Москва. Студенческая жизнь. Как мы жили. Последнее. 3
Мы много пели. Петь хотелось неудержимо. Мы пели за городом у костра, как все люди, мы пели и на прогулке в парке и на улицах (теперь я что-то не замечаю на улицах компаний смеющейся и поющей молодежи, впрочем, может быть, я мало хожу по улицам или хожу не там), в троллейбусе-автобусе, в университете, усевшись на ступени лестницы амфитеатров.
Дома в Станиславе я тоже все время пела, не пела только, когда читала. В Станиславе у нас были соседи - семья военного летчика: отец семейства - летчик, его жена, на много старше его, некрасивая, но когда она шла по улице, за сто шагов было видно, что идет порядочная женщина, и сынишка лет шести. С соседями они не общались, так что мы даже не были знакомы. Они жили в доме через дорогу, но улица была очень узенькая. Летчик ездил на мотоцикле. Вечерами я слышала тарахтенье мотоцикла и знала, что сосед благополучно вернулся из полетов. Как-то вечером я не услышала мотоцикла, ни в восемь, ни в девять, ни в десять. Мама уже спала. Она проснулась и спросила: «Почему ты не ложишься?» Я ответила: «Наш сосед летчик не вернулся домой». Мама спросила: «Откуда ты знаешь?» Я сказала: «Мотоцикл не тарахтел». Мама спросила, в какое время он обычно возвращается, я ответила, что между восемью и девятью часами. А сейчас уже двенадцатый час. Мама сказала: «Вот не знала, что ты его каждый вечер ждешь». Здесь мы услышали мотоцикл, и я спокойно легла спать. Однажды наш сосед пришел к нам со своим другом, тоже военным летчиком. Друг искал комнату, а наш сосед считал, что у нас есть лишняя, которую можно сдать. Я уж хотела сказать, что, пожалуйста, пусть въезжает, но тут же передумала. Я сказала, что это совершенно невозможно, потому что я все время пою. Он сказал: «И пойте, мне это совершенно не помешает». Я объяснила, что он так говорит потому, что не знает, как я пою, и никакие его уверения на меня не подействовали. Я понимала, что если за тонкой перегородкой будет находиться человек, да еще такой симпатичный парень, да еще летчик, это будет мешать мне петь. Мама сказала, что зря я не сдала комнату, что мне было бы веселее и деньги не помешают. Она сказала: «С тех пор, как все твои друзья из редакции армейской газеты демобилизовались, ты лишена мужского общества, а к квартиранту ходили бы друзья, и у нас была бы совсем другая жизнь». Но мне возможность петь была важнее. Я пела все - от украинских народных песен (между прочим, замечательная музыка, каждую можно без обработки вставлять в оперу) до оперных арий и трудных романсов Рахманинова. Пела я ужасно, кошмарно, но сама получала от этого огромное удовольствие.
Но я хотела рассказать, что пели мы, наша компания. Мы пели студенческие песни, среди которых были старые, еще дореволюционные, возможно вы все их знаете, но я все-таки напишу тексты этих песен, на всякий случай.
Колумб Америку открыл,
Страну для нас совсем чужую.
Чудак, уж лучше бы открыл
На нашей улице пивную!
Припев:
Так наливай, брат, наливай
И всё до капли выпивай!
Вино, вино-вино-вино,
Оно на радость нам дано!
По рюмочке, по маленькой,
Налей, налей, налей!
По рюмочке, по маленькой,
Чем поят лошадей!
Коперник целый век трудился,
Чтоб доказать Земли вращенье.
Чудак, уж лучше бы напился -
Тогда бы не было сомненья!
Припев
Исаак Ньютон весь век трудился,
Чтоб доказать тел притяженье.
Чудак, зачем он не влюбился,
Тогда бы не было сомненья.
Припев.
У этой песни было бесконечное количество куплетов - про Дарвина, Менделева и пр. А вот другая песня.
В первые минуты
Бог создал институты,
И Адам студентом первым был.
Адам был парень смелый,
Ухаживал за Евой,
И бог его стипендии лишил.
