Things happen
Как-то хочется успеть написать, пока еще 23 июля, это случайно вышло, что мы сегодня приехали с дачи на день в город, надо было то и это, одно маленькое дело, да и устала, зверски я устала на этой даче, не люблю.
Вот, год прошел.
Год назад мы познакомились, и июль был полон другого ощущения себя, земли под ногами, лета вокруг, теплого воздуха, платьев, ожидания звуков, множества песен, которых я не знала. И как она была счастлива, как тянула меня за руку, взглядывала робко и с такой надеждой: тебя же любят, мама, это значит, нас станет трое?
И да, в августе я еще отгоняла это понимание, а потом, к концу лета, вдруг поняла, что человека мне дали и ничего тут не поделаешь, да ничего мне и не надо делать, вот мне впервые с той поры, когда у меня была музыка и была дорога к ней, прислали человека, который полюбит меня.
Нева так плескала, а мне почему-то не было слышно, зато я помню залив, как он шумел уже осенью, как листья шумели под ногами, как быстро проходили эти дни между одной встречей и другой встречей, и телефон был уже не просто телефон, а таким мостиком к нему, и мне снилось, как я лежу и слушаю сердце и говорю - я выросла в концлагере, но его теперь снесли, ты снес его, у меня вот рана на спине, но я больше в этой ране не живу.
Я не смогла.
Был тогда еще Самайн, и я шла по Большой Пушкарской, смотрела в темноту, видела, как приходит ноябрь, и написала - надо мне успеть до ноября, но ничего до ноября успеть не вышло, и сделалась огромная ватная пустота, телефон больше ничего не мог, и я думала - вот бы мою зеленоглазую девочку, вот бы ей родиться в тот июль, когда будет год с того дня, как ты пришел, вот бы убрать телефон, почему вам всем нужны телефоны, как вы можете так бояться.
Мне снилось это до самой весны, как я лежу и ищу ушами этот стук сердца, и в животе моем тоже стук, ладошка, нырок, чтобы вот мы хотели ее вдвоем, какая она будет, и третьего ребенка я хочу с тобой тоже, и четвертого, и вот ты из тех, кто возвращает жизнь и дарит жизнь, почему мы оба ранены под одно и то же ребро, я думала, только из того концлагеря выходят с этой раной, но нет, концлагерь выстраивается мгновенно.
Я просыпалась в декабре и уже в следующем году, в котором тебя совсем не было и девочки тоже не было, и лежала с ладонью на подушке. Встань сюда, пусть свет между жалюзей падает на тебя. Посмотри на меня, ты мне останешься насовсем, просто потом будет еще июль.
Я не смогла.
Вот, год прошел.
Год назад мы познакомились, и июль был полон другого ощущения себя, земли под ногами, лета вокруг, теплого воздуха, платьев, ожидания звуков, множества песен, которых я не знала. И как она была счастлива, как тянула меня за руку, взглядывала робко и с такой надеждой: тебя же любят, мама, это значит, нас станет трое?
И да, в августе я еще отгоняла это понимание, а потом, к концу лета, вдруг поняла, что человека мне дали и ничего тут не поделаешь, да ничего мне и не надо делать, вот мне впервые с той поры, когда у меня была музыка и была дорога к ней, прислали человека, который полюбит меня.
Нева так плескала, а мне почему-то не было слышно, зато я помню залив, как он шумел уже осенью, как листья шумели под ногами, как быстро проходили эти дни между одной встречей и другой встречей, и телефон был уже не просто телефон, а таким мостиком к нему, и мне снилось, как я лежу и слушаю сердце и говорю - я выросла в концлагере, но его теперь снесли, ты снес его, у меня вот рана на спине, но я больше в этой ране не живу.
Я не смогла.
Был тогда еще Самайн, и я шла по Большой Пушкарской, смотрела в темноту, видела, как приходит ноябрь, и написала - надо мне успеть до ноября, но ничего до ноября успеть не вышло, и сделалась огромная ватная пустота, телефон больше ничего не мог, и я думала - вот бы мою зеленоглазую девочку, вот бы ей родиться в тот июль, когда будет год с того дня, как ты пришел, вот бы убрать телефон, почему вам всем нужны телефоны, как вы можете так бояться.
Мне снилось это до самой весны, как я лежу и ищу ушами этот стук сердца, и в животе моем тоже стук, ладошка, нырок, чтобы вот мы хотели ее вдвоем, какая она будет, и третьего ребенка я хочу с тобой тоже, и четвертого, и вот ты из тех, кто возвращает жизнь и дарит жизнь, почему мы оба ранены под одно и то же ребро, я думала, только из того концлагеря выходят с этой раной, но нет, концлагерь выстраивается мгновенно.
Я просыпалась в декабре и уже в следующем году, в котором тебя совсем не было и девочки тоже не было, и лежала с ладонью на подушке. Встань сюда, пусть свет между жалюзей падает на тебя. Посмотри на меня, ты мне останешься насовсем, просто потом будет еще июль.
Я не смогла.