Я люблю быть там, где ты (с)
Львенок, мне кажется, если бы я могла видеться с тобой раз в год и говорить без свидетелей, желательно еще на какой-то чужой и незнакомой земле, в языке, который мы оба не знаем, у меня никогда не было бы нервных срывов.
Потому что нервный срыв (мой) - это всего лишь результат отсутствия собственной жизни.
Сегодня на репетиции перед началом минут пять рассказывала девочкам, что у меня есть дочь, единственный ребенок, очень тонкое существо, и как непросто соотноситься с этой хрупкостью, когда я хоть и сама такая, но меня не берегли.
Через два часа две девочки (которые ближе всех сидели) спросили, есть ли у меня дети, и мальчик или девочка.
Что еще сказать об этом вашем общении.
Раньше я вслух звала тебя по имени, а теперь, когда я в тебе нуждаюсь, я молчу о тебе. Без капли эмоций. Просто молчу о тебе. Ничего не хочу рассказать, просто воскреснуть бы в это состояние, когда мне достаточно находиться рядом, чтобы ожить.
Ты не думал, что это самое знаменитое Воскресение, которое Пасха, мгновенно? Полночь, бах, камень отвален, плат свит на особом месте, и Воскресшего не узнать? А наше, человеческое воскресение, оно скорее как у Лазаря. Вываливаешься при всем честном народе, вонючий, в бинтах, глаза не видят, смердит от тебя как от лежавшего трупа, и все уже привыкли к твоему отсутствию в мире живых. Учишься снова находиться среди людей.
И все шарахаются, долго шарахаются. Ведь ты уже умирал для них.
Потому что нервный срыв (мой) - это всего лишь результат отсутствия собственной жизни.
Сегодня на репетиции перед началом минут пять рассказывала девочкам, что у меня есть дочь, единственный ребенок, очень тонкое существо, и как непросто соотноситься с этой хрупкостью, когда я хоть и сама такая, но меня не берегли.
Через два часа две девочки (которые ближе всех сидели) спросили, есть ли у меня дети, и мальчик или девочка.
Что еще сказать об этом вашем общении.
Раньше я вслух звала тебя по имени, а теперь, когда я в тебе нуждаюсь, я молчу о тебе. Без капли эмоций. Просто молчу о тебе. Ничего не хочу рассказать, просто воскреснуть бы в это состояние, когда мне достаточно находиться рядом, чтобы ожить.
Ты не думал, что это самое знаменитое Воскресение, которое Пасха, мгновенно? Полночь, бах, камень отвален, плат свит на особом месте, и Воскресшего не узнать? А наше, человеческое воскресение, оно скорее как у Лазаря. Вываливаешься при всем честном народе, вонючий, в бинтах, глаза не видят, смердит от тебя как от лежавшего трупа, и все уже привыкли к твоему отсутствию в мире живых. Учишься снова находиться среди людей.
И все шарахаются, долго шарахаются. Ведь ты уже умирал для них.