Случай из прошлого. Часть 2
Часть 1
Я была разочарована: Яша - худой, узкоплечий, безоружный. Какой от него толк, если что? Интересно, почему офицеры смотрят на него с таким уважением и разговаривают как с равным?
Свет погасили, парикмахерскую заперли и разошлись в разные стороны. Яша легко шагал рядом. Солдаты, с которыми мне приходилось иногда ходить ночью, ходили не так. Они ходили осторожно, напряжённо, прислушиваясь, оглядываясь, а Яша шёл беззаботно, как будто по улице ярко освещённого мирного города. Иногда насвистывал весёленький мотивчик, руки в карманы, получал удовольствие от прогулки. И тут я вдруг поняла, почему офицеры говорили с ним таким тоном и смотрели такими глазами. Я сама потянулась к нему, и почему-то даже сердце сжалось. Я понимала, через что нужно пройти, чтобы совершенно лишиться чувства страха. Он через немыслимое прошел, и всё потерял, и теперь чего ему бояться? Мы попрощались у нашей калитки. «Симпатичный домик, - сказал Яша, - ваш?». «Нет, комбинатский, мама работает на комбинате зав. лабораторией». «Понятно, ну, давай пять и будь здорова». Яша пожал мне руку и исчез в темноте.
Днем я шла по той же улице на работу. Днём улица выглядит совсем иначе. Она шумная, полна народу и телег, это одна из главных магистралей города - Галицкая улица. Она ведёт к рынку. Днём сильнее видны разрушения. Здесь ещё ничего не начинали ремонтировать. Я дошла до парикмахерской и заглянула в стеклянную дверь. Парикмахерская набита посетителями - крестьянами, приехавшими на рынок. Яша кого-то стрижёт, смеётся, балагурит. Я поднялась на крыльцо и вошла в парикмахерскую - посмотреть на Яшу, поздороваться, сказать спасибо. «Здравствуйте», - весело сказала я. Яша посмотрел на меня, как будто видел в первый раз. «Здравствуйте, девушка, - сказал он, - эта парикмахерская мужская, женская с другой стороны рынка, за ратушей». Его прищуренные глаза объясняли мне, что о ночном происшествии вспоминать не нужно, и, вообще, мы не знакомы. «Спасибо вам большое - сказала я, - за ратушей? Я найду!». Хоть спасибо удалось сказать, услышал ли он, что я хотела вложить в это спасибо?
Я подхожу к зданию редакции. Подхожу на первый этаж - здесь типография. Ручной набор, плоскопечатная машина. Солдаты-наборщики, работают ловко и быстро, но охотно отвлекаются от работы, чтобы поздороваться и пошутить со мной. Я забираю уже готовые гранки, поднимаюсь в корректорскую, сажусь за стол и погружаюсь в чтение. В течение дня ко мне заходят офицеры - сотрудники редакции - перекинуться словечком, обсудить новости, угостить конфеткой. В редакции я единственная женщина, к тому же только из школы, и ко мне относятся с нежностью.
Вбегает взволнованный зам. главного.
- Смотрите что вы сделали, что вы пропустили?! Вы знаете, какие из этого могут быть неприятности. Вот, читайте
Он суёт мне под нос вчерашний номер и тычет пальцем в строчку. Я читаю: «Волейбольная команда».
- Что же тут неправильного?
- Перенос. Вы «волей» оставили в верхней строчке, а «больная» перенесли в нижнюю. И получилось «больнáя команда». Вы понимаете, играла больнáя команда! Надо не только грамматические правила соблюдать, но и о смысле думать. Хорошо, что никто не обратил внимание.
Возмущённый зам. главного ушел, хлопнув дверью.
Поздний вечер. Я спускаюсь в типографию. Метранпаж кончает верстать последнюю полосу. Вот уже можно печатать сигнальный номер. Я беру газету и иду читать в корректорскую. Солдат из типографии приходит и забирает вычитанный сигнал. Всё, газета готова. Можно начинать печатать тираж.
Я поднимаюсь со стула, потягиваюсь, разминаю уставшие от неподвижности суставы, делаю «мостик». Некоторое время стою у окна, глядя в темноту. Наконец, принимаю решение: подхожу к кровати и стелю постель. Сижу на постели и представляю себе маму. Как она там дома одна. Свет она не зажгла. Комната освещена только бликами из топящейся печки с широко открытой дверцей. Мама сидит у печки и смотрит в огонь.
Я встаю, застилаю постель, сбегаю по лестнице и выхожу в город.
