Открытое письмо священников Якунина и Эшлимана
Священники Вячеслав Винников и Глеб Якунин. Ок 1999 г.
Из книги протоиерея Вячеслава Винникова "Кто-то помолился: "Господи Исусе"
"ОТКРЫТОЕ ПИСЬМО
В 1965 году “за ящиком” в Хамовниках сидела молоденькая девчонка Лена, которая бросила институт и пришла работать в храм (если бы сама не бросила, то скорее всего исключили бы за веру как морально неустойчивый элемент). Как-то она спросила меня: “Слава, а ты знаешь, что двое батюшек написали Открытое письмо Патриарху и властям?” и протянула довольно толстую пачку печатных листов. Я залпом прочитал, а потом стал читать дома и товарищам по Семинарии, которые тогда приезжали ко мне в гости.
В письме говорилось о беззакониях, творящихся против верующих и Церкви, о закрытии десяти тысяч храмов, пяти Семинарий, тридцати монастырей, о преследовании верующих за их убеждения, о травле людей, которые крестили своих детей, крестились сами или венчались, потому что все эти люди проходили регистрацию, информация посылалась на место работы и учебы, говорилось о молчании церковных властей, не защищавших Церковь и верующих.
Как-то подозвали меня хамовнические батюшки и спросили, читал ли я Открытое письмо, называли авторов письма героями, радовались, что наконец-то нашлись люди, которые встали на защиту Церкви. Я радовался такой реакции священников, а сам решил размножить текст письма и распространять его. Мама была в восторге от письма, а когда я назвал ей имена авторов - отец Глеб Якунин и отец Николай Эшлиман (в письме даже были указаны их адреса), - она стала молиться за них. А я как увидел адрес отца Николая, так сразу вспомнил огромную собаку, пианино и батюшку с доброй улыбкой.
С отцом Николаем я захотел познакомиться поближе и поехал к нему в храм Покрова на Землянке. Только я вошёл в храм, а он идет мне навстречу. Подхожу к нему под благословение и представляюсь: “Я алтарник из Николо-Хамовнического храма, хочу вам выразить свою благодарность и признательность за Открытое письмо, целиком и полностью вас поддерживаю, спаси вас Господь”. Он благословил меня, и видно было, что визитом моим очень доволен. А отцу Глебу я послал письмо, где так же поблагодарил его и выразил полное согласие с Открытым письмом. Он мне ответил, а в конце своего письма написал: “Верю, что если это дело Божие, то не погибнет”.
Через несколько дней Патриарх Алексий I заявил, что авторы Открытого письма нарушили церковный мир, мол, мы так хорошо жили в советское время, тишь да гладь - Божья благодать, и вдруг нашлись какие-то подлецы и эту благодать нарушили. “Запретить их в служении впредь до раскаяния” - таков был приговор Патриарха, и хамовнические батюшки замолчали, как в рот воды набрали: мол, нет у нас героев на Руси и никогда не было. Среди иерархов Церкви нашелся лишь один герой - архиепископ Калужский и Боровский Гермоген (Голубев), который поддержал авторов письма и сам написал Патриарху. В результате архиепископ Гермоген был сослан в Жировицкий монастырь, где и умер. Я послал ему в монастырь письмо со словами благодарности и поддержки. Он ответил. Затем были ещё письма и открытки. Архиепископ Гермоген - исповедник, и я верю, что он будет канонизирован Церковью.
А Лена опять подозвала меня и дала прочитать апелляцию отца Глеба и отца Николая, где они настаивали на своем, ни в чем каяться не собирались и в конце обещали, что “их рука не коснется епитрахили”, т.е. что они покоряются запрещению. Через несколько дней Лена дала мне статью Левитина-Краснова в защиту авторов письма, где он называл их “героическими священниками, честнейшими”. Я спросил Лену, каков из себя Левитин-Краснов, она ответила, что он ходит к нам в храм, “небольшой такой, кругленький, всегда стоит около ящика”, и обещала мне его показать.
А события продолжали развиваться. Вскоре зашел ко мне Борис, несостоявшийся алтарник, и говорит: “Вчера был у отца Глеба...” Я очень удивился, аж глаза на него вытаращил. Оказалось, что они с отцом Глебом общаются, и я попросил Бориса свести меня с батюшкой. Борис тут же пригласил нас с мамой на свою свадьбу, куда был приглашен и отец Глеб. Мы купили подарки Борису и отцу Глебу, чтобы выразить ему хоть как-то нашу признательность за Открытое письмо. Отцу Глебу Тамара купила темно-коричневое портмоне, и мы с мамой во дворе Знаменского храма у Речного вокзала вручили ему подарок. Надо было видеть его улыбку, в которой были и боль России, и вера в её возрождение. Он так верил в торжество правды, в воскресение Церкви, во что мы тогда не верили. Свадьба была в Вострякове, где в то время жил Борис. Мы сидели рядом с отцом Глебом, произносили тосты, встал и отец Глеб: “Желаю вам, Борис с Валентиной, чтобы духовное в вашем союзе преобладало над плотским”.