От Евы и Адама
Пошел народ упрямый,
Пошел не унывающий народ.
Студент бывает весел
От сессии до сессии,
А сессия всего два раза в год.
Что за предрассудки
Есть три раза в сутки
И ложиться в теплую кровать?!
Мы ж без предрассудков
Едим один раз в сутки,
А на остальное наплевать… и т.д
Химики еще со времен Менделеева пели таки частушки:
На заборе сиди кот,
Выделяет углерод.
Химия, химия - удалая химия.
Вот идет архимандрит
Выделяет ангидрит
Химия, химия - удалая химия. …
Куплетов было много, но, не будучи химиком, я их не помню. Мама училась в Военно-химической академии и со своими сокурсниками пела эти частушки.
Студенты театральных училищ пели:
Чтобы нам экзамен сдать,
Нужно знать, нужно знать,
Каким нутром играл Мочалов,
Когда и что играл Качалов,
И в чем Охлопков виноват…
Интересно, что хотя мы были людьми социально активными и политикой очень даже интересовались, в наших песнях не было никакой политики. Были политические частушки и песенки и много, но это не студенческий фольклор. Гимном нашего курса была блатная «Таганка». Я напишу текст, хотя все ее наверно знают, но пока я пишу, я чувствую себя в том времени, как будто я сижу с ребятами на лестнице на факультете и мы поем.
Цыганка с картами, дорога дальняя,
Дорога дальняя, в казеннный дом.
Быть может старая тюрьма таганская,
Меня, несчастного, по новой ждет.
Припев:
Таганка, все ночи полные огня,
Таганка, зачем сгубила ты меня
Таганка, я твой бессменный арестант,
Погибли юность и талант в твоих стенах.
Я знаю, старая, и без гадания
Что годы тяжкие мне суждены.
Опять по пятницам пойдут свидания,
И слезы горькие моей жены.
Припев
и т.д.
У студентов ИФЛИ гимном была «Бригантина», слова Павла Когана, музыка народная. «Бригантину» я думаю, вы все знаете, ее барды до сих пор поют. Но раз уж мы написали слово бригантина, я хочу сказать еще об одной особенности моего поколения. В детстве мы читали много книг о путешествиях, и не в детстве продолжали их читать. Таких книг очень много выпускал Детгиз, и они были основой нашего чтения. Мы знали все виды парусных судов и никогда бы не спутали бригантину с каравеллой или шхуну с фрегатом. Мы знали названия всех частей судна, всех мачт, всех парусов и всего такелажа. Нансен, Амундсен, капитан Скотт, а также Лаперуз, Марко Поло, Васко да Гама - были нашими любимыми героями, наряду с великими революционерами всех времен и народов. Мы знали о каждом путешественнике, где ходили его суда, что он открыл, какие отношения у него были с командой. Мы прощали им грубость и жестокость за их храбрость и неудержимое стремление к открытиям, к неведомым землям. Герои «Бригантины» даже флибустьеры, «капитан, обветренный, как скалы» и «вьется по ветру веселый Роджер» - пиратский флаг. И вот последний куплет:
И в любви, и в радости, и в горе,
Только чуточку прикрой глаза ….
В флибустьерском дальнем синем море
Бригантина подымает паруса.
Володя Тендряков, в то время популярный прозаик, один из первых «деревенщиков», был мужем моей самой близкой подруги Норы Аргуновой, тоже писательницы, писавшей главным образом рассказы о животных. Володя как-то рассказал мне, что Виктор Некрасов из поездки в США привёз в подарок Семёну Лунгину для его сына Павла (теперь известного кинорежиссёра) модель судна Колумба - шхуны Санта-Мария. Модель шхуны была разобрана на мелкие детали, и нужно было самому из этих деталей шхуну собрать. Мальчик к подарку отнёсся довольно равнодушно. Зато его папа и Вика Некрасов начали собирать, не заглядывая в инструкцию на английском языке, а пользуясь только своими знаниями. Работали со страстью, оторвать их было невозможно. Не ели, не пили, пока не собрали. Но собрали и испытали прилив невероятного счастья и гордости, глядя на воссозданное их руками знаменитое судно.
