Полет над гнездом туркменской кукушки
Перепихнуто у rechka17
Полет над гнездом туркменской кукушки. (Часть 1)
Полет над гнездом туркменской кукушки.
Путь к Ясному сознанию.
Записки из Индии 2002г.
В середине декабря, после завершения моего путешествия по Индии, когда мне казалось, что ужасы индийского бардака подошли к концу, жизнь еще раз продемонстрировала в действии один из законов Паркинсона, а именно тот, который гласит - если дела пошли плохо, то в ближайшем будущем они пойдут еще хуже.
Еще летом, выбирая между Сциллой «Киргизских авиалиний» ( в том году одни наши знакомые просидели 12 дней в здании аэропорта, ожидая стыковочного рейса из Бишкека в Дели), и Харибдой «Эйр Индия» (одна из тех, кто замыкает рейтинг мировых авиакомпаний, и услуг которой даже индусы предпочитают избегать), я остановил свой выбор на авиакомпании «Туркменские авиалинии» (везде далее - «ТА»), о которой многие отзывались, как о более надежной по сравнению с вышеупомянутыми.
Ужасы начались неожиданно. В 3-30 утра 15-го декабря пошел отсчет тому, чему дать определение я предоставляю читателю самостоятельно, а я опишу лишь факты. Итак, в 3-30 утра нас выгрузили в транзитный зал международного аэропорта в Ашхабаде. Вместе с нами туда же были загружены еще два-три рейса, ожидающих своего стыковочного вылета. Первое легкое недоумение у обитателей транзитного зала возникло к 6 утра. Мы наконец-то отошли от эйфории предвкушения близости конца, и обратили внимание на то, что в зале пусто и холодно (на улице минус 3, и стеклянные двери, отделяющие нас от зимы, имели слишком широкие щели, так что холод стал брать свое). Мы также уяснили, что информационные табло мертвы, что в зале нет ни единого работника аэропорта, что сиденья жесткие и что холод начинает пробирать. Наверное, вся бы эта история не пошла так, как пошла, и бессловесные посткоммунистические пассажиры изошли бы раздражением на работников авиакомпании и друг на друга, но в конце концов тихо и мирно все проглотили, но кому-то на небесах было угодно другое продолжение. Занавес вспорхнул, и на сцене появилось главное действующее лицо первой половины ужасного дня 15-го декабря. И этим лицом оказался немного неловкий и даже чем-то смешной, полноватый немец с двумя дочерьми лет 10-11, маленьким чемоданом и забавным маленьким рюкзачком. Он выглядел всполошенным и суетливым, бегал по залу и вопрошал «Где босс?» у рядовых пограничников, которые по-английски и по-русски говорили так же, как немец на туркменском, а также у пробегающих рядовых работниц службы регистрации, которые по-русски говорили хорошо, но не позволяли себе сказать ничего кроме «нет телефонов, нет начальников, нет информации, нет ничего и меня нет». Это было немного смешно, и все улыбались, глядя на бессмысленные метания немца. Но немец преподал нам всем урок, который, я уверен, запомнится многим пассажирам надолго.
Немец неожиданно впал в ярость и неустанный энтузиазм. Он кричал на всех, кто имел хоть какое-то отдаленное отношение к аэропорту, включая работниц магазинов «Duty free» и продавщиц в ларьке, пограничников и появляющихся и исчезающих мелких служащих, он потрясал руками, он вопил, что ему нужна гостиница и питание, что его не интересуют никакие объяснения того, почему ни гостиницы, ни питания предоставить нам не могут. Он молотил воздух равномерными воплями «Где босс» и «Мне и моим детям, больным диабетом, нужна гостиница и питание». Эти вопли раз за разом становились все настойчивее и громче, он кричал остальным русскоязычным туристам, что он изумлен, почему и они не кричат, почему не борются за свои права. Он кричал работницам у регистрации, что он заплатил свои деньги не за воздух, а за реальные услуги, и что пусть ему оказывают эти услуги. Он кричал пограничникам в лицо, что их государство - криминальное, что их Ниязов - преступник и диктатор, раз в его стране возможны такие вещи, что это фактически похищение людей, поскольку пограничники жестко пресекали все попытки выйти за пределы аэропорта для того, чтобы самому снять себе гостиницу в городе. Он кричал темным личностям, которые время от времени появлялись из служебных закрытых дверей и исчезающих там же, и категорически отрицали свою причастность к чему угодно, что они сами, их государство и их авиакомпания - это единая мафия, что их посткоммунистической системе место в архиве, что их государство - это натуральный ГУЛАГ и т.п.
К 10 часам утра ситуация накалилась. Немец парадоксальным образом не утерял своей активности, а напротив - все наращивал ее, и почти против своего желания в водоворот криков и требований оказались вовлечены многие другие пассажиры из Украины и России. Началось столпотворение, которое вот-вот должно было перейти к разносу витрин и физическому воздействию, и, почувствовав неладное, рядовые работники сломались и позвали на помощь таки свое руководство.