Так вошел в мою жизнь и в жизнь моей мамы отец Глеб Якунин, вошел навсегда, бесповоротно, и я многие годы беспрестанно благодарю Бога за это. С тех пор я постоянно молюсь за отца Глеба и его семью и не знаю, за что такая милость Божия ко мне, что я узнал и стал дружен с этим замечательным бесстрашным священником.
Как-то мы собрались в Вострякове у Николая Петровича, с нами были отец Глеб и Лева Регельсон. Мне дали почитать воспоминания Пьера Жильяра о царской семье и их гибели, при этом Николай Петрович заметил: “Будь поосторожней, эти воспоминания с антисоветским душком”.
Николай Петрович, человек очень славный, добрый и какой-то светящийся, в прошлом был партийным работником, а потом пришёл в Церковь. Он очень любил отца Глеба и светился схожим с ним светом. А Лёва Регельсон, по его собственным словам, в прошлом был сотрудником какого-то института, читал атеистические лекции, на собраниях сидел рядом с Юрием Гагариным и Валентиной Терешковой, потом принял крещение и решил для себя, что “раз в открытую выступал против Бога, то в открытую должен заявить о своей вере и выйти из КПСС”. Пришёл в деканат или партком, положил красную книжку на стол и сказал о своем обращении к Богу. Его посадили в машину и повезли к какому-то знаменитому психиатру. В психушку он, правда, не попал (врач сам оказался верующим!), но из института его выгнали. В те годы Лева снимал комнатку в деревянном двухэтажном домике напротив алтаря Николо-Хамовнического храма, часто посещал храм и хвалил проповеди отца Леонида, потому что тот часто ссылался на Булгакова, Бердяева, Флоренского.
Как-то мы с Левой были в Донском монастыре на Благовещение, день смерти Патриарха Тихона. Он отошел, и вдруг совершенно незнакомый мужчина сказал мне: “Если евреи отдаются Христу, то отдаются полностью”. Это сказано о Леве, который позднее написал потрясающую книгу “Трагедия Русской Церкви”, основанную на документальных материалах и изданную в Париже в издательстве «Имка-Пресс».
Однажды Лева решил устроиться к нам в храм алтарником или сторожем. Тогда многие выгнанные за веру работали сторожами при храмах. Я поручился за него перед старостой и его помощником, привел как-то Леву в небольшую комнатку при колокольне на “собеседование”, а сам остался за дверью. Выходит вскоре Лева, страшно возмущенный и взвинченный: “Да они целый допрос мне учинили, а как узнали, что я с высшим образованием и работал в институте, то и разговор продолжать не стали». А мне так хотелось оказать ему эту маленькую услугу! Не получилось ни с ним, ни до него с Борисом. Очень жаль.
Сейчас, по прошествии многих лет, я благодарю Бога, что у меня не было высшего образования, а то прозябал бы я в каком-нибудь НИИ и вся жизнь церковная и смелые люди тех лет прошли бы мимо меня.
К этому же времени относится мое знакомство с Вадимом Шавровым, которое, правда, было довольно поверхностным. Шавров вместе с Левитиным-Красновым написали большой труд об обновленческом движении. Вадим довольно часто появлялся в Хамовниках, высокий, статный, и, застенчиво улыбаясь, говорил: “Собираю Глебушке на хлебушек”. Многие батюшки тайно помогали запрещенным священникам и сочувствовали им. В это время я очень тесно сошелся с отцом Глебом. Его никуда не брали на работу, даже сторожем в храм, власти, как светские так и церковные, строили ему всяческие препятствия. Вынужденная безработица грозила ему статьей за тунеядство и высылкой из Москвы. Отца Глеба специально держали в таком «подвешенном» состоянии, чтобы легче было с ним разделаться. Наконец, уж не знаю какими путями, его взяли то ли чтецом, то ли певчим в храм Нечаянной Радости в Марьиной роще.
Он часто приходил к нам в гости на улицу Ефремова, куда мы переехали из Хамовников: мама кормила нас вкусными обедами, а мы говорили о положении Церкви, ходили по храмам, бывали в храме Илии Обыденного, в Троицком храме на Воробьевых горах у отца Владимира Рожкова, заходили к художнику Саше Салтыкову, который жил на Кропоткинской под самой крышей и с трудом спускался оттуда на костылях. Саша подарил мне чудесную икону святого благоверного князя Вячеслава Чешского с виноградной кистью в руке.
Я к тому времени тоже оказался без работы, отец Глеб рекомендовал меня в храм Нечаянной Радости, и меня оформили... электромонтером. Но прислуживал я в алтаре и видел, что на клиросе к новому чтецу и певчему относятся недоброжелательно. Отец Глеб все принимал как должное и ни на кого не обижался. Как-то приехал служить в храм епископ Филарет (Вахромеев) (сейчас митрополит Минский и Белорусский), с которым мы вместе учились. Когда-то они с отцом Глебом дружили, и мне было интересно, как они теперь встретятся. Смотрю - отец Глеб подходит к владыке под благословение, и они... обнялись! Видно, в Филарете ещё оставалось доброе отношение к отцу Глебу.
