Где-то на фронте. 1941.
Выкладываться будет пока здесь, потом, более целиком, на author.today или еще где. Про издание даже не думали, работа только началась
Место получилось тряским. Понять, куда едут, не получалось совсем, и Раиса ощущала себя чем-то средним между посылкой на почте и курицей в клетке, едущей на базар. Второе сравнение очень не нравилось.
Из кузова, закрытого тентом, было видно, главным образом, пыль да кабину следующей машины. Внутри кузова лежали носилки и несколько санитарных сумок. Иного общества не предвиделось, и Раиса от скуки успела пересмотреть все содержимое сансумки. Небогато, но самое необходимое есть.
Выскакивать из машины пришлось пару раз по команде “Воздух”, но, видать, у фрицев были какие-то цели повкуснее - на них ни разу ни бомбы не сбросили. К полудню они куда-то доехали - кто-то с кем-то шумно спорил, но слов было не разобрать. Канонада, по сравнению с утром, вроде как приблизилась, но почему-то опять доносилась со всех сторон. Потом в машину погрузили одного лежачего раненого, шестерых сидячих и дополнили несколько перепуганной девушкой в испачканной форме.
Потом колонна развернулась и поехала назад. Это Рае совсем не понравилось, от хорошей жизни взад-вперед не мотаются.
Девушку звали Валей. На петлицах у нее были вроде те же знакомые змеи, но оказалось, она из ветеринарной части. Куда девалась та часть и почему она сама здесь, Валя толком объяснить не могла.
В тряском кузове, за час езды Раиса мало что успела от нее узнать, кроме имени и того, что нынче утром она попала под бомбежку. Валя рассказывала, дрожа и заикаясь, словно пережитое в ней никак не перегорит и не уляжется. Как налетели с утра "эти... с сиренами", как понесли испуганные лошади. Дальше Валя толком не помнила, кажется ее слегка засыпало землей, но нашли, откопали и вот подсадили на полуторку. Хотя она цела, "чесс-с-с-слово ни царапины", только на левое ухо оглохла.
“Наверно, ее куда-нибудь начальство пристроит, - думала Раиса, слушая сбивчивый рассказ. - Нам-то эта красавица зачем? Человек, он все-таки не лошадь”.
В дороге Валя пыталась как-то помогать, но скоро стало ясно, что толку от нее шиш да маленько, она и повязку толком наложить не умеет, и руки у нее ходят ходуном. “И как таких малахольных в армию-то берут? Хотя, верно сейчас туда всех берут”.
Свою пулю, говорят, не услышишь. Вот и колонна своё не услышала - команду “Воздух!” не подали, просто в уши ввинтился пронзительный свист, а затем и впереди, и позади ударило так оглушительно и страшно, что, Раисе показалось, что из нее весь дух вышибло одним звуком. Уши наполнились противным звоном, в голове шумело. Все разворачивалось перед глазами медленно, как в кошмарном сне. Вот шедшая следом машина завалилась в кювет, из открывшейся двери выскочил водитель, тут же споткнулся и упал на дорогу, раскинув руки. А их полуторка, кренясь так, что раненые, беззвучно крича, попадали с лавки, а саму Раису мало что не до крыши по тенту прокатило, понеслась вперед, прыгая на ухабах. Криво, косо, как взбесившаяся лошадь, куда-то по обочине, почти без дороги, мимо огромного костра, в котором еще угадывалась разбитая “эмка”. Машина круто свернула с дороги, и царапая днищем бурьян, дотянула до лесополосы и там встала.
Едва Раиса с Валей успели устроить раненых и понять, что все вроде бы целы, как к заднему борту подбежал водитель, бледный, засыпанный блестками битого стекла, с окровавленными руками. Сквозь постепенно рассеивающийся звон прозвучало страшнее свиста бомб - “Врача ранило! Плох!”
Раиса так и сиганула через борт, ударилась пятками оземь и щелкнула зубами. За ней, откинув борт, полезла Валя, таща сложенные носилки.
Раненый сидел около машины, спиной к колесу. Бледный до синевы, он дышал с трудом и взгляд его был страшен - тоскливый и направленный куда-то в бесконечную даль, туда, где верующие видят кто рай, кто ад, кто еще чего.
- Сейчас, сейчас! - захлопотала Раиса, разрезая на нем гимнастерку. - Потерпите, сейчас перевяжем, все будет хорошо.