Руководство появлялось на арене, как продавцы гашиша на улицах Дели - украдкой, быстрыми шажками пробегали по залу, уворачиваясь от пассажиров и бормоча «нет-нет, я не начальство, я вообще никто», добегали до своих регистраторш, что-то скороговоркой обсуждали и мгновенно убегали. Очень показательным было появление молодого человека лет 30, который на мой вопрос «ты - начальник?» испуганно сказал «нет-нет», и побежал дальше в укрытие - в зал для пассажиров бизнес-класса. Однако укрытие было взято штурмом, и в нем были застигнуты врасплох несколько людей. Тот самый молодой человек оказался самым настоящим заместителем генерального директора аэропорта. Вот тебе и не начальник! Он выслушивал требования пассажиров, участливо кивая, и не говорил ничего конкретного - ни когда будет еда, ни когда дадут попить воды, ни когда полетят самолеты, ни даже когда он даст какую-то информацию. Начальство исчезло, оделив нас обещаниями немедленно все исправить. Все успокоились, но не тут-то было! Вновь наш неугомонный немец пошел в атаку, крича, что ему не нужны обещания, а нужны реальные действия и реальная информация о том - что делается. Он давил и давил, и через час его напор снова стал угрожающим, и снова появились начальники. На вопрос - «почему в течение часа ничего не произошло», им ответить было нечего. Немец впал в истерику, и, похоже, остальные были недалеко от этого.
Попутно я предавался развлечениям. Я плотно взял двух пограничников, и стал требовать выпустить меня в город, потому что я хочу в гостиницу, пусть за свой счет. Они категорически заявляли, что визы у меня нет, так что только через их труп. Я соглашался с их решением, но требовал, чтобы они дали мне запрет в письменной форме. Это, конечно, было чересчур, и они были в шоке от такого требования. Я настаивал на своем, но смысла в этом было немного. Тогда я сменил тактику. Когда в очередной раз дверь отворилась, чтобы впустить очередного работника аэропорта, я попросту вставил свою ногу и не дал закрыться двери. Пограничники были в экстазе, но применять силу к гражданину России остерегались, поскольку они были самыми обычными рядовыми пограничниками, и привыкли только подчиняться. Но моя нога-то находится на суверенной территории Туркменистана, и дверь закрыть невозможно, и я стараюсь выйти! Паника. Мгновенно забыв о том, что еще 5 минут назад они уверяли, что никаких начальников нет и поблизости, что сегодня суббота и все дома спят, они вызвали начальника, который и прибыл через минуту. Я повторил свои требования. Начальника обуял ступор. Написать письменное запрещение - да он умрет, но не оставит своей подписи нигде. Не написать - а как мотивировать отказ, ведь его запрет совершенно законен, ведь у меня нет визы. Получилась интереснейшая ситуация - начальник боится подписать свое распоряжение, которое находится в полном соответствии и с внутренними инструкциями, и с международным законодательством. Я не стал более мучить служивых - это было бы похоже на вивисекцию, но кое-какие выводы для себя сделал о местных нравах - ведь это кое о чем говорит, не правда - ли - такой безумный страх перед необходимостью принять решение. Позже мне очень пригодилось это наблюдение.
Наконец появилась первая информация. Она была в высшей степени неформальная, и даже более того - она была секретная, по крайней мере появившиеся на своих рабочих местах работники авиакомпании и аэропорта, которые нам ее сообщали, вели себя так, словно совершали должностное преступление, давая нам ее. Заключались новости в том, что наше требование размещения в гостинице - это нонсенс по местным понятиям, и именно поэтому никаких гостиниц нам не предоставили и никогда не предоставят, потому что здесь никто никогда этого не делал, и не знает - как это делается, и вообще не имеет таких полномочий!
Наконец-то нам выдали неразмороженные обеды, и мы отправили их «взад» на разморозку. После обеда сил у пассажиров прибавилось, их детективная деятельность продолжала нарастать, и поток неофициальной информации стал погуще. Мы узнали, что погодные условия давно перестали, а то и вовсе не были основной причиной таких массовых и длительных задержек. Мы узнали, что самолеты, которые должны были отвезти наших людей в Дели и Москву, отправили в Лондон и в Киев, так как тех пассажиров было больше. До ждущих рейса на Москву стал доходить весь ужас их положения, поскольку получилось так, что их было меньшинство, поэтому руководство бросало все свои возможности на другие рейсы, а по Москве не было даже приблизительной информации о том, когда появится информация о приблизительном времени вылета! Также мы все узнали, что нам не разрешат бесплатно позвонить ни в Москву, ни в Киев, ни куда-либо вообще.
Наконец, руководство поняло, что надо изолировать главный источник беспокойства - непрерывно достающего их немца. Его изъяли из зала бизнес-класса, который к тому времени превратился в помесь Гайд-парка и стихийной баррикады, и услали на поселение в комнату матери и ребенка, причем работник аэропорта орал, не стесняясь, во весь голос кому-то: «Даже если там будет туркменская мать с ребенком - вышвыривайте их к дьяволу и сажайте туда немца». Немца увели, и многолетняя привычка страха перед системой сработала в остальных пассажирах. Установилась мирная атмосфера, запустили кино, всех желающих бесплатно поили чаем и водкой, и даже появились слухи, что может такое случиться, что кого-то поселят в гостиницу! И чудо свершилось - в час дня ожидающих вылета в Дели, регистрацию которых назначили на 15-00, повезли в гостиницу. Зачем, спросите вы, если сразу же по приезду им надо будет разворачиваться и ехать на регистрацию? Мы тоже себе задали этот вопрос, но слово «гостиница» оказало магическое и размягчающее влияние на мозги «делийцев», и они благополучно отъехали, оставив еще больше пространства в зале бизнес-класса и разрядив обстановку до состояния мирного сосуществования.
Вскоре и нам - вылетающим в Москву, сообщили, что окончательно и бесповоротно мы вылетаем в 17-40, и настал всеобщий консенсус. Но Аннушка уже пролила масло.
