Про уренгойского мальчика

Dec 05, 2017 17:18

Что в первую очередь бросилось в глаза - так это его защитники. Двоемыслие. "Мальчик не то хотел сказать," - и "Ольгинские тролли на него набросились и оскорбляют". Извините, господа товарищи, если мальчик не то хотел сказать, то и его оппоненты тоже.

Для начала - о том, что он сказал. Вернее, не сказал, а зачитал по бумажке. "Так называемый Сталинградский котел". "Когда прекратились военные действия". Так можно рассказывать об английском туристе, угодившем под замес при перевороте в республике Большое Какаду. Бедный немецкий унтер оказался в Сталинграде не случайно. Он пришел убивать. И боевые действия прекратились, когда он бросил винтовку и сделал хенде хох.

Далее. Вот в такой риторике о Второй Мировой могло бы писать только одно государство. Третий Рейх, который каким-то чудом свел войну вничью. Они бы всячески избегали и нападения на Советский Союз, и окружений, и боев. Военные действия начались - военные действия прекратились. Сами. От того, что ветошь хранили промасленной. Неустановленные лица. В результате погибли люди: красноармейцы и немцы. Всех очень жаль. Ужасная трагедия.

Так вот. Среднестатистический солдат Вермахта, индоктринированный по самую макушку (напоминаю, Гитлер пришел к власти за 8 лет до начала войны. Немецкий солдат с 10 лет слушает Гитлера. Немецкий унтер - с 12), воевать хотел. И евреев расстреливал охотно (отказы от участия в расстрелах не влекли никакого наказания, но отказов было очень мало). И грабил с воодушевлением. А система военной юстиции в Вермахте делала почти невозможным наказание за преступление по отношению к гражданским. Отношение же к военнопленным с самого начала было однозначным: уничтожать.

Вообще, после приказа об особой подсудности в зоне Барбаросса и приказе о комиссарах любые действия, менее жестокие, чем "повесить на месте", по отношению к военнослужащим Вермахта - гуманность.

А мальчик, между прочим, был не один - там еще были две девочки, и одной по разнарядке достался несчастный боец Люфтваффе, который траванулся краденым метиловым спиртом.

И, я так понимаю, детишек не первый раз возят рассказывать, как они жалеют бедных немчиков. В этих вот обтекаемых выражениях - попали в Россию, претерпели жестоко и умерли, а воевать в глубине души не хотели. Воны же диты.

С мальчика спрос невелик. Его папа, не последний человек в Новом Уренгое, возит сыночка по заграницам на чужие деньги, ничего удивительного. А сам он зачитывает с бумажки текст, которые ему перевели с немецкого, потому, что папа велел.

Но за этим мальчиком стоят взрослые дяди. Так вот, тех дядей из устроителей этого блядского цирка, которые в России бывают с загранпаспортом, я никогда больше не хочу видеть в России. А тех, которые занимают государственные должности, я не хочу видеть с какими-либо полномочиями от государства.

Мальчика же нужно было воспитывать, пока поперек лавки укладывался. Сейчас поздно. Что папа скажет, то и зачитает с бумажки.

А что же немцы? Я, может, против всеобщего добра и за ненависть?

Ну, тут какая штука. Если человек топит за все хорошее и против всего плохого, то это либо очень творческая Миришь, которая просто от избытка эмпатии сопереживает всем, либо какая-то сука, которая проводит простую мысль: оккупант, ведущий партизана на расстрел, испытывает не меньшие моральные страдания, чем партизан. И заслуживает жалости.

К современным немцам у меня претензий нет. Но чтобы называть солдата Вермахта невинной жертвой, нужно сначала доказать, что этот конкретный солдат не хотел воевать. Причем не там, где-то в глубине души, а деятельно. Остальные погибшие - ну... погибли. За чем пришли, то и нашли.

мысли, текущее

Previous post Next post
Up