"На западном фронте без перемен"-2
Интермедия. Смена декораций
После полуночи раздались звуки артобстрела, и мастера объявили, что поместье из-за отсутствия барьера разрушено маггловской техникой, персонажи пострадали, но после будут спасены магическим десантом и останутся живы; что часть игры про Магическую Британию окончена, и у нас есть время дообсудить и дорешать, чем закончились наши сюжеты, а после будет новый вгруз. Это были, пожалуй, самые драматичные секунды всей игры, когда побледневшие мастера ждали реакции зала. Зал ответил аплодисментами и возгласами облегчения: видимо, в основном игрокам уже поднадоело бесцельно гонять инферей, мучительно придумывая, зачем они все еще здесь находятся и не аппарируют, а сюжеты действительно у многих завершились или иссякли.
Здесь мне понравилась аккуратность при смене сеттинга: обычно в таких случаях сталкиваешься с ситуацией типа «Алиса в стране чудес», где с тобой сначала много чего происходит, а потом оказывается, что на самом деле это было что-то другое (например, сон, посмертие, вставить нужное), и нужно менять вообще всю оптику осмысления произошедших событий. Такой тип я не очень люблю, потому что часто при смене этой оптики обесцениваются многие действия, в которые ты уже вложил массу сил, и твои елочные игрушки оказываются фальшивыми. Здесь не было обесценивания предыдущего опыта в духе «а на самом деле вы не маги, вам все приглючилось», а наоборот, сеттинг и персонажей «закрыли» очень аккуратно, с сохранением их ценности в изначальном виде. Понимаю, что именно этот ход может вызывать у кого-то неприятие, но мне он кажется наиболее экологичным.
После часа на выдох (мы за это время уже напридумывали, что мы станем теми самыми магглами, наткнувшимися на табличку про зараженную зону и посмотрим ту же сказку с другой стороны, где нас будут гнобить не только противники, но и волшебники) уже всех попросили одеться потеплее и провели в армейскую палатку, где сообщили, что мы - солдаты в битве при Сомме (ну ладно, мы не попали наверняка, но что-то подобное предполагали).
Ролевой флэшбэк. Честно говоря, то, что палочкоигра обернулась Первой Мировой, было для меня не только радостно, но и символично: несколько лет назад свято место Ежегодной Весенней Игры после ХС заняли разнообразные игры в белогвардейку от разных МГ, и палочка в вене сменилась на наган там же. Тем самым тема Первой Мировой для меня - в смысле эмоционального проживания - в первую очередь связана со «Смольным» (2014), в котором Сон про госпиталь дал мне настолько рельефное ощущение от этой войны, что ничто пока его не перекрыло. Сейчас же была одновременно и возможность посмотреть с другой стороны, и та же самая история. А еще, надо сказать, что в результате теперь есть две игры, которые я могу определить словом «филигранная», но обе в разном смысле: если Смольный был филигранным в тщательной проработке сеттинга, в котором, как в плодородном черноземе, и палка зацветет, то эта игра была филигранной работой с контекстами и индивидуальным подходом к игрокам. Но об этом позже.
Оружие и шинели пообещали выдать (а последние и вовсе оставить нам насовсем, что привело меня в буйный восторг) и начали раздавать конверты с ролями. На этом месте я напряглась: конверты выдавали из двух стопок - Антанты и немецкой, - причем та, которая за немцев, была в два раза толще. Я стояла и ждала, меня все не вызывали, а в голове стучало «Пожалуйста, только не к немцам!». Эта эмоция меня заинтересовала, и я задумалась, почему же я так не хочу в это играть.
Интроспекция о немцах. С моей личной точки зрения, самый опасный момент для мастеров был даже не в момент завершения первой части, а в момент выдачи немецких ролей. Не знаю, насколько это было общей эмоцией, но те, с кем я успела поговорить, ее разделяли («круто в это поиграть, если сам выбрал и готовился к этому, а вот так без предупреждения и собственного выбора сложновато», «ну хоть и немец, зато сам персонаж такой, что мне подходит», да те же немедленно начавшиеся шуточки над «лягушатниками» и др.). Помозговавши на эту тему, поняла вот что.
Во-первых, в нашем дискурсе по-прежнему в случае военного контекста «немец»=«фашист», и ничем это вытравить нельзя, хоть умом все и понимают, что война не та, а предыдущая, что не все немцы разделяли идеологию и т.п.
Во-вторых, бывают войны, где все стороны «ненаши», и там можно болеть за кого хочешь: например, нежелание играть именно англичан или французов в англо-французской войне может быть вызвано разве что личными предпочтениями. Когда же в войне явственно есть «наши» и «ненаши», то попытка встать на позицию очевидно «ненаших» требует недюжинного импульса. В этом случае этот конфликт был несколько сглажен тем, что все персонажи были иностранными для нас-игроков, но Антанта здесь сразу выступает в функции «наших», за которых играть и болеть как бы очевидно, и принять то, что ты в этом конфликте «ненаш», может быть очень непросто. Поэтому мне еще было очень любопытно, что же игрокам дадут в качестве компенсации. Оказалось (помимо истины, открывшейся в конце), что немцы были в гораздо более выигрышной позиции относительно союзников, хотя бы даже по числу игроков, а выигрывать всегда приятно.