Здесь с вашего позволения я вывожу второго главного героя на авансцену этой замысловатой истории, а именно - вашего покорного слугу - самого себя. Цель всего задуманного и исполненного мною заключалась, конечно, не в восстановлении попранной справедливости, хотя позиционировал я себя, разумеется, как «мирного человека, которому нужна всего лишь справедливость». Целью было получение интересного опыта столкновения со стихией - это очень похоже на восхождение в горах, когда многие говорят - «ну зачем ты туда поперся? Это безумие, лезть на вершину, когда можешь погибнуть в любой момент.» Но мы лезем и не гибнем, потому что опыт + трезвый расчет + везение + сила духа позволяют нам выживать. Эту вершину социальной горы мне было интересно попытаться исследовать, чтобы почувствовать силу иной стихии - стихии мясорубочной системы коммунистического восточного деспотизма. Альпинисты вооружаются ледорубами и крючьями, и я, оценив свое положение, решил, что обладаю достаточным снаряжением для этого эксперимента - у меня было безупречно законное требование, у меня было российское гражданство, что, конечно, на порядок более худшего качества, чем немецкое, но тоже вполне добротное при осторожном употреблении, у меня была ясная и последовательная линия поведения, у меня не было бремени в виде эгоистических мотивов, поскольку исследование социальных систем мне интересно постольку, поскольку социальные страхи являются тяжелейшим бременем многих людей, помочь сбросить которое можно лишь хорошо разбираясь в предмете.
Мое появление было подобно легкому бризу, лишь освежающему дыхание и не предвещающему неопытному глазу ничего экстраординарного. Я сделал очень простую и тихую вещь - я написал список нарушений, которые с моей точки зрения допустила авиакомпания, и потребовал у начальника отдела перевозок (далее - НОП) написать на этой бумаге свою резолюцию - согласен со всеми пунктами, или не согласен с некоторыми и т.п. - меня устраивал любой вариант, но только чтобы на моем документе была зафиксирована реакция начальства. Произошло это за два часа до вылета. НОП прочитал текст, попытался оспорить пару моментов, но быстро уступил и сказал, что возражений нет, но ему требуется 10 минут для формальной проверки конкретных цифр. В течение последующего часа я три раза ловил его, заглядывал в глаза и сообщал, что без подписанной бумаги я никуда не полечу. Он отвечал, что помнит обо мне и уточняет данные. В течении того же часа я заловил еще около 3-х или 4-х разного калибра начальников, и сообщал им, что бумага, требующая подписи, находится у НОП, и что если эта бумага подписана не будет, то я никуда не лечу и устраиваю голодовку.
Было видно, что начальники понимали смысл моих слов как-то по-особенному. Я повнимательнее заглянул им в глаза, и понял, что смысл моего заявления они понимают как-то абстрактно - в отрыве от принципиальной возможности практической реализации такой затеи. Начиная с 16-00 НОП более не появлялся на горизонте, и я понял, что им выбрана самая простая политика - не появиться вовсе. Ну в самом деле - надо ведь быть идиотом, чтобы после 2-х суток болтания по гостиницам, залам ожидания и самолетам не забраться в свой самолет при первой возможности. Но руководство не учло, что имеют дело с человеком, наполненность жизни которого не лимитируется какими-то определенными бытовыми факторами, и интерес исследователя + желание ответить достойно на такое беспрецедентное отношение к пассажирам для меня стократно важнее, чем лишние сутки в аэропорту. Кроме того выяснилась еще одна особенность работы их системы. Дело в том, что по шапке получал тот, кто высовывается, и поэтому если мелкий начальник внемлет моим требованиям и обратится к старшему начальнику, то именно он и будет виноват, как совершивший хоть какое-то позитивное действие. В отношении пассажиров здесь везде и во всем применяется тактика глухой обороны, так что, к примеру, работников, знающих английский язык переводят подальше, а здесь оставляют таких, которые и по-русски иногда понимают только с третьего раза. Это очень удобно - претензию ведь надо высказать, а как ее выскажешь тому, кто говорит только по-туркменски и чуть-чуть по-русски? Особенно это удобно в отношении англо- и проче-говорящих пассажиров. Взысканию (как минимум устному) подвергается работник, хоть в чем-то пошедший на требование пассажиров. Например, даже вроде бы не имеющая прямого отношения к службам аэропорта работница кафе, под давлением немца предоставившая телефон для связи с работниками аэропорта, была за это немедленно отстранена со своей работы, причем происходило это все на глазах пассажиров.
Время неумолимо отсчитывает свой ход, и в 17-00 пассажиров повели на посадку, и я во всеуслышание заявил, что, во-первых, никуда не лечу, а во-вторых, объявляю голодовку. Мое заявление произвело эффект взорвавшейся бомбы. Наконец-то они поняли, что этот русский в самом деле решил учудить эдакую выходку. И это им очень не понравилось. Дальнейшая хронология событий такова:
17-10 - прибежали сразу три начальника. Зам. Генерального директора среди них нет. Они стали ласково меня уговаривать, чуть не обнимая, отказаться от своего решения. Чтобы не тратить зря время (а я все-таки, конечно же, предпочитал завершить дело миром и таки улететь своим рейсом), я произнес следующую речь: «Слушай, друг, я сам являюсь директором крупной российской туристической фирмы, и я прекрасно представляю себе психологию поведения руководителя, спасающего фирму от скандала, а себя от взбучки вышестоящего начальства. Не трать зря времени - я взрослый человек, я принял решение и я не уйду отсюда, покуда моя жалоба не будет принята и подписана. Я собираюсь подавать в суд на вашу компанию, а без подписанной вами претензии мое заявление и гроша ломаного не будет стоить.» Недолгий пристальный взгляд мне в глаза - и он понял, что дело миром не кончится. Он ушел звонить.