Тендрякову в подарок Вика привёз красивый ковёр и Володя был оскорблён до глубины души таким мещанским подарком.
Продолжение следует.
Дома в Станиславе я тоже все время пела, не пела только, когда читала. В Станиславе у нас были соседи - семья военного летчика: отец семейства - летчик, его жена, на много старше его, некрасивая, но когда она шла по улице, за сто шагов было видно, что идет порядочная женщина, и сынишка лет шести. С соседями они не общались, так что мы даже не были знакомы. Они жили в доме через дорогу, но улица была очень узенькая. Летчик ездил на мотоцикле. Вечерами я слышала тарахтенье мотоцикла и знала, что сосед благополучно вернулся из полетов. Как-то вечером я не услышала мотоцикла, ни в восемь, ни в девять, ни в десять. Мама уже спала. Она проснулась и спросила: «Почему ты не ложишься?» Я ответила: «Наш сосед летчик не вернулся домой». Мама спросила: «Откуда ты знаешь?» Я сказала: «Мотоцикл не тарахтел». Мама спросила, в какое время он обычно возвращается, я ответила, что между восемью и девятью часами. А сейчас уже двенадцатый час. Мама сказала: «Вот не знала, что ты его каждый вечер ждешь». Здесь мы услышали мотоцикл, и я спокойно легла спать. Однажды наш сосед пришел к нам со своим другом, тоже военным летчиком. Друг искал комнату, а наш сосед считал, что у нас есть лишняя, которую можно сдать. Я уж хотела сказать, что, пожалуйста, пусть въезжает, но тут же передумала. Я сказала, что это совершенно невозможно, потому что я все время пою. Он сказал: «И пойте, мне это совершенно не помешает». Я объяснила, что он так говорит потому, что не знает, как я пою, и никакие его уверения на меня не подействовали. Я понимала, что если за тонкой перегородкой будет находиться человек, да еще такой симпатичный парень, да еще летчик, это будет мешать мне петь. Мама сказала, что зря я не сдала комнату, что мне было бы веселее и деньги не помешают. Она сказала: «С тех пор, как все твои друзья из редакции армейской газеты демобилизовались, ты лишена мужского общества, а к квартиранту ходили бы друзья, и у нас была бы совсем другая жизнь». Но мне возможность петь была важнее. Я пела все - от украинских народных песен (между прочим, замечательная музыка, каждую можно без обработки вставлять в оперу) до оперных арий и трудных романсов Рахманинова. Пела я ужасно, кошмарно, но сама получала от этого огромное удовольствие.
Но я хотела рассказать, что пели мы, наша компания. Мы пели студенческие песни, среди которых были старые, еще дореволюционные, возможно вы все их знаете, но я все-таки напишу тексты этих песен, на всякий случай.
Колумб Америку открыл,
Страну для нас совсем чужую.
Чудак, уж лучше бы открыл
На нашей улице пивную!
Припев:
Так наливай, брат, наливай
И всё до капли выпивай!
Вино, вино-вино-вино,
Оно на радость нам дано!
По рюмочке, по маленькой,
Налей, налей, налей!
По рюмочке, по маленькой,
Чем поят лошадей!
Коперник целый век трудился,
Чтоб доказать Земли вращенье.
Чудак, уж лучше бы напился -
Тогда бы не было сомненья!
Припев
Исаак Ньютон весь век трудился,
Чтоб доказать тел притяженье.
Чудак, зачем он не влюбился,
Тогда бы не было сомненья.
Припев.
У этой песни было бесконечное количество куплетов - про Дарвина, Менделева и пр. А вот другая песня.
В первые минуты
Бог создал институты,
И Адам студентом первым был.
Адам был парень смелый,
Ухаживал за Евой,
И бог его стипендии лишил.
От Евы и Адама
Пошел народ упрямый,
Пошел не унывающий народ.
Студент бывает весел
От сессии до сессии,
А сессия всего два раза в год.
Что за предрассудки
Есть три раза в сутки
И ложиться в теплую кровать?!