Про доставшегося мне персонажа чуть позже, но я таки оказалась на интересовавшей меня стороне. Нам выдали шинели и новые правила и отпустили с миром вкуривать в квенты и модели. Главное, что я выяснила - что умереть на этой Первой Мировой будет реально непросто, и успокоилась (все еще не люблю умирать на играх).
Наутро же к общим учениям по владению оружием, уставом и прочим нам выдали еще один конверт, в котором (забегая вперед) содержались три триггера-события или действия, после которых следовало открыть запечатанные тексты, названные нарративными подсказками (по факту это были некие атмосферные тексты, после которых шло прямое указание на дальнейший триггер). Ага, подумала я, так это же прекрасный пример amor fati, оно же fate play от Эйрика Фатланда (см. напр. «Стимулы как инструмент драматургии ролевой игры»), тем паче что слово «судьба» эксплицитно фигурирует в объяснении правил. В лучших традициях «игры в судьбу» ни триггеры, ни подсказки не были обязательными, что как-то тоже успокаивало. При этом играть в них, а не игнорировать, призывало то, что тогда попадешь еще и в мастерский замысел, а не просто поиграешь по-своему, а этим ребятам я доверяю. После третьего триггера игрок надевал на себя золотую ленту; я не сразу поняла, что именно она означает; но добраться до нее было интересно - особенно в свете того, что на играх я скорее сижу в уголке и туплю, а тут хоть эта штука заставит меня что-то сделать, причем не какое попало, а нужное.
Часть вторая. Окопная правда и выход вверх
В качестве персонажа на вторую часть мне досталась юная дворянка Сьюзан Уайт, пошедшая на фронт вопреки воле родителей и служащая гражданской связисткой при одном из британских полков. Это было еще одно точное попадание: мастера разделяют мой контекст не только в отношении ХС, но и сюжетов начала XX века, и оттого справедливо рассудили, что я расстроюсь, попав, к примеру, в медсестры. Сама же канва персонажа была похожа на мое второе из важных многолетних ролевых альтер эго - Лизу Ланскую, смолянку и солдата Женского батальона смерти, а после Марковского полка Добрармии. С одним принципиальным отличием: мне предлагали посмотреть на судьбу Лизы, как если бы не было революции. Что поменяется в моих ощущениях, если ее правда после войны будет ждать родной дом, любимый человек и желаемое будущее?
Нужно было хорошо простроить мотивацию персонажа. Поскольку опыт Ланской из меня уже не вычеркнешь, мне было сложно воспринимать эту войну с восторженностью и/или пафосом неофита, и все утро, пока шла усушка и утруска новых правил, я ходила и неосознанно напевала песню Бумбараша, которая «Наплевать-наплевать, надоело воевать» (несмотря на то, что поиграть в это несомненно хотелось). Наконец, я пришла примерно к такой формулировке: то, что происходит, чудовищно, но просто невозможно сидеть сложа руки и ждать, пока это закончится. Поэтому я, ненавидя войну, пошла на войну, чтобы она скорее закончилась. Отдельным пунктом доставляло наличие жениха в военно-морском флоте, которого тоже иначе пришлось бы ждать сложа руки.
Силы Антанты состояли из двух британских подразделений и одного французского, а также госпиталя Красного Креста. У одного полка был номер, а нашему Нортгемптонширскому номера не написали, поэтому мы назвали его Первым и Единственным. Я была, в свою очередь, единственным гражданским лицом в этой истории, не считая военной корреспондентки. В ситуации женщины-на-фронте (по крайней мере, «классическом» фронте вроде этого) может быть два типа взаимодействий: либо с ней все носятся, либо ее аккуратно избегают, поскольку явление непонятное, и неясно, как с этим обращаться и относиться. В этой игре, в отличие от историй про Ланскую, сработал второй вариант - но это было нестрашно, поскольку вполне попадало в персонажа, который оказался очевидно не на своем месте.
Неприкаянность была и в этом, и в том, что я при военном отряде некомбатант (остальные двое связных - Джон Толкин в исполнении Рингла и французский лейтенант Леблан в исполнении Руты - вполне успешно совмещают винтовку и рацию), а правила по связи и возможность вызвать артиллерию работают довольно непостижимым образом и т.д. Правда, это дало мне еще одного важного собеседника на этой войне - капитана Льюиса по ту сторону рации где-то в штабе (да, это тоже не случайно), у которого долго не могла запомнить звание (пока не записала), и чей голос сначала дежурно, а потом по имени и очень сочувственно звучал мне из рации.
Разговоры с мужскими персонажами у меня в целом как-то не клеились (с одним только «господином связистом» - о, как мы пытались относиться к нему как к обычному лейтенанту! - я несколько раз пыталась выстроить светскую беседу, но каждый раз это было как-то так натянуто и вымученно, что я перестала), поэтому общаться получалось в основном в женском обществе. Отчуждение и неприкаянность нарастали, переплавившись в два глобальных вопроса, требовавших срочного разрешения: «Зачем все?» и «Это не моя война».
