Мирослав Бакулин *Зубы грешников*, Тюмень, Русская неделя, 2011, тираж 1000 экз.
Если бы он не был одним из них, это были бы просто этнографические записки: церковные люди, монастырские байки, православные потешки.. но он - один из собственных героев - и по части церковной, и по сибирской.
Я распечатала бандероль с книгойzamorin (Мирослав Бакулин) в метро, на Теплом стане, где традиционно вагон заполняют жители московской окраины, знойные южане и разномастный приезжий люд (т.к. там находится автовокзал, и автобусы везут в наш московский *сад радостей земных* новеньких от Элисты до Кишинева). Простые, что называется, люди. Через 2 станции я едва сдерживала рыдания, через три - хохот, к Октябрьской-кольцевой мне было открыто, что у каждого полена (и чурки) есть душа, а к моему Китай-городу я была готова читать вагону вслух. Вагону, почему-то ставшему родным.
Чтение это весьма специальное:
ты словно прыгаешь в огонь веры, и нельзя сказать, что он тебя не припекает: время от времени, страница от страницы обложку книги хочется прикрыть, как раскаленную печную дверцу. Если христианство для иудеев соблазн, для эллинов - безумие, - то *вдумчивый читатель* не раз обнаружит свои эллинические корни.
ты словно прыгаешь в огонь веры, и нельзя сказать, что он тебя не припекает: время от времени, страница от страницы обложку книги хочется прикрыть, как раскаленную печную дверцу. Если христианство для иудеев соблазн, для эллинов - безумие, - то *вдумчивый читатель* не раз обнаружит свои эллинические корни.
ты словно прыгаешь в огонь веры, и нельзя сказать, что он тебя не припекает: время от времени, страница от страницы обложку книги хочется прикрыть, как раскаленную печную дверцу. Если христианство для иудеев соблазн, для эллинов - безумие, - то *вдумчивый читатель* не раз обнаружит свои эллинические корни.
Понятно, что Бакулин - наследник царя, возрадовавшегося о Боге и поющего, и скачущего от счастья Бога в своей жизни. Но впервые я подумала о том, что торговцев из храма можно (было) бы изгнать бичом, хлыстом слова, и возможно так и было сделано: читая, я ощутила себя торгашом во храме - продаю (просто - себя), торгуюсь, цену набиваю, кривляюсь, лицедействую, корчу из себя христианку - но когда рядом вдруг полыхнул этот пожар, я хочу выбежать из пламени в привычную непогоду вечного своего внутреннего межсезонья. Безумие автора, к счастью, совсем не скрывается им самим: думаю, безотносительно веры фрики типа Заморина притягивают испуганный обывательский взгляд - это редкая порода *городских сумасшедших* с двумя-тремя высшими образованиями, *братья всем*: с одинаковой жалостью глянут они, проходя мимо, и на безногого бомжа, на светофоре лавирующего между машинами *представительского класса*, и на барыгу за рулем, поднимающего затемненное стекло перед протянутой к нему грязной рукой. Но *безотносительно веры* Бакулиных не бывает: *Уста глаголют от полноты, но только тогда эта полнота может быть ликующей, когда в сердце ваше погружается уголь Тела Христова, и от радостного кипения вы можете выплеснуть любовь, где это нужно* (*Похвала Сергию*). Про любовь автор понимает, и весьма: *Любовь и есть жизнь по существу, только тот жив, кто любит. ... И теперь я стану жить, и бесконечная, светлая дорога приведет меня к океану смерти, в котором я теперь не потеряюсь. Ведь я теперь есть на свете. Навсегда*. (*Про любовь*).
Не хочу сказать, что вот - zamorin, мол, единственный такой настоящий Христов христьянин. Нет. Нам просто повезло, что талант веры и талант слова, выданные Бакулину при рождении, не были зарыты в землю, или пропиты, или сданы на какую-нибудь высокооплачиваемую службу, а были трудолюбиво и бесстрашно им возделаны, преумножены в единственном углу, где человек слуга только Богу - в душе. *9. Семья накладывает на вас статусные послушания: вам надлежит быть романтичным мужем, добрым отцом и, во временной перспективе, бесшабашным дедом. Это сравнимо с тем, что один монах вынужден в монастыре петь на клиросе, писать иконы, переводить Святых Отцов с древних языков, только в семье *иконы, песни и книги* - живые, кричат, плачут, просят есть и писяются* (*Десять причин, почему стоит жениться*). Известно: хорошая литература меняет угол зрения читателя. Возможность войти вовнутрь самостоятельно вообще непредставимого духовного опыта и увидеть его результаты - тем исключительнее, чем созвучнее ваши поиски. Попросту говоря - бесценны. Юродивость и упертость вкупе с громадой автора счастливо защищают читателя даже от идеи примерять на себя эту скорлупу пасхального яйца.. Не говоря уже об имитации самой этой ежедневной пасхальной радости, меняющей, как мы видим, будучи истинной, *в натуре*, всю жизнь: бессмертие, оказывается, оставляет свой отпечаток, свой отсвет еще при жизни! И этот отсвет светит нам во тьме…
В книге около трёхсот страниц. На любой к читателю, кроме детей, урок, церковных стариков и старух, философов плацкартных вагонов и прочих любых встречных-поперечных могут заглянуть преподобные, или ангелы-хранители, или Честертон. Что, в общем, не удивительно, учитывая личное знакомство автора с Богом, их неединичные встречи.
