Побои и подводка (почти каминг-аут)
Сегодня я смогла решиться заказать себе подводку для глаз. Под предлогом "ну день рождения же скоро". Подводка лежала в корзине месяц, и внутренний голос предков бубнил, что неча тут на косметику тратиться, когда лимон подорожал в 4 раза.
До прекрасного дня, в который мне исполнится 30, остался ровно месяц. Это очень круто. Не очень круто, что внутренний режим все еще втоплен в пол на педали "ничего не смей, завтра нечего будет жрать".
После этой чумы (надо хэштег такой ввести, однозначно) я накрашу этой подводкой глаза и буду просто стоять и жмуриться на солнце. То есть, ясен пень, первым делом я пойду на собеседование, но точно с подводкой. Пожмурюсь на улице.
Ребенок оставляет мне огрызок от яблока и говорит: "Мама, это тебе", а мне даже огрызок страшно съедать. Смогу ли я когда-то попасть в те условия, когда буду уверена, что завтра не рухнет голод, а я, беспечная транжира, три месяца назад купила в булочной сушки за 1 доллар, и что теперь?
Early childhood education оказалось потрясающе интересной специальностью, но домашних заданий гора с тележкой. Волевым усилием запретила себе учиться и делать домашку в воскресенье. Вспоминается бессмертное из "Ани с острова принца Эдуарда": "Эти студенты доходят до полного безбожия, говорят, некоторые из них даже учат уроки в воскресенье. Надеюсь, ты, Аня, никогда не опустишься до такого. Вспомни, как тебя воспитывали".
Самое трудное сейчас - общение. Но после разговоров раз в несколько дней с кем-то удается словно воздуха набрать.
Плакала вчера из-за осознания, что ни Страстной, ни Светлой в храме не будет. То есть они там будут без нас. Потом собралась в клубок и очень остро почувствовала, что Тот, Кто победил мир, никуда не уходил. Хоть я и не причастилась за пост ни разу: на первой неделе не могла себя собрать, а потом грянул карантин.
"В мире будете иметь скорбь, но мужайтесь: я победил мир".
Дочь варила в ковшике яйца с куркумой и разрисовывала их фломастерами. В первый раз в этом году чувствую, что хочу всю эту праздничную пасхальную снедь. Раньше никогда не хотела ни есть, ни готовить это все. Вот что значит недостаток фруктов и овощей в режиме страшной тревоги и гиподинамии.
Надо разрешить себе составить список того, что я буду делать после чумы. Пусть он тут висит и меня радует. И материализуется.
Хочется писать. Сюда и вообще. Но как все это трудно. Через какие колючки надо ползти животом, чтобы разрешить себе написать в собственный жж.
В детстве родители при любом удобном случае высмеивали мою любовь писать бумажные письма, сочинения и истории. Даже когда я в 10 классе получила 500 долларов за конкурсное сочинение по книге Айн Рэнд "Источник" в американском издательстве. И когда я получила президентский грант за победу во всероссийской олимпиаде по литературе в размере 60 000 рублей (тогда это были 2,5 тысячи долларов, то есть как сейчас получить 183 000 рублей). Филология, русский язык, литература - все это объявлялось фигней. Это было уже в ту пору, когда меня не избивали до гематом и не наносили увечий тяжелыми предметами, если я читала книжку, а не ежеминутно мыла посуду, наводила порядок, убирала кошачий туалет или пасла мелкого брата ("так, ты завтра в школу не идешь, надо посидеть с Ромкой"), - и даже уже не швыряли с балкона книги и не отрывали страницы библиотечных книжек, комкая и засовывая мне их в глотку с воплями "жри, жри свои книжки! это твой ужин!"
Но все равно я до сих пор уговариваю себя вслух неделями, открыв лист в гугле или новую запись в жж, хотя писать хочется до дрожи в кончиках пальцев, что я имею право написать, что это не пустая трата времени, что это не позор, не безграмотно, не грешно, не опасно и пр.