- Господин связист, я оборудовала в штабе радиоточку, и вот данные координат наших окопов.
- Спасибо. Кстати, меня зовут Джон.
***
- Что Германии вообще понадобилось во Франции? И после этого Германия вообще осмеливается называть себя империей? Ха! Империя, а где ее колонии? Хотят быть империей - пусть идут к дикарям: вон Индия, Пакистан, Африка, да мало ли! Но Европа? Если они нападают на цивилизованных людей, своих же соседей, вместо того, чтобы воевать в колониях - какие же они империя после этого?
***
- Господин немец, а зачем всё?
- Что - всё? Вот что сейчас происходит? Так вам не ко мне вопрос, а в кирху.
Но с этим вопросом я была хорошо знакома еще по опыту Ланской. И если в ее случае ответ звучал как «чтобы вернуть мой дом как было», то здесь речь очевидно шла о чужой земле, на которой мы зачем-то умираем. Смысл стремительно ускользал. Вторым важным вопросом персонажа (потому что игрок-то помнит, что это была последняя война относительно «по правилам») было, являются ли немцы зверями, как рисуют их агитплакаты, или все-таки людьми - но если второе, то почему они нас убивают (и - шире - на нас напали?). Как вообще сочетаются Гетеи Моцарт - и вот это все? Ответ на него пришел эпизодом, который я как игрок тайно и жарко желала, коль скоро игра получилось о Первой Мировой.
В один из моментов перемирия все вдруг вспомнили, что сейчас канун Рождества. И начали, сначала случайно и издалека, перебрасываться музыкальными мотивами рождественских песен. В итоге вместе сошлись сначала медсестры Красного Креста по обе стороны и начали петь вместе (я, конечно, присоединилась к ним, потому что Рождества хотелось, а Красный Крест не воюет, и значит, они не враги), а у наших солдат вдруг оказался футбольный мяч (ДАААА!!!!) И у нас случилась, на игре случилась одна из самых до слез пронзительных историй Первой Мировой: общий футбол под звуки общих рождественских гимнов (Silent Night мы спели на обоих языках). Там же, кстати, обрела подругу из немецких медсестер, от которой потом получила единственное за игру письмо.
Что касается вопроса «зачем все», я решила попытать счастья у нарративных подсказок. Первый текст, открытый после первого боя, был вполне мирным и вдохновляющим, в духе «у меня прекрасная родина, и я буду ее защищать, если надо». С первым триггером я как-то с горем пополам справилась, второй текст был уже куда тревожнее - про то, как в самой безнадежной ситуации приходит спасение, если не терять надежды. Триггер для открытия третьей подсказки звучал как «защити то, что тебе дороже всего».
Силы Антанты таяли, немцы прорывались через линии обороны, и вот уже я не просто вытаскиваю раненых, а оказываюсь в блиндаже с последними оставшимися на ногах и мучительно пытаюсь перезарядить винтовку, чтобы отдать ее бойцам (дискурс «женщина не должна воевать» все еще громко сидит в голове персонажа). Конечно, блиндаж мы не удержали; все мои сотоварищи были тяжело ранены, а немцы заняли наши позиции - очередную линию обороны. Ну и что? Где мое спасение в безнадежной ситуации? Защитила я или не защитила то, что мне дорого? Что вообще мне дорого - вторая линия обороны?
На всякий случай открываю третью подсказку (сказано же - трактовать расширительно). «Ульмо вынес Эльвинг из волн и дал ей обличье большой белой птицы, и Сильмарилл сиял на ее груди, когда она летала над волнами, разыскивая своего любимого Эарендиля».
Что? При чем тут это? У нас тут вторая линия обороны потеряна, потому что, несмотря на весь героизм, у нас просто не хватает людей, а вы!.. (а на краю сознания стучит: а помнишь, на «Драконе» ты тоже просто отмахивалась от непонятных тебе эпизодов в Воспоминаниях, потому что они слишком ломали тебе мозг, а надо было просто немного подумать!). Нет, о золотой ленте тут нечего говорить, я еще больше запуталась. Может, это я просто не вовремя? Ну в самом деле: это не моя земля (она за проливом) и не самые дорогие мне в жизни люди (он где-то в морях воюет), так может, мне не сюда просто?
В раздражении ушла в госпиталь сопровождать раненых товарищей, села в прихожей, задумалась. В голове бродили несфокусированные мысли об этой войне, вспомнились многочисленные английские памятники, к которым приносят свечи и бумажные красные маки.
Поле с красными маками.
ПОЛЕ С КРАСНЫМИ МАКАМИ.
