Pat semetary
Здесь все в ту же корзинку. Можно дальше не читать.
Надо бы каты ставить в каждом посте под этим неожиданно растолкавшим все остальные метки тегом, но каты, как известно, только увеличивают статистику посещаемости. Наверно, люди думают: ну вдруг что-то там толковое?
Там не будет толкового. Пока я не заживу, толкового не будет. А я не знаю, как переживают расставание так, чтобы зажить.
Как сказала... ммм.. из головы вон, а гуглить не хочу, но вроде бы Знаменосец Ира, "ни для чего, кроме почвы под каблуком, эта любовь ни капельки не нужна".
Я так много ем с тех пор, как наших свободных разговоров не стало. Снова сделалась круглой плюшкой, не влезающей ни в какую свою одежду. Танцую с нынешним весом вообще непонятно как, даже, пожалуй, не могу сказать, что танцую. Так, тренируюсь через пень-колоду и никак не чувствую своего тела. Ты знаешь, а ведь ты мне первый когда-то сказал про булимию, а потом не напоминал ни разу. Разговоры - моя пища, разговоры - моя помощь, разговоры - моя любовь, разговоры - мой воздух, я умираю, когда их нет, перекрыли кислород, отняли кусок хлеба, ограбили на целую вечность. Их нет - и я ем-ем-ем. Как будто этот голод можно чем-то утолить.
До сих пор странно, что я беру дурацкий компьютер и что-то там пишу, обращаясь к тебе. При мысли, что ты вообще-то можешь случайно это и прочитать, если тебе привалит охота, я уже даже ничего не испытываю. Вот до какой степени, оказывается, я не умею жить при закрытом доступе.
Когда я думаю о тебе, я все время забываю твое имя и помню только прозвище. Заметь, я никогда и никого не зову по прозвищам. Оно у меня вырывается в самые неожиданные моменты: например, когда я, бессовестно опаздывая на авито-встречу, пролетаю, как метеорит, на веле по Благовещенскому мосту, или когда я засыпаю с мыслями о срочности получения справки для пособия на детскую карточку.
Лучше, наверно, все вылить сюда, и после Крыма обнаружить, что выжимать из себя уже нечего.
Чем упорней пытаешься быть живым насильно, тем больше ощущаешь себя вытащенным с какого-то кладбища домашних животных. Непонятно только, то ли честно попроситься назад на кладбище, то ли привыкнуть к некоторым переменам своих ключевых характеристик и начать всем мешать.
Когда говорила с Мартой, думала, что вот она вообще у гроба главного в своей жизни мужчины стояла, и ничего, небось не на пузе после этого ползает, ничего с ее любовью не стало. Мне бы помалкивать по сравнению с ней.
С другой стороны, Марта не расставалась с Джонатаном никогда вообще, исключая его поездки в Питер, а это не так мало, когда после расставания у тебя остаются годы, всецело проведенные рядом с человеком.
А с третьей стороны, любовь, вытащенная с кладбища домашних животных, тоже ничего так смотрится. Кушает, правда, много. И спать не дает. Зато сколько материалов для текста!
Надо бы каты ставить в каждом посте под этим неожиданно растолкавшим все остальные метки тегом, но каты, как известно, только увеличивают статистику посещаемости. Наверно, люди думают: ну вдруг что-то там толковое?
Там не будет толкового. Пока я не заживу, толкового не будет. А я не знаю, как переживают расставание так, чтобы зажить.
Как сказала... ммм.. из головы вон, а гуглить не хочу, но вроде бы Знаменосец Ира, "ни для чего, кроме почвы под каблуком, эта любовь ни капельки не нужна".
Я так много ем с тех пор, как наших свободных разговоров не стало. Снова сделалась круглой плюшкой, не влезающей ни в какую свою одежду. Танцую с нынешним весом вообще непонятно как, даже, пожалуй, не могу сказать, что танцую. Так, тренируюсь через пень-колоду и никак не чувствую своего тела. Ты знаешь, а ведь ты мне первый когда-то сказал про булимию, а потом не напоминал ни разу. Разговоры - моя пища, разговоры - моя помощь, разговоры - моя любовь, разговоры - мой воздух, я умираю, когда их нет, перекрыли кислород, отняли кусок хлеба, ограбили на целую вечность. Их нет - и я ем-ем-ем. Как будто этот голод можно чем-то утолить.
До сих пор странно, что я беру дурацкий компьютер и что-то там пишу, обращаясь к тебе. При мысли, что ты вообще-то можешь случайно это и прочитать, если тебе привалит охота, я уже даже ничего не испытываю. Вот до какой степени, оказывается, я не умею жить при закрытом доступе.
Когда я думаю о тебе, я все время забываю твое имя и помню только прозвище. Заметь, я никогда и никого не зову по прозвищам. Оно у меня вырывается в самые неожиданные моменты: например, когда я, бессовестно опаздывая на авито-встречу, пролетаю, как метеорит, на веле по Благовещенскому мосту, или когда я засыпаю с мыслями о срочности получения справки для пособия на детскую карточку.
Лучше, наверно, все вылить сюда, и после Крыма обнаружить, что выжимать из себя уже нечего.
Чем упорней пытаешься быть живым насильно, тем больше ощущаешь себя вытащенным с какого-то кладбища домашних животных. Непонятно только, то ли честно попроситься назад на кладбище, то ли привыкнуть к некоторым переменам своих ключевых характеристик и начать всем мешать.
Когда говорила с Мартой, думала, что вот она вообще у гроба главного в своей жизни мужчины стояла, и ничего, небось не на пузе после этого ползает, ничего с ее любовью не стало. Мне бы помалкивать по сравнению с ней.
С другой стороны, Марта не расставалась с Джонатаном никогда вообще, исключая его поездки в Питер, а это не так мало, когда после расставания у тебя остаются годы, всецело проведенные рядом с человеком.
А с третьей стороны, любовь, вытащенная с кладбища домашних животных, тоже ничего так смотрится. Кушает, правда, много. И спать не дает. Зато сколько материалов для текста!