Как меня судили.
Вернемся в Станислав. Давненько мы там не были. Чтобы лучше понять эту историю, нужно заглянуть в посты «Станиславская библиотека, ее читатели и прочее» они был и ЖЖ в ноябре, а эта история прямое их продолжение. Я работала в библиотеке, и было мне очень хорошо. Это была самая интересная работа в моей жизни и самый счастливый период жизни. Вокруг были веселые счастливые люди. Война кончилась и всеми овладела эйфория (я имею ввиду военных, которых было почти столько же, сколько и гражданских - Станислав был гарнизонный город и совiтов, приехавших в Западную Украину с Востока). После 4-х лет отсутствия возможности читать, все набросились на книги. Отдел абонемента библиотеки, в котором я работала, превратился в литературный дискуссионный клуб, всегда полный людей, оживленно обсуждавших книги. Я блаженствовала в этой среде, выходной день казался мне очень длинным, я не могла дождаться, когда снова побегу в библиотеку, в свой литературный салон.
«Но злые люди нас разлучили». Напротив библиотеки размещалась редакция армейской газеты 38-ой армии Прикарпатского военного округа. Все офицеры, сотрудники газеты, были читателями библиотеки и они решили, что общаться со мной, поговорить о литературе им будет гораздо удобнее, если я буду работать не в библиотеке, а в редакции. Первому эта роковая мысль пришла в голову Владимиру (я писала об этом). Владимир демобилизовался и уехал, но у этой идеи оказалось много сторонников. Мне объяснили, что работать в редакции гораздо интереснее, что у них там работают известные московские литераторы, что к ним К. Симонов в гости приезжал и т.п. Они мне только не сказали, что все эти знаменитости демобилизовались и уехали. Я не хотела уходить из библиотеки, но когда столько военных журналистов тебя обрабатывают ежедневно с утра до вечера, то устоять трудно. Я согласилась, но тут же сообразила, что переход в редакцию не осуществим. Существовал закон, принятый, мне кажется, перед войной в целях повышения трудовой дисциплины, который предусматривал наказание за опоздание на работу и за прогул, а самовольный уход с работы вообще запрещался и наказывался тюремным заключением. А в том, что директор библиотеки Иван Ильич меня не отпустит, я не сомневалась. Но ребята мне объяснили, что могут мобилизовать меня через военкомат и тогда законы эти не будут на меня распространяться. «Подавай заявление об уходе и на завтра мы тебя мобилизуем и можешь уже на следующий день не выходить в библиотеку, а выйти к нам». Я так и сделала. Но произошла непредвиденная вещь, оказалось, что накануне военкоматы получили распоряжение прекратить всякую мобилизацию и начать широкую работу по демобилизации. Иван Ильич подал на меня в суд. Военные чувствовали себя предо мной очень неловко. Самое высокое военное начальство (в частности, прокурор армии по фамилии Чайка - такое совпадение) ходило на поклон к Ивану Ильичу и умаляло его забрать из суда заявление и отпустить меня с работы, но Иван Ильич стоял как утес. Ситуация выглядела комично, Станислав - гарнизонный город, военные тут полные хозяева, а вот не могут справиться с каким-то директором библиотеки. Иван Ильич говорил: «У нас была Комиссии из Комитета по делам библиотек Совета Министров УССР и эта Комиссия отметила работу Энгелины Березиной в приказе, и меня похвалили за то, что я умею находить такие кадры, а вдруг они опять приедут и спросят, где «кадр», у меня неприятности могут быть. Нет, не отпущу». Иван Ильич не забрал свое заявление из суда, я не забрала свое заявление об уходе, и суд состоялся.
Выглядело это так. В небольшой комнате за канцелярским письменным столом сидел судья - симпатичный человек средних лет, а по другую сторону стола сидели мы с Иваном Ильичом, пришедшие в суд под ручку. Судья объяснил мне, какое я совершила ужасное преступление. Такие преступления приносят вред нашей стране, и по закону мне полагается тюремное заключение. Но он не хочет губить мою молодую жизнь и предлагает мне следующий выход из положения. Я заберу заявление об уходе, и дело будет рассматриваться не как дело о самовольном уходе, а как дело о прогуле. Для прогула у меня есть серьезные объективные причины: «У вас ведь на прошлой неделе обокрали квартиру, - сказал судья, который все обо мне знал, - и вы ходили два дня с оперативником по рынку, разыскивая вещи». Действительно все так и было. «За прогул вам полагается 6 месяцев принудработ». «А что такое принудработы?» «Вы сможете работать на своем месте работы в библиотеке, а из вашей зарплаты будут вычитать 25%» (Представляете себе, что такое зарплата библиотекаря минус 25%?). « Я вам это предлагаю потому, что мне просто жалко сажать вас в тюрьму и потому, что Иван Ильич говорит, что вы очень хороший работник, и он не может без вас обойтись. Мне как раз было бы выгоднее посадить вас. Я уже получил письменное замечание за то, что не выполняю план по посадкам, вот смотрите», - и он вынул из ящика своего стола какую-то бумагу и положил передо мной.