Пожизневый флэшбэк №1. Однажды, оказавшись в Неаполе, я поехала в Помпеи. Проходила там весь день, потому что это место исключительно поразило меня. Толпы туристов на древних улицах, что интересно, не раздражали, а были совершенно уместны: это же форум большого города, здесь должна быть толпа. К вечеру, когда народ рассосался, я бродила в одиночку в косых лучах по окраинам, размышляя о том, что как же жалко этих людей две тысячи лет назад - хоть к этому моменту они в любом случае были бы давно уже мертвы, но как же жалко! И вдруг я наткнулась на городскую усадьбу трактирщика, у которого при доме и заведении был виноградник. Ученые, видно, не планировали дальше его раскапывать, и потому по рисункам и орнаментам подобрали наиболее похожий сорт винограда из современных и посадили его в саду этого дома. «Кровь давно ушла в землю, и там, где она пролилась, уже растут виноградные гроздья». Несмотря ни на что, через две тысячи лет, после пепла, ада и забвения - здесь снова растет виноград.
Пожизневый флэшбэк №2. Этим летом мы с К. поехали на хорватский остров Хвар. Самое поразительное, что мы там увидели - это поле. Земледельческое поле, которое находилось здесь еще задолго до греческой (!) колонизации. Местных иллирийцев вытеснили греки, Грецию смыло Римом, республика сменилась империей, готы и вандалы разрушили остатки империи, вырастали новые королевства, пал Константинополь, ширилась Серениссима, крестились сербы, приходили османы, революции и австро-венгры - а на Хваре рос виноград. Ему не было дела до того, кто сейчас правит и кто с кем воюет. Он просто растет здесь последние четыре тысячи лет и исправно плодоносит, кто бы ни числился его хозяином - иллирийцы, греки, римляне, венецианцы, австро-венгры или хорваты. И даже с вершины соседнего острова Брач видны квадраты, на которые нарезали это поле греки до нашей эры и которые до сих пор стоят, разделяя угодья по хозяевам.
Пожизневый флэшбэк №3. Иногда, когда предстоит какое-то мучительное мероприятие, надо просто назначить после него что-то хорошее, и во всякую минуту сомнения думать: «Чтобы ни случилось в процессе, я при любых обстоятельствах в 6 вечера этих суток буду в кабаке с друзьями/в самолете в приятное место/вставить нужное».
Все это молнией проносится в моей голове, накладываясь на картинку макового поля. На меня нисходит просветление: вот он, ответ на все! Что бы здесь ни творилось, все равно этот ад когда-нибудь кончится, и на этом месте будет поле с красными маками! А значит, бояться нечего, потому что маки все равно останутся. Вспоминаю про третью подсказку, и просветление достигает апогея: ничего не страшно, потому что мы - я и мой любимый - не умрем, а вернемся с войны, встретимся, будем жить счастливо и обязательно доживем до того дня, когда на этом поле вырастут маки. А значит, надо просто плыть поверх этой грязи, ненависти и кровавого льда.
Думаю об этом и плачу над стаканом вина, поданным медсестрой. «Надо же, налила немного, а как развезло!» - бурчит медсестра…
После этого надеваю золотую ленту и выхожу непосредственно в сражения, потому что уже и правда ничего не страшно. Рассказываю про маковое поле кому могу - на похоронах сослуживцев, медсестрам в госпитале, еще как-то - и иногда, кажется, даже умудряюсь передать этот сложновыразимый сгусток уверенности. Умирать, что характерно, совсем не собираюсь.
Бойцов Антанты уже по пальцам одной руки. Линии обороны берут одну за другой. Я с каждым разом все настойчивее вызываю капитана Льюиса - «батальон просит огня», артиллерии или подкрепления. Капитан передает, что отступление идет по всем фронтам, но обязательно надо держаться, и да поможет нам Бог. С предпоследнего штурма командир отсылает меня дежурить в штабе и передавать обстановку (это он нарочно, я уверена). К последнему бою - бою за вокзал, на который немцы хотят прорваться, чтобы выйти из окружения - на ногах остаются два бойца, я и медсестра. Неся на позицию оставшиеся винтовки - чтобы хватило на несколько выстрелов - пою песню, всплывшую еще в первой части игры совсем по другому поводу - «Нелепо, смешно, безрассудно, безумно», потому что именно сейчас именно она передает все те эмоции и ощущения, которые нас охватывают. Драйв последнего безнадежного боя.
Обертон. Сьюзан вызывает капитана Льюиса, чтобы сообщить ему, как два последних бойца будут в последнем бою оборонять вокзал. И капитан вдруг говорит: «Сьюзан, забирайте оставшихся и уходите. Уходите в тыл. Ничего нельзя сделать вдвоем». Она бежит на позиции передать приказ. Но оставшиеся двое наотрез отказываются уходить, не верят, что Штаб мог такое приказать. Сьюзан в замешательстве: она отчаянно хочет сохранить жизнь этим двоим, и при этом понимает, что они не уйдут. Сведения проверяют, и оказывается, что это было волюнтаристское решение капитана Льюиса, а вовсе не приказ из Штаба. Сьюзан с горечью понимает, что никому верить нельзя, и больше не подходит к рации.
В последнем бою при обороне вокзала Сьюзан получает огнестрельное ранение в спину.
Так, если книжная Сьюзан в каком-то смысле предала писателя Льюиса, так капитан Льюис, желая добра, в каком-то смысле предал Сьюзан в этой игре.