17-20 - музыка фортиссимо - апогей мелодрамы. Появляется ОН. По нему сразу видно, что ОН решает все вопросы. Раньше я его не видел. Он протягивает мне тот самый листок, на котором - о чудо - стоит подпись! Радость моя была недолгой - подпись оказалась без должности, без даты. Зато была расшифровка фамилии, и я громко спросил - а кто это такой-то по должности? На беду для себя мимо проходил еще один работник авиакомпании, и ничтоже сумняшеся - видимо в горячке суеты, удивленно сказал - «а у нас таких и нет». Я демонически рассмеялся и порвал бумагу, и сообщил, что положение изменилось, и немедленно накатал новую бумагу, и потребовал подписать уже ее. Туда я внес параграф о том, что бумага была подписана только после моего объявления голодовки. И тут ОН преобразился. Он осунулся, ощерился и словно сбросил маску. Под маской оказалось лицо жесткого, если не сказать жестокого, и злого человека. ОН сказал мне, что я делаю большую ошибку, что в Туркмении очень непросто тем, кто идет поперек дороги, что мне здесь угрожает большая опасность, и в завершение своей речи сообщил, что недавно один негр отсидел тут за нечто подобное 8 месяцев в тюрьме. По его виду было видно, что ОН уверен в том, что я пойму все его намеки и пойду на попятную. Но не тут то было. Я попросту стал повторять слова того самого немца, и стал довольно громко на весь зал орать, что меня не интересуют порядки в их посткоммунистической стране с диктаторским режимом, где позволяют себе так издеваться над людьми, что я гражданин России и требую то-то и то-то. ОН понял, что я объявил войну. Услышав мои слова «посткоммунистическая система», он преобразился, стал решительным и деловитым. Он грозно тыкал пальцами в каждого присутствующего и говорил: «ты слышал, и ты слышал, и ты слышал - вы поняли - против чего он тут выступает?». Я не снижая тона сообщаю ему, что интеллектом видать его бог обидел, потому что «посткоммунистический» - это не оскорбление, это факт - все страны СНГ являются посткоммунистическими странами. Вот странно - с одной стороны я понимаю, что убедить здесь кого-то в чем-то - затея, достойная Сизифа. С другой стороны машинка в голове ГБ-шника работает четко, и я вижу, что он понял, что козырь, который он вроде бы уже получил на руки, растворился, потому что в самом деле слово «посткоммунистический» имеет совершенно нейтральную окраску. Всё-таки это система, и у нее есть хоть и дикие, но свои определенные правила игры.
Он остыл, отошел в сторонку, снял трубку и стал с кем-то долго совещаться, решительно предлагая немедленно вызвать спецназ и разобраться со мной по полной программе, потому что я не к авиакомпании имею претензии, а покушаюсь на самые их политические устои, и что я тут произношу речи, просто немыслимые для уха туркмена, что я являюсь самым настоящим провокатором и прочее и прочее. На том конце трубки с таким решением не соглашались - там понимали, что нужен хоть какой завалящий, но повод. ОН продолжал жаловаться, что очень устал, что этот политический террорист должен быть наказан и т.п. Я со своего места орал так, что было слышно на весь зал и в той трубке, конечно, тоже, что пусть этот важный начальник на том конце провода поднимет свою задницу и притащит ее сюда, а не прячется за спины церберов, и что я и сам с ним могу по телефону поговорить, а не через этого психопата. Начальники, пограничники и прочие товарищи просто онемели, они натурально просто потеряли дар речи, видя, как этот сумасшедший разговаривает с НИМ. Между тем ОН в самом деле терял психическое равновесие - раз пять он отрывался от трубки и бросался ко мне, останавливаясь на пол пути и выбрасывая все новые и новые оскорбления и угрозы уже совершенно нецензурного характера.
17-40 - время вылета. ОН дает команду, потрясая дланью кому-то - самолет держать во что бы то ни стало. Он снова умоляет ТОГО в трубке дать санкцию на применение самых решительных мер. Санкции нет. Решения ситуации нет. Никакого намека на мое согласие нет - я демонстративно выкрикиваю произвольные фразы про толстые задницы местного начальства, про полную их импотенцию в решении проблем пассажиров, про то, что моя жена прямо сегодня вечером будет связываться с CNN, и уже завтра они будут здесь (беру на пушку), и так далее. ОН сейчас либо получит инфаркт, либо бросится на меня и закусает.
Он раз за разом бросает в трубку фразы:
«Ну он объявил голодовку, ну натурально, да! Ну вот он передо мной сидит и натурально объявил голодовку!!» - он говорил это так, как если бы перед ним сидел инопланетянин - «ну вот он, прямо передо мной, натурально, с антеннами!!» - уж не знаю, может быть я был первым в истории Туркменистана человеком, объявившим голодовку?
«Он только делает вид, что против авиакомпании выступает - на самом деле он против нашего режима, он политический провокатор, он против государства нашего! Давайте заберем его и дело с концами!»
Парадокс, однако, в том, что кричать «давайте его брать» - это одно, а принять решение его брать - совсем другое, потому что тот, кто принимает хоть какое-то решение, тот рискует шеей в этом государстве, и самая безопасная позиция - это не принимать никаких решений, и делать все для того, чтобы решения за тебя принимали другие. На том конце трубки это понимают лучше моего.
17-42 - Кажется, вопрос сейчас решится не в мою пользу. Злой ГБ-шник перестал плакаться и с надеждой говорит проникновенно в трубку - «ну, значит берем его, да? Да? Ну? Берем? Я так устал, все так устали, тут столько пассажиров ждут вылета, а эта сволочь тут всех мучает, ну значит берем его, да?» Я чувствовал себя как альпинист на остром гребне - еще один порыв ветра, и тебя унесет. От пропасти меня отделяло одно «да» на том конце провода.