В жизни себе не прощу, что я не взяла эту бумагу в руки и не прочла ее. Как я могла упустить такую возможность, ведь я могла своими глазами убедиться, что такой план действительно имеется, что он собой представляет в цифровом выражении, и по каким критериям определяются эти цифры - процент от населения? Или что-нибудь другое? В моей жизни было всего несколько случаев, когда я упустила, прозевала возможность увидеть то, что обычно не показывают и разобраться в том, что скрывают. Это один из таких случаев. Я обо всех них очень жалею и помню до сих пор.
Я спросила: «На какой срок заключения осуждают за самовольный уход с работы?» Судья ответил, что на 4 месяца. Я сказала, что в таком случае я предпочитаю тюрьму. Я просижу 4 месяца и буду свободна навсегда, а так Иван Ильич будет меня до пенсии в библиотеке держать. Очевидно, что мне выгоднее. Судья спросил: «Вы когда-нибудь в тюрьме сидели? Нет? И я вам не советую. Послушайте опытного человека». Я сказала, что на этот раз позволю себе пренебречь советом опытного человека. То, что решается, слишком важно для меня и только для меня. Другой этого понять не может. Судья спросил: «Ну что же, вызывать конвой?» Я сказала: «Вызывайте». Тут и судья, и Иван Ильич стали со слезами на глазах уговаривать меня изменить мое решение, объясняли, как плохо в тюрьме, и как Иван Ильич будет холить и лелеять меня в библиотеке, а от тюрьмы травма остается на всю жизнь, человек меняется. Словом, два взрослых умных мужчины против одной девчонки, не трудно себе представить, чем этот спор кончился. Я написала заявление о прогуле по случаю кражи, получила 6 месяцев принудработ и, на этом уд кончился.
Из суда я пошла в редакцию, где с нетерпением ждали результата, который нетрудно было предвидеть. На стенах висели плакаты: «Вот тебе, бабушка, и Юрьев день», «Привет, политкаторжанам» и прочая антисоветчина. Все были так злы, что кое-что себе позволили. Стол был накрыт, тосты произносились соответственные, словом, отвели душу. А назавтра я пошла на работу в библиотеку. И странное дело, я любила библиотеку, и мне там было хорошо, и ничего вроде бы не изменилось. Но сознание, что я здесь работаю не добровольно, портило мне все удовольствие, и денег было жалко. Я собиралась купить себе горжетку - рыжую лису, она бы очень подошла к моему пальто, а теперь об этом нечего было и думать. Подруги утешали меня, говорили, что горжетка мне бы не пошла, у меня и так слишком пышные волосы, а тут еще пышная лиса - это был бы явный перебор.
Высокое военное начальство продолжало испытывать чувство вины и навещать Ивана Ильича с душеспасительными разговорами. Через несколько месяцев он подписал мое заявление об уходе.
«Но злые люди нас разлучили». Напротив библиотеки размещалась редакция армейской газеты 38-ой армии Прикарпатского военного округа. Все офицеры, сотрудники газеты, были читателями библиотеки и они решили, что общаться со мной, поговорить о литературе им будет гораздо удобнее, если я буду работать не в библиотеке, а в редакции. Первому эта роковая мысль пришла в голову Владимиру (я писала об этом). Владимир демобилизовался и уехал, но у этой идеи оказалось много сторонников. Мне объяснили, что работать в редакции гораздо интереснее, что у них там работают известные московские литераторы, что к ним К. Симонов в гости приезжал и т.п. Они мне только не сказали, что все эти знаменитости демобилизовались и уехали. Я не хотела уходить из библиотеки, но когда столько военных журналистов тебя обрабатывают ежедневно с утра до вечера, то устоять трудно. Я согласилась, но тут же сообразила, что переход в редакцию не осуществим. Существовал закон, принятый, мне кажется, перед войной в целях повышения трудовой дисциплины, который предусматривал наказание за опоздание на работу и за прогул, а самовольный уход с работы вообще запрещался и наказывался тюремным заключением. А в том, что директор библиотеки Иван Ильич меня не отпустит, я не сомневалась. Но ребята мне объяснили, что могут мобилизовать меня через военкомат и тогда законы эти не будут на меня распространяться. «Подавай заявление об уходе и на завтра мы тебя мобилизуем и можешь уже на следующий день не выходить в библиотеку, а выйти к нам». Я так и сделала. Но произошла непредвиденная вещь, оказалось, что накануне военкоматы получили распоряжение прекратить всякую мобилизацию и начать широкую работу по демобилизации. Иван Ильич подал на меня в суд. Военные чувствовали себя предо мной очень неловко. Самое высокое военное начальство (в частности, прокурор армии по фамилии Чайка - такое совпадение) ходило на поклон к Ивану Ильичу и умаляло его забрать из суда заявление и отпустить меня с работы, но Иван Ильич стоял как утес. Ситуация выглядела комично, Станислав - гарнизонный город, военные тут полные хозяева, а вот не могут справиться с каким-то директором библиотеки. Иван Ильич говорил: «У нас была Комиссии из Комитета по делам библиотек Совета Министров УССР и эта Комиссия отметила работу Энгелины Березиной в приказе, и меня похвалили за то, что я умею находить такие кадры, а вдруг они опять приедут и спросят, где «кадр», у меня неприятности могут быть. Нет, не отпущу». Иван Ильич не забрал свое заявление из суда, я не забрала свое заявление об уходе, и суд состоялся.