После полуночи раздались звуки артобстрела, и мастера объявили, что поместье из-за отсутствия барьера разрушено маггловской техникой, персонажи пострадали, но после будут спасены магическим десантом и останутся живы; что часть игры про Магическую Британию окончена, и у нас есть время дообсудить и дорешать, чем закончились наши сюжеты, а после будет новый вгруз. Это были, пожалуй, самые драматичные секунды всей игры, когда побледневшие мастера ждали реакции зала. Зал ответил аплодисментами и возгласами облегчения: видимо, в основном игрокам уже поднадоело бесцельно гонять инферей, мучительно придумывая, зачем они все еще здесь находятся и не аппарируют, а сюжеты действительно у многих завершились или иссякли.
Здесь мне понравилась аккуратность при смене сеттинга: обычно в таких случаях сталкиваешься с ситуацией типа «Алиса в стране чудес», где с тобой сначала много чего происходит, а потом оказывается, что на самом деле это было что-то другое (например, сон, посмертие, вставить нужное), и нужно менять вообще всю оптику осмысления произошедших событий. Такой тип я не очень люблю, потому что часто при смене этой оптики обесцениваются многие действия, в которые ты уже вложил массу сил, и твои елочные игрушки оказываются фальшивыми. Здесь не было обесценивания предыдущего опыта в духе «а на самом деле вы не маги, вам все приглючилось», а наоборот, сеттинг и персонажей «закрыли» очень аккуратно, с сохранением их ценности в изначальном виде. Понимаю, что именно этот ход может вызывать у кого-то неприятие, но мне он кажется наиболее экологичным.
После часа на выдох (мы за это время уже напридумывали, что мы станем теми самыми магглами, наткнувшимися на табличку про зараженную зону и посмотрим ту же сказку с другой стороны, где нас будут гнобить не только противники, но и волшебники) уже всех попросили одеться потеплее и провели в армейскую палатку, где сообщили, что мы - солдаты в битве при Сомме (ну ладно, мы не попали наверняка, но что-то подобное предполагали).
Ролевой флэшбэк. Честно говоря, то, что палочкоигра обернулась Первой Мировой, было для меня не только радостно, но и символично: несколько лет назад свято место Ежегодной Весенней Игры после ХС заняли разнообразные игры в белогвардейку от разных МГ, и палочка в вене сменилась на наган там же. Тем самым тема Первой Мировой для меня - в смысле эмоционального проживания - в первую очередь связана со «Смольным» (2014), в котором Сон про госпиталь дал мне настолько рельефное ощущение от этой войны, что ничто пока его не перекрыло. Сейчас же была одновременно и возможность посмотреть с другой стороны, и та же самая история. А еще, надо сказать, что в результате теперь есть две игры, которые я могу определить словом «филигранная», но обе в разном смысле: если Смольный был филигранным в тщательной проработке сеттинга, в котором, как в плодородном черноземе, и палка зацветет, то эта игра была филигранной работой с контекстами и индивидуальным подходом к игрокам. Но об этом позже.
Оружие и шинели пообещали выдать (а последние и вовсе оставить нам насовсем, что привело меня в буйный восторг) и начали раздавать конверты с ролями. На этом месте я напряглась: конверты выдавали из двух стопок - Антанты и немецкой, - причем та, которая за немцев, была в два раза толще. Я стояла и ждала, меня все не вызывали, а в голове стучало «Пожалуйста, только не к немцам!». Эта эмоция меня заинтересовала, и я задумалась, почему же я так не хочу в это играть.
Интроспекция о немцах. С моей личной точки зрения, самый опасный момент для мастеров был даже не в момент завершения первой части, а в момент выдачи немецких ролей. Не знаю, насколько это было общей эмоцией, но те, с кем я успела поговорить, ее разделяли («круто в это поиграть, если сам выбрал и готовился к этому, а вот так без предупреждения и собственного выбора сложновато», «ну хоть и немец, зато сам персонаж такой, что мне подходит», да те же немедленно начавшиеся шуточки над «лягушатниками» и др.). Помозговавши на эту тему, поняла вот что.
Во-первых, в нашем дискурсе по-прежнему в случае военного контекста «немец»=«фашист», и ничем это вытравить нельзя, хоть умом все и понимают, что война не та, а предыдущая, что не все немцы разделяли идеологию и т.п.
Во-вторых, бывают войны, где все стороны «ненаши», и там можно болеть за кого хочешь: например, нежелание играть именно англичан или французов в англо-французской войне может быть вызвано разве что личными предпочтениями. Когда же в войне явственно есть «наши» и «ненаши», то попытка встать на позицию очевидно «ненаших» требует недюжинного импульса. В этом случае этот конфликт был несколько сглажен тем, что все персонажи были иностранными для нас-игроков, но Антанта здесь сразу выступает в функции «наших», за которых играть и болеть как бы очевидно, и принять то, что ты в этом конфликте «ненаш», может быть очень непросто. Поэтому мне еще было очень любопытно, что же игрокам дадут в качестве компенсации. Оказалось (помимо истины, открывшейся в конце), что немцы были в гораздо более выигрышной позиции относительно союзников, хотя бы даже по числу игроков, а выигрывать всегда приятно.