17-45. Трубка приняла решение.
Полет над гнездом туркменской кукушки. (Часть 1)
Полет над гнездом туркменской кукушки.
Путь к Ясному сознанию.
Записки из Индии 2002г.
В середине декабря, после завершения моего путешествия по Индии, когда мне казалось, что ужасы индийского бардака подошли к концу, жизнь еще раз продемонстрировала в действии один из законов Паркинсона, а именно тот, который гласит - если дела пошли плохо, то в ближайшем будущем они пойдут еще хуже.
Еще летом, выбирая между Сциллой «Киргизских авиалиний» ( в том году одни наши знакомые просидели 12 дней в здании аэропорта, ожидая стыковочного рейса из Бишкека в Дели), и Харибдой «Эйр Индия» (одна из тех, кто замыкает рейтинг мировых авиакомпаний, и услуг которой даже индусы предпочитают избегать), я остановил свой выбор на авиакомпании «Туркменские авиалинии» (везде далее - «ТА»), о которой многие отзывались, как о более надежной по сравнению с вышеупомянутыми.
Ужасы начались неожиданно. В 3-30 утра 15-го декабря пошел отсчет тому, чему дать определение я предоставляю читателю самостоятельно, а я опишу лишь факты. Итак, в 3-30 утра нас выгрузили в транзитный зал международного аэропорта в Ашхабаде. Вместе с нами туда же были загружены еще два-три рейса, ожидающих своего стыковочного вылета. Первое легкое недоумение у обитателей транзитного зала возникло к 6 утра. Мы наконец-то отошли от эйфории предвкушения близости конца, и обратили внимание на то, что в зале пусто и холодно (на улице минус 3, и стеклянные двери, отделяющие нас от зимы, имели слишком широкие щели, так что холод стал брать свое). Мы также уяснили, что информационные табло мертвы, что в зале нет ни единого работника аэропорта, что сиденья жесткие и что холод начинает пробирать. Наверное, вся бы эта история не пошла так, как пошла, и бессловесные посткоммунистические пассажиры изошли бы раздражением на работников авиакомпании и друг на друга, но в конце концов тихо и мирно все проглотили, но кому-то на небесах было угодно другое продолжение. Занавес вспорхнул, и на сцене появилось главное действующее лицо первой половины ужасного дня 15-го декабря. И этим лицом оказался немного неловкий и даже чем-то смешной, полноватый немец с двумя дочерьми лет 10-11, маленьким чемоданом и забавным маленьким рюкзачком. Он выглядел всполошенным и суетливым, бегал по залу и вопрошал «Где босс?» у рядовых пограничников, которые по-английски и по-русски говорили так же, как немец на туркменском, а также у пробегающих рядовых работниц службы регистрации, которые по-русски говорили хорошо, но не позволяли себе сказать ничего кроме «нет телефонов, нет начальников, нет информации, нет ничего и меня нет». Это было немного смешно, и все улыбались, глядя на бессмысленные метания немца. Но немец преподал нам всем урок, который, я уверен, запомнится многим пассажирам надолго.
Немец неожиданно впал в ярость и неустанный энтузиазм. Он кричал на всех, кто имел хоть какое-то отдаленное отношение к аэропорту, включая работниц магазинов «Duty free» и продавщиц в ларьке, пограничников и появляющихся и исчезающих мелких служащих, он потрясал руками, он вопил, что ему нужна гостиница и питание, что его не интересуют никакие объяснения того, почему ни гостиницы, ни питания предоставить нам не могут. Он молотил воздух равномерными воплями «Где босс» и «Мне и моим детям, больным диабетом, нужна гостиница и питание». Эти вопли раз за разом становились все настойчивее и громче, он кричал остальным русскоязычным туристам, что он изумлен, почему и они не кричат, почему не борются за свои права. Он кричал работницам у регистрации, что он заплатил свои деньги не за воздух, а за реальные услуги, и что пусть ему оказывают эти услуги. Он кричал пограничникам в лицо, что их государство - криминальное, что их Ниязов - преступник и диктатор, раз в его стране возможны такие вещи, что это фактически похищение людей, поскольку пограничники жестко пресекали все попытки выйти за пределы аэропорта для того, чтобы самому снять себе гостиницу в городе. Он кричал темным личностям, которые время от времени появлялись из служебных закрытых дверей и исчезающих там же, и категорически отрицали свою причастность к чему угодно, что они сами, их государство и их авиакомпания - это единая мафия, что их посткоммунистической системе место в архиве, что их государство - это натуральный ГУЛАГ и т.п.
К 10 часам утра ситуация накалилась. Немец парадоксальным образом не утерял своей активности, а напротив - все наращивал ее, и почти против своего желания в водоворот криков и требований оказались вовлечены многие другие пассажиры из Украины и России. Началось столпотворение, которое вот-вот должно было перейти к разносу витрин и физическому воздействию, и, почувствовав неладное, рядовые работники сломались и позвали на помощь таки свое руководство.
Руководство появлялось на арене, как продавцы гашиша на улицах Дели - украдкой, быстрыми шажками пробегали по залу, уворачиваясь от пассажиров и бормоча «нет-нет, я не начальство, я вообще никто», добегали до своих регистраторш, что-то скороговоркой обсуждали и мгновенно убегали. Очень показательным было появление молодого человека лет 30, который на мой вопрос «ты - начальник?» испуганно сказал «нет-нет», и побежал дальше в укрытие - в зал для пассажиров бизнес-класса. Однако укрытие было взято штурмом, и в нем были застигнуты врасплох несколько людей. Тот самый молодой человек оказался самым настоящим заместителем генерального директора аэропорта. Вот тебе и не начальник! Он выслушивал требования пассажиров, участливо кивая, и не говорил ничего конкретного - ни когда будет еда, ни когда дадут попить воды, ни когда полетят самолеты, ни даже когда он даст какую-то информацию. Начальство исчезло, оделив нас обещаниями немедленно все исправить. Все успокоились, но не тут-то было! Вновь наш неугомонный немец пошел в атаку, крича, что ему не нужны обещания, а нужны реальные действия и реальная информация о том - что делается. Он давил и давил, и через час его напор снова стал угрожающим, и снова появились начальники. На вопрос - «почему в течение часа ничего не произошло», им ответить было нечего. Немец впал в истерику, и, похоже, остальные были недалеко от этого.