Она говорила как с любым больным, успокаивающим ласковым шепотом. И сама не верила этой привычной скороговорке: настолько плохо он выглядел. Рана показалась совсем небольшой, так, царапина на груди, кровит совсем немного. А вот состояние раненого пугало. Казалось, он почти не может дышать, губы посинели, враз ввалились глаза. Что с ним? Контузия? Раиса понятия не имела, как она должна выглядеть. Пневмоторакс? Не похож, его-то она знает, ножевые им привозили, тогда кровь пенилась бы вокруг раны, а тут все чисто. Все равно, герметичную повязку, с клеенкой от индпакета и скорее везти дальше!
- Сейчас перевяжу, легче станет, товарищ доктор!
- Военврач… третьего… ранга… проговорил раненый с видимым трудом.
“Хотя б понимает. Да хоть чертом в ступе назовись, только не помирай!”
- Все в порядке, товарищ военврач третьего ранга! - устроив подушечку индпакета на ране, Раиса пыталась вспомнить что-нибудь успокаивающее. - Рана… это… с малой зоной повреждения! Быстро поправитесь!
Раненый сердито дернул бровью.
- Тампонада… сердца… безнадежен… уничтожайте… документы… уходите… товарищ… Поливанова… за… старшего….
Похоже, на необходимости передать командование товарищ военврач и держался. Закончив отдавать приказ, он обмяк, глаза помутнели. Раиса, прижав пальцы к его шее, беспомощно чувствовала, как сердце бьется все быстрее и слабее. Через несколько минут и эти слабые удары прекратились, все было кончено. Молодое, еще мальчишеское лицо медленно, от корней волос, от царапины от бритья на острой скуле, залила спокойная ровная желтизна. Раиса закрыла умершему глаза и медленно выпрямилась. За спиной у нее слышно всхлипнула Валя.
Раиса оглянулась - та стояла, прижав кулаки к щекам и мелко дрожала. Расстегнутая санитарная сумка на ее плече съехала на бок.
- Тихо! Некогда реветь! - Раиса взяла Валю за плечи и встряхнула. - Утрись и застегнись, и давай в кузов. У тебя живые там, поняла?!
После обернулась к водителю. Похоже, он отделался только царапинами от разбитого стекла. Ну и страху натерпелся, понятное дело. Прислонившись к борту “полуторки”, водитель пытался закурить, но никак не мог поджечь папиросу, пальцы у него тряслись, спички ломались в них одна за другой.
- Вы не ранены? - на всякий случай спросила его Рая. Водитель только мотнул головой.
- Стекляшками посекло… ах ты ж… мать твою… Что ж мы теперь то… не даст ведь высунуться на дорогу. Налетит еще раз - и крышка.
- Лопата есть? - перебила его Раиса.
Получив хоть какое-то понятное задание, водитель засуетился. Лопата нашлась, и пока он копал могилу под приметной березкой, со срезанной осколками верхушкой, Раиса развела маленький костерок и, как приказано было, сожгла все документы, которые нашлись. Даже инструкцию от “полуторки”, что отыскалась у водителя под сиденьем. Заглянула в документы погибшего военврача. “Данилов Сергей Николаевич. Город Ленинград”. 27 лет - ничего себе, выглядел мальчишка мальчишкой. Рая пообещала себе запомнить и имя, и город, и даже адрес… какая-то “линия”. Но адрес к вечеру выскочил из памяти, остались там только имя, да еще маленькая фотокарточка, где тот был снят вместе с хорошенькой круглолицей девушкой в белом вязаном берете на светлых кудряшках. Эту карточку Раисе очень жалко было отправлять к остальным документам. Но сохранить ее она не рискнула. Такое уж точно не должно достаться врагу. При мысли о том, как фрицы будут рассматривать карточку и отпускать сальные шутки, ее аж передернуло. А о погибшем она по начальству доложит как надо. Знать бы еще, где оно теперь, то начальство, которому можно что-то доложить! Где хоть один врач, чтобы передать ему раненых! Ни Раиса, ни Валя ничем им сейчас не помогут. Ни знаний, ни инструментов. Еды-то - что у раненых с собой.
Пришел водитель, сказал, что все готово. Раиса последний раз посмотрела в спокойное отрешенное лицо Сергея Данилова, военврача из города Ленинграда.
“Первый убитый на войне, которого я хороню. Ой, не последний” - она решительно сняла с его ремня наган в кобуре и повесила на свой.
Схоронили, постояли с минуту над свежей насыпью, сняв пилотки, и поехали. От колонны и след простыл, только несколько машин догорали либо валялись в кювете. Вечерело.