Про доставшегося мне персонажа чуть позже, но я таки оказалась на интересовавшей меня стороне. Нам выдали шинели и новые правила и отпустили с миром вкуривать в квенты и модели. Главное, что я выяснила - что умереть на этой Первой Мировой будет реально непросто, и успокоилась (все еще не люблю умирать на играх).
Наутро же к общим учениям по владению оружием, уставом и прочим нам выдали еще один конверт, в котором (забегая вперед) содержались три триггера-события или действия, после которых следовало открыть запечатанные тексты, названные нарративными подсказками (по факту это были некие атмосферные тексты, после которых шло прямое указание на дальнейший триггер). Ага, подумала я, так это же прекрасный пример amor fati, оно же fate play от Эйрика Фатланда (см. напр. «Стимулы как инструмент драматургии ролевой игры»), тем паче что слово «судьба» эксплицитно фигурирует в объяснении правил. В лучших традициях «игры в судьбу» ни триггеры, ни подсказки не были обязательными, что как-то тоже успокаивало. При этом играть в них, а не игнорировать, призывало то, что тогда попадешь еще и в мастерский замысел, а не просто поиграешь по-своему, а этим ребятам я доверяю. После третьего триггера игрок надевал на себя золотую ленту; я не сразу поняла, что именно она означает; но добраться до нее было интересно - особенно в свете того, что на играх я скорее сижу в уголке и туплю, а тут хоть эта штука заставит меня что-то сделать, причем не какое попало, а нужное.
Часть вторая. Окопная правда и выход вверх
В качестве персонажа на вторую часть мне досталась юная дворянка Сьюзан Уайт, пошедшая на фронт вопреки воле родителей и служащая гражданской связисткой при одном из британских полков. Это было еще одно точное попадание: мастера разделяют мой контекст не только в отношении ХС, но и сюжетов начала XX века, и оттого справедливо рассудили, что я расстроюсь, попав, к примеру, в медсестры. Сама же канва персонажа была похожа на мое второе из важных многолетних ролевых альтер эго - Лизу Ланскую, смолянку и солдата Женского батальона смерти, а после Марковского полка Добрармии. С одним принципиальным отличием: мне предлагали посмотреть на судьбу Лизы, как если бы не было революции. Что поменяется в моих ощущениях, если ее правда после войны будет ждать родной дом, любимый человек и желаемое будущее?
Нужно было хорошо простроить мотивацию персонажа. Поскольку опыт Ланской из меня уже не вычеркнешь, мне было сложно воспринимать эту войну с восторженностью и/или пафосом неофита, и все утро, пока шла усушка и утруска новых правил, я ходила и неосознанно напевала песню Бумбараша, которая «Наплевать-наплевать, надоело воевать» (несмотря на то, что поиграть в это несомненно хотелось). Наконец, я пришла примерно к такой формулировке: то, что происходит, чудовищно, но просто невозможно сидеть сложа руки и ждать, пока это закончится. Поэтому я, ненавидя войну, пошла на войну, чтобы она скорее закончилась. Отдельным пунктом доставляло наличие жениха в военно-морском флоте, которого тоже иначе пришлось бы ждать сложа руки.
Силы Антанты состояли из двух британских подразделений и одного французского, а также госпиталя Красного Креста. У одного полка был номер, а нашему Нортгемптонширскому номера не написали, поэтому мы назвали его Первым и Единственным. Я была, в свою очередь, единственным гражданским лицом в этой истории, не считая военной корреспондентки. В ситуации женщины-на-фронте (по крайней мере, «классическом» фронте вроде этого) может быть два типа взаимодействий: либо с ней все носятся, либо ее аккуратно избегают, поскольку явление непонятное, и неясно, как с этим обращаться и относиться. В этой игре, в отличие от историй про Ланскую, сработал второй вариант - но это было нестрашно, поскольку вполне попадало в персонажа, который оказался очевидно не на своем месте.
Неприкаянность была и в этом, и в том, что я при военном отряде некомбатант (остальные двое связных - Джон Толкин в исполнении Рингла и французский лейтенант Леблан в исполнении Руты - вполне успешно совмещают винтовку и рацию), а правила по связи и возможность вызвать артиллерию работают довольно непостижимым образом и т.д. Правда, это дало мне еще одного важного собеседника на этой войне - капитана Льюиса по ту сторону рации где-то в штабе (да, это тоже не случайно), у которого долго не могла запомнить звание (пока не записала), и чей голос сначала дежурно, а потом по имени и очень сочувственно звучал мне из рации.
Разговоры с мужскими персонажами у меня в целом как-то не клеились (с одним только «господином связистом» - о, как мы пытались относиться к нему как к обычному лейтенанту! - я несколько раз пыталась выстроить светскую беседу, но каждый раз это было как-то так натянуто и вымученно, что я перестала), поэтому общаться получалось в основном в женском обществе. Отчуждение и неприкаянность нарастали, переплавившись в два глобальных вопроса, требовавших срочного разрешения: «Зачем все?» и «Это не моя война».