Попутно я предавался развлечениям. Я плотно взял двух пограничников, и стал требовать выпустить меня в город, потому что я хочу в гостиницу, пусть за свой счет. Они категорически заявляли, что визы у меня нет, так что только через их труп. Я соглашался с их решением, но требовал, чтобы они дали мне запрет в письменной форме. Это, конечно, было чересчур, и они были в шоке от такого требования. Я настаивал на своем, но смысла в этом было немного. Тогда я сменил тактику. Когда в очередной раз дверь отворилась, чтобы впустить очередного работника аэропорта, я попросту вставил свою ногу и не дал закрыться двери. Пограничники были в экстазе, но применять силу к гражданину России остерегались, поскольку они были самыми обычными рядовыми пограничниками, и привыкли только подчиняться. Но моя нога-то находится на суверенной территории Туркменистана, и дверь закрыть невозможно, и я стараюсь выйти! Паника. Мгновенно забыв о том, что еще 5 минут назад они уверяли, что никаких начальников нет и поблизости, что сегодня суббота и все дома спят, они вызвали начальника, который и прибыл через минуту. Я повторил свои требования. Начальника обуял ступор. Написать письменное запрещение - да он умрет, но не оставит своей подписи нигде. Не написать - а как мотивировать отказ, ведь его запрет совершенно законен, ведь у меня нет визы. Получилась интереснейшая ситуация - начальник боится подписать свое распоряжение, которое находится в полном соответствии и с внутренними инструкциями, и с международным законодательством. Я не стал более мучить служивых - это было бы похоже на вивисекцию, но кое-какие выводы для себя сделал о местных нравах - ведь это кое о чем говорит, не правда - ли - такой безумный страх перед необходимостью принять решение. Позже мне очень пригодилось это наблюдение.
Наконец появилась первая информация. Она была в высшей степени неформальная, и даже более того - она была секретная, по крайней мере появившиеся на своих рабочих местах работники авиакомпании и аэропорта, которые нам ее сообщали, вели себя так, словно совершали должностное преступление, давая нам ее. Заключались новости в том, что наше требование размещения в гостинице - это нонсенс по местным понятиям, и именно поэтому никаких гостиниц нам не предоставили и никогда не предоставят, потому что здесь никто никогда этого не делал, и не знает - как это делается, и вообще не имеет таких полномочий!
Наконец-то нам выдали неразмороженные обеды, и мы отправили их «взад» на разморозку. После обеда сил у пассажиров прибавилось, их детективная деятельность продолжала нарастать, и поток неофициальной информации стал погуще. Мы узнали, что погодные условия давно перестали, а то и вовсе не были основной причиной таких массовых и длительных задержек. Мы узнали, что самолеты, которые должны были отвезти наших людей в Дели и Москву, отправили в Лондон и в Киев, так как тех пассажиров было больше. До ждущих рейса на Москву стал доходить весь ужас их положения, поскольку получилось так, что их было меньшинство, поэтому руководство бросало все свои возможности на другие рейсы, а по Москве не было даже приблизительной информации о том, когда появится информация о приблизительном времени вылета! Также мы все узнали, что нам не разрешат бесплатно позвонить ни в Москву, ни в Киев, ни куда-либо вообще.
Наконец, руководство поняло, что надо изолировать главный источник беспокойства - непрерывно достающего их немца. Его изъяли из зала бизнес-класса, который к тому времени превратился в помесь Гайд-парка и стихийной баррикады, и услали на поселение в комнату матери и ребенка, причем работник аэропорта орал, не стесняясь, во весь голос кому-то: «Даже если там будет туркменская мать с ребенком - вышвыривайте их к дьяволу и сажайте туда немца». Немца увели, и многолетняя привычка страха перед системой сработала в остальных пассажирах. Установилась мирная атмосфера, запустили кино, всех желающих бесплатно поили чаем и водкой, и даже появились слухи, что может такое случиться, что кого-то поселят в гостиницу! И чудо свершилось - в час дня ожидающих вылета в Дели, регистрацию которых назначили на 15-00, повезли в гостиницу. Зачем, спросите вы, если сразу же по приезду им надо будет разворачиваться и ехать на регистрацию? Мы тоже себе задали этот вопрос, но слово «гостиница» оказало магическое и размягчающее влияние на мозги «делийцев», и они благополучно отъехали, оставив еще больше пространства в зале бизнес-класса и разрядив обстановку до состояния мирного сосуществования.
Вскоре и нам - вылетающим в Москву, сообщили, что окончательно и бесповоротно мы вылетаем в 17-40, и настал всеобщий консенсус. Но Аннушка уже пролила масло.