Мы ж без предрассудков
Едим один раз в сутки,
А на остальное наплевать… и т.д
Химики еще со времен Менделеева пели таки частушки:
На заборе сиди кот,
Выделяет углерод.
Химия, химия - удалая химия.
Вот идет архимандрит
Выделяет ангидрит
Химия, химия - удалая химия. …
Куплетов было много, но, не будучи химиком, я их не помню. Мама училась в Военно-химической академии и со своими сокурсниками пела эти частушки.
Студенты театральных училищ пели:
Чтобы нам экзамен сдать,
Нужно знать, нужно знать,
Каким нутром играл Мочалов,
Когда и что играл Качалов,
И в чем Охлопков виноват…
Интересно, что хотя мы были людьми социально активными и политикой очень даже интересовались, в наших песнях не было никакой политики. Были политические частушки и песенки и много, но это не студенческий фольклор. Гимном нашего курса была блатная «Таганка». Я напишу текст, хотя все ее наверно знают, но пока я пишу, я чувствую себя в том времени, как будто я сижу с ребятами на лестнице на факультете и мы поем.
Цыганка с картами, дорога дальняя,
Дорога дальняя, в казеннный дом.
Быть может старая тюрьма таганская,
Меня, несчастного, по новой ждет.
Припев:
Таганка, все ночи полные огня,
Таганка, зачем сгубила ты меня
Таганка, я твой бессменный арестант,
Погибли юность и талант в твоих стенах.
Я знаю, старая, и без гадания
Что годы тяжкие мне суждены.
Опять по пятницам пойдут свидания,
И слезы горькие моей жены.
Припев
и т.д.
У студентов ИФЛИ гимном была «Бригантина», слова Павла Когана, музыка народная. «Бригантину» я думаю, вы все знаете, ее барды до сих пор поют. Но раз уж мы написали слово бригантина, я хочу сказать еще об одной особенности моего поколения. В детстве мы читали много книг о путешествиях, и не в детстве продолжали их читать. Таких книг очень много выпускал Детгиз, и они были основой нашего чтения. Мы знали все виды парусных судов и никогда бы не спутали бригантину с каравеллой или шхуну с фрегатом. Мы знали названия всех частей судна, всех мачт, всех парусов и всего такелажа. Нансен, Амундсен, капитан Скотт, а также Лаперуз, Марко Поло, Васко да Гама - были нашими любимыми героями, наряду с великими революционерами всех времен и народов. Мы знали о каждом путешественнике, где ходили его суда, что он открыл, какие отношения у него были с командой. Мы прощали им грубость и жестокость за их храбрость и неудержимое стремление к открытиям, к неведомым землям. Герои «Бригантины» даже флибустьеры, «капитан, обветренный, как скалы» и «вьется по ветру веселый Роджер» - пиратский флаг. И вот последний куплет:
И в любви, и в радости, и в горе,
Только чуточку прикрой глаза ….
В флибустьерском дальнем синем море
Бригантина подымает паруса.
Володя Тендряков, в то время популярный прозаик, один из первых «деревенщиков», был мужем моей самой близкой подруги Норы Аргуновой, тоже писательницы, писавшей главным образом рассказы о животных. Володя как-то рассказал мне, что Виктор Некрасов из поездки в США привёз в подарок Семёну Лунгину для его сына Павла (теперь известного кинорежиссёра) модель судна Колумба - шхуны Санта-Мария. Модель шхуны была разобрана на мелкие детали, и нужно было самому из этих деталей шхуну собрать. Мальчик к подарку отнёсся довольно равнодушно. Зато его папа и Вика Некрасов начали собирать, не заглядывая в инструкцию на английском языке, а пользуясь только своими знаниями. Работали со страстью, оторвать их было невозможно. Не ели, не пили, пока не собрали. Но собрали и испытали прилив невероятного счастья и гордости, глядя на воссозданное их руками знаменитое судно.
Тендрякову в подарок Вика привёз красивый ковёр и Володя был оскорблён до глубины души таким мещанским подарком.
Продолжение следует.