Множество околоцерковных авторов пытались и пытаются придумать вот такого персонажа - Мирослава Юрьевича Бакулина. Но персонаж обрел своего Автора и сам пишет книги. В холода можно открыть печную дверцу заморинской книги и греться: как известно, на огонь можно смотреть вечно.
Я распечатала бандероль с книгойzamorin (Мирослав Бакулин) в метро, на Теплом стане, где традиционно вагон заполняют жители московской окраины, знойные южане и разномастный приезжий люд (т.к. там находится автовокзал, и автобусы везут в наш московский *сад радостей земных* новеньких от Элисты до Кишинева). Простые, что называется, люди. Через 2 станции я едва сдерживала рыдания, через три - хохот, к Октябрьской-кольцевой мне было открыто, что у каждого полена (и чурки) есть душа, а к моему Китай-городу я была готова читать вагону вслух. Вагону, почему-то ставшему родным.
Чтение это весьма специальное:
ты словно прыгаешь в огонь веры, и нельзя сказать, что он тебя не припекает: время от времени, страница от страницы обложку книги хочется прикрыть, как раскаленную печную дверцу. Если христианство для иудеев соблазн, для эллинов - безумие, - то *вдумчивый читатель* не раз обнаружит свои эллинические корни.
ты словно прыгаешь в огонь веры, и нельзя сказать, что он тебя не припекает: время от времени, страница от страницы обложку книги хочется прикрыть, как раскаленную печную дверцу. Если христианство для иудеев соблазн, для эллинов - безумие, - то *вдумчивый читатель* не раз обнаружит свои эллинические корни.
ты словно прыгаешь в огонь веры, и нельзя сказать, что он тебя не припекает: время от времени, страница от страницы обложку книги хочется прикрыть, как раскаленную печную дверцу. Если христианство для иудеев соблазн, для эллинов - безумие, - то *вдумчивый читатель* не раз обнаружит свои эллинические корни.
Понятно, что Бакулин - наследник царя, возрадовавшегося о Боге и поющего, и скачущего от счастья Бога в своей жизни. Но впервые я подумала о том, что торговцев из храма можно (было) бы изгнать бичом, хлыстом слова, и возможно так и было сделано: читая, я ощутила себя торгашом во храме - продаю (просто - себя), торгуюсь, цену набиваю, кривляюсь, лицедействую, корчу из себя христианку - но когда рядом вдруг полыхнул этот пожар, я хочу выбежать из пламени в привычную непогоду вечного своего внутреннего межсезонья. Безумие автора, к счастью, совсем не скрывается им самим: думаю, безотносительно веры фрики типа Заморина притягивают испуганный обывательский взгляд - это редкая порода *городских сумасшедших* с двумя-тремя высшими образованиями, *братья всем*: с одинаковой жалостью глянут они, проходя мимо, и на безногого бомжа, на светофоре лавирующего между машинами *представительского класса*, и на барыгу за рулем, поднимающего затемненное стекло перед протянутой к нему грязной рукой. Но *безотносительно веры* Бакулиных не бывает: *Уста глаголют от полноты, но только тогда эта полнота может быть ликующей, когда в сердце ваше погружается уголь Тела Христова, и от радостного кипения вы можете выплеснуть любовь, где это нужно* (*Похвала Сергию*). Про любовь автор понимает, и весьма: *Любовь и есть жизнь по существу, только тот жив, кто любит. ... И теперь я стану жить, и бесконечная, светлая дорога приведет меня к океану смерти, в котором я теперь не потеряюсь. Ведь я теперь есть на свете. Навсегда*. (*Про любовь*).
Не хочу сказать, что вот - zamorin, мол, единственный такой настоящий Христов христьянин. Нет. Нам просто повезло, что талант веры и талант слова, выданные Бакулину при рождении, не были зарыты в землю, или пропиты, или сданы на какую-нибудь высокооплачиваемую службу, а были трудолюбиво и бесстрашно им возделаны, преумножены в единственном углу, где человек слуга только Богу - в душе. *9. Семья накладывает на вас статусные послушания: вам надлежит быть романтичным мужем, добрым отцом и, во временной перспективе, бесшабашным дедом. Это сравнимо с тем, что один монах вынужден в монастыре петь на клиросе, писать иконы, переводить Святых Отцов с древних языков, только в семье *иконы, песни и книги* - живые, кричат, плачут, просят есть и писяются* (*Десять причин, почему стоит жениться*). Известно: хорошая литература меняет угол зрения читателя. Возможность войти вовнутрь самостоятельно вообще непредставимого духовного опыта и увидеть его результаты - тем исключительнее, чем созвучнее ваши поиски. Попросту говоря - бесценны. Юродивость и упертость вкупе с громадой автора счастливо защищают читателя даже от идеи примерять на себя эту скорлупу пасхального яйца.. Не говоря уже об имитации самой этой ежедневной пасхальной радости, меняющей, как мы видим, будучи истинной, *в натуре*, всю жизнь: бессмертие, оказывается, оставляет свой отпечаток, свой отсвет еще при жизни! И этот отсвет светит нам во тьме…
В книге около трёхсот страниц. На любой к читателю, кроме детей, урок, церковных стариков и старух, философов плацкартных вагонов и прочих любых встречных-поперечных могут заглянуть преподобные, или ангелы-хранители, или Честертон. Что, в общем, не удивительно, учитывая личное знакомство автора с Богом, их неединичные встречи.
Множество околоцерковных авторов пытались и пытаются придумать вот такого персонажа - Мирослава Юрьевича Бакулина. Но персонаж обрел своего Автора и сам пишет книги. В холода можно открыть печную дверцу заморинской книги и греться: как известно, на огонь можно смотреть вечно.