Я была разочарована: Яша - худой, узкоплечий, безоружный. Какой от него толк, если что? Интересно, почему офицеры смотрят на него с таким уважением и разговаривают как с равным?
Свет погасили, парикмахерскую заперли и разошлись в разные стороны. Яша легко шагал рядом. Солдаты, с которыми мне приходилось иногда ходить ночью, ходили не так. Они ходили осторожно, напряжённо, прислушиваясь, оглядываясь, а Яша шёл беззаботно, как будто по улице ярко освещённого мирного города. Иногда насвистывал весёленький мотивчик, руки в карманы, получал удовольствие от прогулки. И тут я вдруг поняла, почему офицеры говорили с ним таким тоном и смотрели такими глазами. Я сама потянулась к нему, и почему-то даже сердце сжалось. Я понимала, через что нужно пройти, чтобы совершенно лишиться чувства страха. Он через немыслимое прошел, и всё потерял, и теперь чего ему бояться? Мы попрощались у нашей калитки. «Симпатичный домик, - сказал Яша, - ваш?». «Нет, комбинатский, мама работает на комбинате зав. лабораторией». «Понятно, ну, давай пять и будь здорова». Яша пожал мне руку и исчез в темноте.
Днем я шла по той же улице на работу. Днём улица выглядит совсем иначе. Она шумная, полна народу и телег, это одна из главных магистралей города - Галицкая улица. Она ведёт к рынку. Днём сильнее видны разрушения. Здесь ещё ничего не начинали ремонтировать. Я дошла до парикмахерской и заглянула в стеклянную дверь. Парикмахерская набита посетителями - крестьянами, приехавшими на рынок. Яша кого-то стрижёт, смеётся, балагурит. Я поднялась на крыльцо и вошла в парикмахерскую - посмотреть на Яшу, поздороваться, сказать спасибо. «Здравствуйте», - весело сказала я. Яша посмотрел на меня, как будто видел в первый раз. «Здравствуйте, девушка, - сказал он, - эта парикмахерская мужская, женская с другой стороны рынка, за ратушей». Его прищуренные глаза объясняли мне, что о ночном происшествии вспоминать не нужно, и, вообще, мы не знакомы. «Спасибо вам большое - сказала я, - за ратушей? Я найду!». Хоть спасибо удалось сказать, услышал ли он, что я хотела вложить в это спасибо?
Я подхожу к зданию редакции. Подхожу на первый этаж - здесь типография. Ручной набор, плоскопечатная машина. Солдаты-наборщики, работают ловко и быстро, но охотно отвлекаются от работы, чтобы поздороваться и пошутить со мной. Я забираю уже готовые гранки, поднимаюсь в корректорскую, сажусь за стол и погружаюсь в чтение. В течение дня ко мне заходят офицеры - сотрудники редакции - перекинуться словечком, обсудить новости, угостить конфеткой. В редакции я единственная женщина, к тому же только из школы, и ко мне относятся с нежностью.
Вбегает взволнованный зам. главного.
- Смотрите что вы сделали, что вы пропустили?! Вы знаете, какие из этого могут быть неприятности. Вот, читайте
Он суёт мне под нос вчерашний номер и тычет пальцем в строчку. Я читаю: «Волейбольная команда».
- Что же тут неправильного?
- Перенос. Вы «волей» оставили в верхней строчке, а «больная» перенесли в нижнюю. И получилось «больнáя команда». Вы понимаете, играла больнáя команда! Надо не только грамматические правила соблюдать, но и о смысле думать. Хорошо, что никто не обратил внимание.
Возмущённый зам. главного ушел, хлопнув дверью.
Поздний вечер. Я спускаюсь в типографию. Метранпаж кончает верстать последнюю полосу. Вот уже можно печатать сигнальный номер. Я беру газету и иду читать в корректорскую. Солдат из типографии приходит и забирает вычитанный сигнал. Всё, газета готова. Можно начинать печатать тираж.
Я поднимаюсь со стула, потягиваюсь, разминаю уставшие от неподвижности суставы, делаю «мостик». Некоторое время стою у окна, глядя в темноту. Наконец, принимаю решение: подхожу к кровати и стелю постель. Сижу на постели и представляю себе маму. Как она там дома одна. Свет она не зажгла. Комната освещена только бликами из топящейся печки с широко открытой дверцей. Мама сидит у печки и смотрит в огонь.
Я встаю, застилаю постель, сбегаю по лестнице и выхожу в город.