Притом, что я _____знаю______: Бог назначил меня писателем и дал мне этот талант. Довольно щедро.
Но это посеянное в детстве ощущение опасности, когда ты пишешь и читаешь, приходит каждый раз. И куча сил уходит на то, чтобы его скрутить, выдохнуть, дать ему пройти сквозь себя - и начать писать.
Написала и подумала, что, кажется, на побои с 8 до 12 лет некому было даже жаловаться. Тот период кошмара был без особых промежутков, не было недели, чтобы побои не обрушивались, а после них я всегда рыдала в истерике, пока не впадала в обморочный сон, где всегда было много книг и ощущение, что я сейчас открою глаза - а ничего этого нет. Потом приходила в себя и жила до следующих избиений. Сестра всегда сопротивлялась, и в свои лет 20 уже сама могла бить маму головой в пол, а я все детство так и могла только прятаться под стол, пытаться запереться в ванной, дверь которой выламывают, чтобы пинать тебя ногами в углу между ванной и стиралкой, и кричать: "Мама, прости, я не читала, честное слово, не читала!"
Соседка встречала меня на лестнице и громогласно вопрошала: "Это ты вчера так орала, тебя мать избивала?"
Я вжимала голову в плечи и шла мимо нее по лестнице. Ха, наверно, она думала, что она помогает мне. Что ее вопрос что-то меняет в моей жизни.
Все-таки я руками и ногами за ювенальный надзор и телефоны доверия. Человек, который выбил зубы своему ребенку ударом по лицу, должен выходить из дома в наручниках. И должен знать, что в этом случае он выйдет из дома в наручниках.
Колоссальную разницу между собой и теми, кого не били в детстве, я буду видеть всегда, так что очень хочется дождаться майского дня, когда я попрощаюсь с тем десятилетием, в начале которого (аж до 24 лет) эти люди все еще набирали мой номер телефона, а я не могла не брать трубку.
С другой стороны, я всю жизнь знаю, что ни один мужчина никогда в жизни мне ничего не сделает. У меня были родители, чего же боле.
До прекрасного дня, в который мне исполнится 30, остался ровно месяц. Это очень круто. Не очень круто, что внутренний режим все еще втоплен в пол на педали "ничего не смей, завтра нечего будет жрать".
После этой чумы (надо хэштег такой ввести, однозначно) я накрашу этой подводкой глаза и буду просто стоять и жмуриться на солнце. То есть, ясен пень, первым делом я пойду на собеседование, но точно с подводкой. Пожмурюсь на улице.
Ребенок оставляет мне огрызок от яблока и говорит: "Мама, это тебе", а мне даже огрызок страшно съедать. Смогу ли я когда-то попасть в те условия, когда буду уверена, что завтра не рухнет голод, а я, беспечная транжира, три месяца назад купила в булочной сушки за 1 доллар, и что теперь?
Early childhood education оказалось потрясающе интересной специальностью, но домашних заданий гора с тележкой. Волевым усилием запретила себе учиться и делать домашку в воскресенье. Вспоминается бессмертное из "Ани с острова принца Эдуарда": "Эти студенты доходят до полного безбожия, говорят, некоторые из них даже учат уроки в воскресенье. Надеюсь, ты, Аня, никогда не опустишься до такого. Вспомни, как тебя воспитывали".
Самое трудное сейчас - общение. Но после разговоров раз в несколько дней с кем-то удается словно воздуха набрать.
Плакала вчера из-за осознания, что ни Страстной, ни Светлой в храме не будет. То есть они там будут без нас. Потом собралась в клубок и очень остро почувствовала, что Тот, Кто победил мир, никуда не уходил. Хоть я и не причастилась за пост ни разу: на первой неделе не могла себя собрать, а потом грянул карантин.
"В мире будете иметь скорбь, но мужайтесь: я победил мир".