Выглядело это так. В небольшой комнате за канцелярским письменным столом сидел судья - симпатичный человек средних лет, а по другую сторону стола сидели мы с Иваном Ильичом, пришедшие в суд под ручку. Судья объяснил мне, какое я совершила ужасное преступление. Такие преступления приносят вред нашей стране, и по закону мне полагается тюремное заключение. Но он не хочет губить мою молодую жизнь и предлагает мне следующий выход из положения. Я заберу заявление об уходе, и дело будет рассматриваться не как дело о самовольном уходе, а как дело о прогуле. Для прогула у меня есть серьезные объективные причины: «У вас ведь на прошлой неделе обокрали квартиру, - сказал судья, который все обо мне знал, - и вы ходили два дня с оперативником по рынку, разыскивая вещи». Действительно все так и было. «За прогул вам полагается 6 месяцев принудработ». «А что такое принудработы?» «Вы сможете работать на своем месте работы в библиотеке, а из вашей зарплаты будут вычитать 25%» (Представляете себе, что такое зарплата библиотекаря минус 25%?). « Я вам это предлагаю потому, что мне просто жалко сажать вас в тюрьму и потому, что Иван Ильич говорит, что вы очень хороший работник, и он не может без вас обойтись. Мне как раз было бы выгоднее посадить вас. Я уже получил письменное замечание за то, что не выполняю план по посадкам, вот смотрите», - и он вынул из ящика своего стола какую-то бумагу и положил передо мной.
В жизни себе не прощу, что я не взяла эту бумагу в руки и не прочла ее. Как я могла упустить такую возможность, ведь я могла своими глазами убедиться, что такой план действительно имеется, что он собой представляет в цифровом выражении, и по каким критериям определяются эти цифры - процент от населения? Или что-нибудь другое? В моей жизни было всего несколько случаев, когда я упустила, прозевала возможность увидеть то, что обычно не показывают и разобраться в том, что скрывают. Это один из таких случаев. Я обо всех них очень жалею и помню до сих пор.
Я спросила: «На какой срок заключения осуждают за самовольный уход с работы?» Судья ответил, что на 4 месяца. Я сказала, что в таком случае я предпочитаю тюрьму. Я просижу 4 месяца и буду свободна навсегда, а так Иван Ильич будет меня до пенсии в библиотеке держать. Очевидно, что мне выгоднее. Судья спросил: «Вы когда-нибудь в тюрьме сидели? Нет? И я вам не советую. Послушайте опытного человека». Я сказала, что на этот раз позволю себе пренебречь советом опытного человека. То, что решается, слишком важно для меня и только для меня. Другой этого понять не может. Судья спросил: «Ну что же, вызывать конвой?» Я сказала: «Вызывайте». Тут и судья, и Иван Ильич стали со слезами на глазах уговаривать меня изменить мое решение, объясняли, как плохо в тюрьме, и как Иван Ильич будет холить и лелеять меня в библиотеке, а от тюрьмы травма остается на всю жизнь, человек меняется. Словом, два взрослых умных мужчины против одной девчонки, не трудно себе представить, чем этот спор кончился. Я написала заявление о прогуле по случаю кражи, получила 6 месяцев принудработ и, на этом уд кончился.
Из суда я пошла в редакцию, где с нетерпением ждали результата, который нетрудно было предвидеть. На стенах висели плакаты: «Вот тебе, бабушка, и Юрьев день», «Привет, политкаторжанам» и прочая антисоветчина. Все были так злы, что кое-что себе позволили. Стол был накрыт, тосты произносились соответственные, словом, отвели душу. А назавтра я пошла на работу в библиотеку. И странное дело, я любила библиотеку, и мне там было хорошо, и ничего вроде бы не изменилось. Но сознание, что я здесь работаю не добровольно, портило мне все удовольствие, и денег было жалко. Я собиралась купить себе горжетку - рыжую лису, она бы очень подошла к моему пальто, а теперь об этом нечего было и думать. Подруги утешали меня, говорили, что горжетка мне бы не пошла, у меня и так слишком пышные волосы, а тут еще пышная лиса - это был бы явный перебор.
Высокое военное начальство продолжало испытывать чувство вины и навещать Ивана Ильича с душеспасительными разговорами. Через несколько месяцев он подписал мое заявление об уходе.