится по вкусу с деревенским. Рыхлый, объемный, крепкий, слегка с горечью. В нем будто сосредоточена деревенская крепость, природное здоровье. Монахини совсем не едят мяса, только рыбу.
Позавтракав, мы отправились расчищать территорию вокруг Никольского храма от жухлой прошлогодней листвы, от мусора, оставленного прихожанами, но сперва посетили храм.
Шла служба. Диакон читал ектению - ряд коротких молитвенных просьб-прошений к Господу о земных и духовных нуждах верующих. Ектения - это особенно усердная молитва, которая читается от имени всех верующих. Хор, тоже от имени всех присутствующих на службе, отвечает на эти прошения словами «Господи, помилуй» трижды. «Господи, помилуй» - краткая, но одна из самых совершенных и полных молитв, которые может произнести человек. В этих двух словах сказано все.
Тонкие девические голоса звонкой скороговоркой поют эти заветные слова, и они порывистыми нотками уносятся под купол, а оттуда - кто знает…
Несколько часов работы. На первый взгляд территория казалась совсем чистой, как и вся территория подворья. Возникал вопрос - что же тут убирать? В итоге набралось не менее десятка охапок жухлой листвы, кирпичей, коряг, прочего мелкого мусора. Большей трудностью, чем непривычная работа граблями в наклонном состоянии, оказалась неудобная одежда. Юбка путалась между ног, платок все время сползал на лоб. На самом холме было очень ветрено. Солнце только дразнило, не давая тепла.
Вот так они, эти женщины, по каким-то своим причинам отказавшиеся от мирской жизни, трудятся целыми днями. Они посвятили свою жизнь не только тяжелому деревенскому труду, но и служению Богу. День начинают в 6-30 утра с чтения монашеского правила. С 8-00 в обители ежедневно совершается Божественная литургия. После литургии сестры расходятся на различные послушания: церковное, просфорное, клиросное, послушания в трапезной и швейной мастерской - сестры сами вышивают плащаницы, иконы, хоругви, облачения. Вечером - общее молитвенное правило. Почти всю тяжелую работы выполняют сами. Работают на сенокосе, в саду, на скотном дворе.
Монастырское подворье кажется закрытым от внешнего мира. Монахини сторонятся городских жителей, смотрят на нас отстраненно. В их взглядах строгость, в то же время спокойствие, умиротворенность. С другой стороны монастырь открыт для всех. Здесь принято накормить и одеть любого нуждающегося. В обед с нами за столом трое пацанят. Грязные, со злобинкой во взгляде, озорники. Дети улицы. Это местные ребята, сыновья деревенских пьяниц. Забежали поесть. За обе щеки уплетают картошку, рыбу, кашу, творог. Не отказываются ни от чего.
- Вам чай? Или молоко?
- А можно и то и то?
- Можно.
За столом ведут себя отчаянно плохо, громко смеются. Похоже над нами, приняв нас из-за одежды за монахинь. Конфеты и печенье берут скромно. Вопросительно оглядываясь на взрослых. А можно? Можно. Не привыкли есть сытно, да еще и со сладким.
После обеда мы отправились на святой источник. Дорога идет через деревню, в лог. Оттуда - вновь в гору. За логом открывается удивительная картина - длинные ели, кажется, доросли до небес. Невозможно дотянуться даже до нижних веток, настолько эти деревья высокие. Пожалуй, мне впервые довелось видеть такие красивые ели. Кажется, вода, напитавшая их, действительно чудодейственна.
Сам источник - обычный лесной ручей. Он расширяется в низине, образуя маленькое озерцо. Над ним сооружен небольшой открытый домик со скамьями. В углу - икона. Воду зачерпываешь ведерком. Здесь же можно умыться святой водой, обрызгать руки. На обратной дороге мы вдруг оказываемся в сказочном лесу. Мерцающий снег мягкими хлопьями вперемешку с каплями дождя струится будто бы не с неба, а из самого воздуха, а воздух вокруг - облака. Небосвод опустился совсем низко, и захотелось побежать вверх по лесному склону, чтобы оказаться на небе, искупаться в снежных хлопьях-облаках.
Через пару часов мы уже ехали на городской маршрутке. В нос ударил запах дорогих женских духов. Не едкий и не резкий, едва уловимый аромат. В глаза врезались короткие юбки, каблуки, цветные кофты. Город будто сотрясало от бессчетного числа машин и многотысячного топота. Кажется, что сам город трясется, переступая ногами-трубами.