Здесь с вашего позволения я вывожу второго главного героя на авансцену этой замысловатой истории, а именно - вашего покорного слугу - самого себя. Цель всего задуманного и исполненного мною заключалась, конечно, не в восстановлении попранной справедливости, хотя позиционировал я себя, разумеется, как «мирного человека, которому нужна всего лишь справедливость». Целью было получение интересного опыта столкновения со стихией - это очень похоже на восхождение в горах, когда многие говорят - «ну зачем ты туда поперся? Это безумие, лезть на вершину, когда можешь погибнуть в любой момент.» Но мы лезем и не гибнем, потому что опыт + трезвый расчет + везение + сила духа позволяют нам выживать. Эту вершину социальной горы мне было интересно попытаться исследовать, чтобы почувствовать силу иной стихии - стихии мясорубочной системы коммунистического восточного деспотизма. Альпинисты вооружаются ледорубами и крючьями, и я, оценив свое положение, решил, что обладаю достаточным снаряжением для этого эксперимента - у меня было безупречно законное требование, у меня было российское гражданство, что, конечно, на порядок более худшего качества, чем немецкое, но тоже вполне добротное при осторожном употреблении, у меня была ясная и последовательная линия поведения, у меня не было бремени в виде эгоистических мотивов, поскольку исследование социальных систем мне интересно постольку, поскольку социальные страхи являются тяжелейшим бременем многих людей, помочь сбросить которое можно лишь хорошо разбираясь в предмете.
Мое появление было подобно легкому бризу, лишь освежающему дыхание и не предвещающему неопытному глазу ничего экстраординарного. Я сделал очень простую и тихую вещь - я написал список нарушений, которые с моей точки зрения допустила авиакомпания, и потребовал у начальника отдела перевозок (далее - НОП) написать на этой бумаге свою резолюцию - согласен со всеми пунктами, или не согласен с некоторыми и т.п. - меня устраивал любой вариант, но только чтобы на моем документе была зафиксирована реакция начальства. Произошло это за два часа до вылета. НОП прочитал текст, попытался оспорить пару моментов, но быстро уступил и сказал, что возражений нет, но ему требуется 10 минут для формальной проверки конкретных цифр. В течение последующего часа я три раза ловил его, заглядывал в глаза и сообщал, что без подписанной бумаги я никуда не полечу. Он отвечал, что помнит обо мне и уточняет данные. В течении того же часа я заловил еще около 3-х или 4-х разного калибра начальников, и сообщал им, что бумага, требующая подписи, находится у НОП, и что если эта бумага подписана не будет, то я никуда не лечу и устраиваю голодовку.
Было видно, что начальники понимали смысл моих слов как-то по-особенному. Я повнимательнее заглянул им в глаза, и понял, что смысл моего заявления они понимают как-то абстрактно - в отрыве от принципиальной возможности практической реализации такой затеи. Начиная с 16-00 НОП более не появлялся на горизонте, и я понял, что им выбрана самая простая политика - не появиться вовсе. Ну в самом деле - надо ведь быть идиотом, чтобы после 2-х суток болтания по гостиницам, залам ожидания и самолетам не забраться в свой самолет при первой возможности. Но руководство не учло, что имеют дело с человеком, наполненность жизни которого не лимитируется какими-то определенными бытовыми факторами, и интерес исследователя + желание ответить достойно на такое беспрецедентное отношение к пассажирам для меня стократно важнее, чем лишние сутки в аэропорту. Кроме того выяснилась еще одна особенность работы их системы. Дело в том, что по шапке получал тот, кто высовывается, и поэтому если мелкий начальник внемлет моим требованиям и обратится к старшему начальнику, то именно он и будет виноват, как совершивший хоть какое-то позитивное действие. В отношении пассажиров здесь везде и во всем применяется тактика глухой обороны, так что, к примеру, работников, знающих английский язык переводят подальше, а здесь оставляют таких, которые и по-русски иногда понимают только с третьего раза. Это очень удобно - претензию ведь надо высказать, а как ее выскажешь тому, кто говорит только по-туркменски и чуть-чуть по-русски? Особенно это удобно в отношении англо- и проче-говорящих пассажиров. Взысканию (как минимум устному) подвергается работник, хоть в чем-то пошедший на требование пассажиров. Например, даже вроде бы не имеющая прямого отношения к службам аэропорта работница кафе, под давлением немца предоставившая телефон для связи с работниками аэропорта, была за это немедленно отстранена со своей работы, причем происходило это все на глазах пассажиров.
Время неумолимо отсчитывает свой ход, и в 17-00 пассажиров повели на посадку, и я во всеуслышание заявил, что, во-первых, никуда не лечу, а во-вторых, объявляю голодовку. Мое заявление произвело эффект взорвавшейся бомбы. Наконец-то они поняли, что этот русский в самом деле решил учудить эдакую выходку. И это им очень не понравилось. Дальнейшая хронология событий такова:
17-10 - прибежали сразу три начальника. Зам. Генерального директора среди них нет. Они стали ласково меня уговаривать, чуть не обнимая, отказаться от своего решения. Чтобы не тратить зря время (а я все-таки, конечно же, предпочитал завершить дело миром и таки улететь своим рейсом), я произнес следующую речь: «Слушай, друг, я сам являюсь директором крупной российской туристической фирмы, и я прекрасно представляю себе психологию поведения руководителя, спасающего фирму от скандала, а себя от взбучки вышестоящего начальства. Не трать зря времени - я взрослый человек, я принял решение и я не уйду отсюда, покуда моя жалоба не будет принята и подписана. Я собираюсь подавать в суд на вашу компанию, а без подписанной вами претензии мое заявление и гроша ломаного не будет стоить.» Недолгий пристальный взгляд мне в глаза - и он понял, что дело миром не кончится. Он ушел звонить.