- Господин связист, я оборудовала в штабе радиоточку, и вот данные координат наших окопов.
- Спасибо. Кстати, меня зовут Джон.
***
- Что Германии вообще понадобилось во Франции? И после этого Германия вообще осмеливается называть себя империей? Ха! Империя, а где ее колонии? Хотят быть империей - пусть идут к дикарям: вон Индия, Пакистан, Африка, да мало ли! Но Европа? Если они нападают на цивилизованных людей, своих же соседей, вместо того, чтобы воевать в колониях - какие же они империя после этого?
***
- Господин немец, а зачем всё?
- Что - всё? Вот что сейчас происходит? Так вам не ко мне вопрос, а в кирху.
Но с этим вопросом я была хорошо знакома еще по опыту Ланской. И если в ее случае ответ звучал как «чтобы вернуть мой дом как было», то здесь речь очевидно шла о чужой земле, на которой мы зачем-то умираем. Смысл стремительно ускользал. Вторым важным вопросом персонажа (потому что игрок-то помнит, что это была последняя война относительно «по правилам») было, являются ли немцы зверями, как рисуют их агитплакаты, или все-таки людьми - но если второе, то почему они нас убивают (и - шире - на нас напали?). Как вообще сочетаются Гетеи Моцарт - и вот это все? Ответ на него пришел эпизодом, который я как игрок тайно и жарко желала, коль скоро игра получилось о Первой Мировой.
В один из моментов перемирия все вдруг вспомнили, что сейчас канун Рождества. И начали, сначала случайно и издалека, перебрасываться музыкальными мотивами рождественских песен. В итоге вместе сошлись сначала медсестры Красного Креста по обе стороны и начали петь вместе (я, конечно, присоединилась к ним, потому что Рождества хотелось, а Красный Крест не воюет, и значит, они не враги), а у наших солдат вдруг оказался футбольный мяч (ДАААА!!!!) И у нас случилась, на игре случилась одна из самых до слез пронзительных историй Первой Мировой: общий футбол под звуки общих рождественских гимнов (Silent Night мы спели на обоих языках). Там же, кстати, обрела подругу из немецких медсестер, от которой потом получила единственное за игру письмо.
Что касается вопроса «зачем все», я решила попытать счастья у нарративных подсказок. Первый текст, открытый после первого боя, был вполне мирным и вдохновляющим, в духе «у меня прекрасная родина, и я буду ее защищать, если надо». С первым триггером я как-то с горем пополам справилась, второй текст был уже куда тревожнее - про то, как в самой безнадежной ситуации приходит спасение, если не терять надежды. Триггер для открытия третьей подсказки звучал как «защити то, что тебе дороже всего».
Силы Антанты таяли, немцы прорывались через линии обороны, и вот уже я не просто вытаскиваю раненых, а оказываюсь в блиндаже с последними оставшимися на ногах и мучительно пытаюсь перезарядить винтовку, чтобы отдать ее бойцам (дискурс «женщина не должна воевать» все еще громко сидит в голове персонажа). Конечно, блиндаж мы не удержали; все мои сотоварищи были тяжело ранены, а немцы заняли наши позиции - очередную линию обороны. Ну и что? Где мое спасение в безнадежной ситуации? Защитила я или не защитила то, что мне дорого? Что вообще мне дорого - вторая линия обороны?
На всякий случай открываю третью подсказку (сказано же - трактовать расширительно). «Ульмо вынес Эльвинг из волн и дал ей обличье большой белой птицы, и Сильмарилл сиял на ее груди, когда она летала над волнами, разыскивая своего любимого Эарендиля».
Что? При чем тут это? У нас тут вторая линия обороны потеряна, потому что, несмотря на весь героизм, у нас просто не хватает людей, а вы!.. (а на краю сознания стучит: а помнишь, на «Драконе» ты тоже просто отмахивалась от непонятных тебе эпизодов в Воспоминаниях, потому что они слишком ломали тебе мозг, а надо было просто немного подумать!). Нет, о золотой ленте тут нечего говорить, я еще больше запуталась. Может, это я просто не вовремя? Ну в самом деле: это не моя земля (она за проливом) и не самые дорогие мне в жизни люди (он где-то в морях воюет), так может, мне не сюда просто?
В раздражении ушла в госпиталь сопровождать раненых товарищей, села в прихожей, задумалась. В голове бродили несфокусированные мысли об этой войне, вспомнились многочисленные английские памятники, к которым приносят свечи и бумажные красные маки.
Поле с красными маками.
ПОЛЕ С КРАСНЫМИ МАКАМИ.