Дочь варила в ковшике яйца с куркумой и разрисовывала их фломастерами. В первый раз в этом году чувствую, что хочу всю эту праздничную пасхальную снедь. Раньше никогда не хотела ни есть, ни готовить это все. Вот что значит недостаток фруктов и овощей в режиме страшной тревоги и гиподинамии.
Надо разрешить себе составить список того, что я буду делать после чумы. Пусть он тут висит и меня радует. И материализуется.
Хочется писать. Сюда и вообще. Но как все это трудно. Через какие колючки надо ползти животом, чтобы разрешить себе написать в собственный жж.
В детстве родители при любом удобном случае высмеивали мою любовь писать бумажные письма, сочинения и истории. Даже когда я в 10 классе получила 500 долларов за конкурсное сочинение по книге Айн Рэнд "Источник" в американском издательстве. И когда я получила президентский грант за победу во всероссийской олимпиаде по литературе в размере 60 000 рублей (тогда это были 2,5 тысячи долларов, то есть как сейчас получить 183 000 рублей). Филология, русский язык, литература - все это объявлялось фигней. Это было уже в ту пору, когда меня не избивали до гематом и не наносили увечий тяжелыми предметами, если я читала книжку, а не ежеминутно мыла посуду, наводила порядок, убирала кошачий туалет или пасла мелкого брата ("так, ты завтра в школу не идешь, надо посидеть с Ромкой"), - и даже уже не швыряли с балкона книги и не отрывали страницы библиотечных книжек, комкая и засовывая мне их в глотку с воплями "жри, жри свои книжки! это твой ужин!"
Но все равно я до сих пор уговариваю себя вслух неделями, открыв лист в гугле или новую запись в жж, хотя писать хочется до дрожи в кончиках пальцев, что я имею право написать, что это не пустая трата времени, что это не позор, не безграмотно, не грешно, не опасно и пр.
Притом, что я _____знаю______: Бог назначил меня писателем и дал мне этот талант. Довольно щедро.
Но это посеянное в детстве ощущение опасности, когда ты пишешь и читаешь, приходит каждый раз. И куча сил уходит на то, чтобы его скрутить, выдохнуть, дать ему пройти сквозь себя - и начать писать.
Написала и подумала, что, кажется, на побои с 8 до 12 лет некому было даже жаловаться. Тот период кошмара был без особых промежутков, не было недели, чтобы побои не обрушивались, а после них я всегда рыдала в истерике, пока не впадала в обморочный сон, где всегда было много книг и ощущение, что я сейчас открою глаза - а ничего этого нет. Потом приходила в себя и жила до следующих избиений. Сестра всегда сопротивлялась, и в свои лет 20 уже сама могла бить маму головой в пол, а я все детство так и могла только прятаться под стол, пытаться запереться в ванной, дверь которой выламывают, чтобы пинать тебя ногами в углу между ванной и стиралкой, и кричать: "Мама, прости, я не читала, честное слово, не читала!"
Соседка встречала меня на лестнице и громогласно вопрошала: "Это ты вчера так орала, тебя мать избивала?"
Я вжимала голову в плечи и шла мимо нее по лестнице. Ха, наверно, она думала, что она помогает мне. Что ее вопрос что-то меняет в моей жизни.
Все-таки я руками и ногами за ювенальный надзор и телефоны доверия. Человек, который выбил зубы своему ребенку ударом по лицу, должен выходить из дома в наручниках. И должен знать, что в этом случае он выйдет из дома в наручниках.
Колоссальную разницу между собой и теми, кого не били в детстве, я буду видеть всегда, так что очень хочется дождаться майского дня, когда я попрощаюсь с тем десятилетием, в начале которого (аж до 24 лет) эти люди все еще набирали мой номер телефона, а я не могла не брать трубку.
С другой стороны, я всю жизнь знаю, что ни один мужчина никогда в жизни мне ничего не сделает. У меня были родители, чего же боле.