17-20 - музыка фортиссимо - апогей мелодрамы. Появляется ОН. По нему сразу видно, что ОН решает все вопросы. Раньше я его не видел. Он протягивает мне тот самый листок, на котором - о чудо - стоит подпись! Радость моя была недолгой - подпись оказалась без должности, без даты. Зато была расшифровка фамилии, и я громко спросил - а кто это такой-то по должности? На беду для себя мимо проходил еще один работник авиакомпании, и ничтоже сумняшеся - видимо в горячке суеты, удивленно сказал - «а у нас таких и нет». Я демонически рассмеялся и порвал бумагу, и сообщил, что положение изменилось, и немедленно накатал новую бумагу, и потребовал подписать уже ее. Туда я внес параграф о том, что бумага была подписана только после моего объявления голодовки. И тут ОН преобразился. Он осунулся, ощерился и словно сбросил маску. Под маской оказалось лицо жесткого, если не сказать жестокого, и злого человека. ОН сказал мне, что я делаю большую ошибку, что в Туркмении очень непросто тем, кто идет поперек дороги, что мне здесь угрожает большая опасность, и в завершение своей речи сообщил, что недавно один негр отсидел тут за нечто подобное 8 месяцев в тюрьме. По его виду было видно, что ОН уверен в том, что я пойму все его намеки и пойду на попятную. Но не тут то было. Я попросту стал повторять слова того самого немца, и стал довольно громко на весь зал орать, что меня не интересуют порядки в их посткоммунистической стране с диктаторским режимом, где позволяют себе так издеваться над людьми, что я гражданин России и требую то-то и то-то. ОН понял, что я объявил войну. Услышав мои слова «посткоммунистическая система», он преобразился, стал решительным и деловитым. Он грозно тыкал пальцами в каждого присутствующего и говорил: «ты слышал, и ты слышал, и ты слышал - вы поняли - против чего он тут выступает?». Я не снижая тона сообщаю ему, что интеллектом видать его бог обидел, потому что «посткоммунистический» - это не оскорбление, это факт - все страны СНГ являются посткоммунистическими странами. Вот странно - с одной стороны я понимаю, что убедить здесь кого-то в чем-то - затея, достойная Сизифа. С другой стороны машинка в голове ГБ-шника работает четко, и я вижу, что он понял, что козырь, который он вроде бы уже получил на руки, растворился, потому что в самом деле слово «посткоммунистический» имеет совершенно нейтральную окраску. Всё-таки это система, и у нее есть хоть и дикие, но свои определенные правила игры.
Он остыл, отошел в сторонку, снял трубку и стал с кем-то долго совещаться, решительно предлагая немедленно вызвать спецназ и разобраться со мной по полной программе, потому что я не к авиакомпании имею претензии, а покушаюсь на самые их политические устои, и что я тут произношу речи, просто немыслимые для уха туркмена, что я являюсь самым настоящим провокатором и прочее и прочее. На том конце трубки с таким решением не соглашались - там понимали, что нужен хоть какой завалящий, но повод. ОН продолжал жаловаться, что очень устал, что этот политический террорист должен быть наказан и т.п. Я со своего места орал так, что было слышно на весь зал и в той трубке, конечно, тоже, что пусть этот важный начальник на том конце провода поднимет свою задницу и притащит ее сюда, а не прячется за спины церберов, и что я и сам с ним могу по телефону поговорить, а не через этого психопата. Начальники, пограничники и прочие товарищи просто онемели, они натурально просто потеряли дар речи, видя, как этот сумасшедший разговаривает с НИМ. Между тем ОН в самом деле терял психическое равновесие - раз пять он отрывался от трубки и бросался ко мне, останавливаясь на пол пути и выбрасывая все новые и новые оскорбления и угрозы уже совершенно нецензурного характера.
17-40 - время вылета. ОН дает команду, потрясая дланью кому-то - самолет держать во что бы то ни стало. Он снова умоляет ТОГО в трубке дать санкцию на применение самых решительных мер. Санкции нет. Решения ситуации нет. Никакого намека на мое согласие нет - я демонстративно выкрикиваю произвольные фразы про толстые задницы местного начальства, про полную их импотенцию в решении проблем пассажиров, про то, что моя жена прямо сегодня вечером будет связываться с CNN, и уже завтра они будут здесь (беру на пушку), и так далее. ОН сейчас либо получит инфаркт, либо бросится на меня и закусает.
Он раз за разом бросает в трубку фразы:
«Ну он объявил голодовку, ну натурально, да! Ну вот он передо мной сидит и натурально объявил голодовку!!» - он говорил это так, как если бы перед ним сидел инопланетянин - «ну вот он, прямо передо мной, натурально, с антеннами!!» - уж не знаю, может быть я был первым в истории Туркменистана человеком, объявившим голодовку?
«Он только делает вид, что против авиакомпании выступает - на самом деле он против нашего режима, он политический провокатор, он против государства нашего! Давайте заберем его и дело с концами!»
Парадокс, однако, в том, что кричать «давайте его брать» - это одно, а принять решение его брать - совсем другое, потому что тот, кто принимает хоть какое-то решение, тот рискует шеей в этом государстве, и самая безопасная позиция - это не принимать никаких решений, и делать все для того, чтобы решения за тебя принимали другие. На том конце трубки это понимают лучше моего.
17-42 - Кажется, вопрос сейчас решится не в мою пользу. Злой ГБ-шник перестал плакаться и с надеждой говорит проникновенно в трубку - «ну, значит берем его, да? Да? Ну? Берем? Я так устал, все так устали, тут столько пассажиров ждут вылета, а эта сволочь тут всех мучает, ну значит берем его, да?» Я чувствовал себя как альпинист на остром гребне - еще один порыв ветра, и тебя унесет. От пропасти меня отделяло одно «да» на том конце провода.
17-45. Трубка приняла решение.