Пожизневый флэшбэк №1. Однажды, оказавшись в Неаполе, я поехала в Помпеи. Проходила там весь день, потому что это место исключительно поразило меня. Толпы туристов на древних улицах, что интересно, не раздражали, а были совершенно уместны: это же форум большого города, здесь должна быть толпа. К вечеру, когда народ рассосался, я бродила в одиночку в косых лучах по окраинам, размышляя о том, что как же жалко этих людей две тысячи лет назад - хоть к этому моменту они в любом случае были бы давно уже мертвы, но как же жалко! И вдруг я наткнулась на городскую усадьбу трактирщика, у которого при доме и заведении был виноградник. Ученые, видно, не планировали дальше его раскапывать, и потому по рисункам и орнаментам подобрали наиболее похожий сорт винограда из современных и посадили его в саду этого дома. «Кровь давно ушла в землю, и там, где она пролилась, уже растут виноградные гроздья». Несмотря ни на что, через две тысячи лет, после пепла, ада и забвения - здесь снова растет виноград.
Пожизневый флэшбэк №2. Этим летом мы с К. поехали на хорватский остров Хвар. Самое поразительное, что мы там увидели - это поле. Земледельческое поле, которое находилось здесь еще задолго до греческой (!) колонизации. Местных иллирийцев вытеснили греки, Грецию смыло Римом, республика сменилась империей, готы и вандалы разрушили остатки империи, вырастали новые королевства, пал Константинополь, ширилась Серениссима, крестились сербы, приходили османы, революции и австро-венгры - а на Хваре рос виноград. Ему не было дела до того, кто сейчас правит и кто с кем воюет. Он просто растет здесь последние четыре тысячи лет и исправно плодоносит, кто бы ни числился его хозяином - иллирийцы, греки, римляне, венецианцы, австро-венгры или хорваты. И даже с вершины соседнего острова Брач видны квадраты, на которые нарезали это поле греки до нашей эры и которые до сих пор стоят, разделяя угодья по хозяевам.
Пожизневый флэшбэк №3. Иногда, когда предстоит какое-то мучительное мероприятие, надо просто назначить после него что-то хорошее, и во всякую минуту сомнения думать: «Чтобы ни случилось в процессе, я при любых обстоятельствах в 6 вечера этих суток буду в кабаке с друзьями/в самолете в приятное место/вставить нужное».
Все это молнией проносится в моей голове, накладываясь на картинку макового поля. На меня нисходит просветление: вот он, ответ на все! Что бы здесь ни творилось, все равно этот ад когда-нибудь кончится, и на этом месте будет поле с красными маками! А значит, бояться нечего, потому что маки все равно останутся. Вспоминаю про третью подсказку, и просветление достигает апогея: ничего не страшно, потому что мы - я и мой любимый - не умрем, а вернемся с войны, встретимся, будем жить счастливо и обязательно доживем до того дня, когда на этом поле вырастут маки. А значит, надо просто плыть поверх этой грязи, ненависти и кровавого льда.
Думаю об этом и плачу над стаканом вина, поданным медсестрой. «Надо же, налила немного, а как развезло!» - бурчит медсестра…
После этого надеваю золотую ленту и выхожу непосредственно в сражения, потому что уже и правда ничего не страшно. Рассказываю про маковое поле кому могу - на похоронах сослуживцев, медсестрам в госпитале, еще как-то - и иногда, кажется, даже умудряюсь передать этот сложновыразимый сгусток уверенности. Умирать, что характерно, совсем не собираюсь.
Бойцов Антанты уже по пальцам одной руки. Линии обороны берут одну за другой. Я с каждым разом все настойчивее вызываю капитана Льюиса - «батальон просит огня», артиллерии или подкрепления. Капитан передает, что отступление идет по всем фронтам, но обязательно надо держаться, и да поможет нам Бог. С предпоследнего штурма командир отсылает меня дежурить в штабе и передавать обстановку (это он нарочно, я уверена). К последнему бою - бою за вокзал, на который немцы хотят прорваться, чтобы выйти из окружения - на ногах остаются два бойца, я и медсестра. Неся на позицию оставшиеся винтовки - чтобы хватило на несколько выстрелов - пою песню, всплывшую еще в первой части игры совсем по другому поводу - «Нелепо, смешно, безрассудно, безумно», потому что именно сейчас именно она передает все те эмоции и ощущения, которые нас охватывают. Драйв последнего безнадежного боя.
Обертон. Сьюзан вызывает капитана Льюиса, чтобы сообщить ему, как два последних бойца будут в последнем бою оборонять вокзал. И капитан вдруг говорит: «Сьюзан, забирайте оставшихся и уходите. Уходите в тыл. Ничего нельзя сделать вдвоем». Она бежит на позиции передать приказ. Но оставшиеся двое наотрез отказываются уходить, не верят, что Штаб мог такое приказать. Сьюзан в замешательстве: она отчаянно хочет сохранить жизнь этим двоим, и при этом понимает, что они не уйдут. Сведения проверяют, и оказывается, что это было волюнтаристское решение капитана Льюиса, а вовсе не приказ из Штаба. Сьюзан с горечью понимает, что никому верить нельзя, и больше не подходит к рации.
В последнем бою при обороне вокзала Сьюзан получает огнестрельное ранение в спину.
Так, если книжная Сьюзан в каком-то смысле предала писателя Льюиса, так капитан Льюис, желая добра, в каком-то смысле предал Сьюзан в этой игре.