Ремарки
Не успел Большаков закончить, как в проход между рядами шагнула американка средних лет.
- Долой цензуру, - крикнула она, - в России и на Западе! И затем:
- Вы говорили о Пастернаке и Булгакове. Со мной произошла абсолютно такая же история. Мой лучший роман «Вернись, сперматозоид!» подвергся нападкам цензуры. Его отказались приобрести две школьные библиотеки в Коннектикуте и на Аляске. Предлагаю создать международную ассоциацию жертв цензуры!..
- Не вернется, - шепнул сидящий позади меня Гурфинкель.
- Кто?
- Сперматозоид, - ответил Гурфинкель, - Я бы не вернулся. Ни при каких обстоятельствах.
С. Довлатов, "Филиал"
Не знаю, как сейчас, а во времена оные, лет десять назад, было в Москве замечательное место - кафе "Консерва". Собирался там богемный люд, устраивались музыкальные вечера и чтения.
Вот на чтения молодых поэтов мы с маменькой как-то и попали.
Приятный вечер, сидим, слушаем, пиво потягиваем. В какой-то момент на сцену поднялся дяденька. Молодая явно была не молода, но бодра: классический типаж некрасиво состарившегося ловеласа, который, кадря юных барышень, приобретает вид грустного срущего спаниеля.
Дяденька начал читать, мы - слушать. Довольно продолжительное время нёс он какую-то более менее связную, но банальную до оскомину околесицу, и вот дошёл до вирш про барышню и сеновал.
За давностью лет уже не помню, в чём там было дело: то ли лирического героя отвергли, то ли, наебоврот, полюбили, но реакцию я выдала мгновенную и однозначную, наклонившись к маме прокомментировала:
- Мать, а ведь он, похоже, на сеновале конкретно облажался.
Мама хрюкнула в стакан с пивом:
- Я из-за тебя чуть не поперхнулась. Но, и вправду, что-то у дядьки, видимо, не заладилось... - задумчиво ответила родительница.