К этому времени я уже задумал принять сан. Помню, как мы втроем, я, отец Глеб и его матушка Ираида, ехали на службу, а Глеб сказал ей: “Скоро он будет батюшкой...”
Борис, чью свадьбу мы справляли в Вострякове, вскоре принял сан священника где-то на периферии и стал служить под Москвой. Перед рукоположением я опять сильно заболел, лежал в Пятой градской больнице. Борис меня часто навещал, приносил апельсины и яблоки. В это время в одном из заграничных журналов появилась статья “Наука и атеизм... несовместимы”, авторами которой были Шавров и Левитин-Краснов. Я эту статью в палате читал вслух: реакция была разная, но слушали все очень внимательно. Мне запомнились слова Эйнштейна: “Я верю, что наука не противоречит религии, я верю, что религия не противоречит науке, и только при их совместных усилиях можно найти истину и добиться счастья для человечества”.
Задумал я писать правду, только правду и ничего, кроме правды... А вы знаете, не получается, боюсь кого-нибудь обидеть. Мне хочется в первую очередь рассказать о тех людях, которые жизнь свою полагали за други своя, такая сила любви была в них заложена. Приглядитесь - и вы увидите их: не ищите показного, в глаза бросающегося, это в большинстве случаев мишура. Ходят настоящие христиане по нашей земле, отдают себя целиком делу Христову, за что и получают награду на небесах, но разглядеть их и молиться за них мы должны здесь, на земле.
Мама всегда мне говорила: “Слава, посмотри, тебя Господь все время сводит с людьми, которые стоят за Церковь... Это просто чудо”. Да и сам я это уже видел: отец Глеб, отец Николай Эшлиман, отец Димитрий Дудко, Лева Регельсон и Виктор Капитанчук, Саша Салтыков и отец Борис, Вадим Шавров и Николай Петрович, Феликс Карелин, заключенный колымских лагерей архиепископ Вениамин (Новицкий), епископ Венедикт (Пляскин), который тоже сидел за веру... Люди удивительные, сильные своей верой и искренностью. Мама хорошо понимала их, восхищалась ими и за всех молилась. Об отце Глебе она часто говорила: “Нам, сынок, там не быть (в Царствии Небесном), где он будет!” Она ходила по храмам и приносила мне поклоны: от Саши Салтыкова из Илии Обыденного, от Николая Петровича с Преображенки, от отца Бориса из Подмосковья.
Недавно нашей Церковью были прославлены новомученики и исповедники российские, а также царственные мученики. Но помнит ли кто сегодня, что у истоков их прославления стоял отец Глеб Якунин? Им и его друзьями был составлен мартиролог - список замученных большевиками мирян, священников и архиереев. Против каждого имени указывалось, кто какую принял мученическую смерть за исповедание Христа. В те страшные годы советская власть называла новомучеников контрреволюционерами, а высшие церковные власти с готовностью вторили безбожникам: конечно, не мученики, ясно, что контрреволюционеры.
Отец Глеб Якунин первым заговорил о царственных мучениках как о страстотерпцах. Он писал в выпущенных им бюллетенях о необходимости прославления царской семьи и обосновывал их мученический путь. Оказавшись за свое подвижничество в тюрьме (а он получил пять лет лагерей и пять - ссылки), он даже оттуда сумел переправить через свою тетушку Лидию Иосифовну в капсуле выполненное на папиросной бумаге подробное описание иконы царственных мучеников и новомучеников российских, с расположением отдельных фигур святых на задуманной им иконе. Я, грешный, держал это описание в руках и молился за отца Глеба: «Господи, защити его там…»
Его работа по прославлению новомучеников началась в семидесятые годы! Это было советское время, когда Священный синод в годовщины революции посылал партии поздравительные телеграммы, а в юбилейные годы издавал послания в связи с очередной «великой» датой «Великой» Октябрьской, в которых прославлял советскую власть и все её деяния. «Для христианина важно видеть, - отмечалось в одной из архиерейских речей 1967 года, - что в этом новом мире воплощаются и получают реальное бытие идеалы, принесенные в мир Воплотившимся Словом». В эти же годы на страницах «Журнала Московской Патриархии» стали развивать богословие революции, которое не только оправдывало русскую революцию и развязанный ею террор, но и призывало трудящихся за рубежом делать революцию в своих странах! Революции придавалось богословское содержание: «Дело революции - дело родной страны и родного народа, оно - дело членов Православной Церкви. (…) Значение Великой Октябрьской социалистической революции для христианства может быть определено при рассмотрении в двух планах: в прагматически-практическом и в направлении богословского приближения». Какой витиеватый и казенный слог! Какая «симфония» Церкви и государства! В её «гармоничное» звучание ворвался резкий голос Открытого письма и мартиролога новомучеников. В те годы память о новомучениках была практически стёрта из сознания людей, а об их прославлении никто и не помышлял. Когда же много лет спустя стали готовить материалы к канонизации новомучеников, никто и не вспомнил об отце Глебе и его единомышленниках, героически начинавших это дело в семидесятые годы и пострадавших за свое исповедничество. Я же знал об истоках прославления Царственных страстотерпцев и новомучеников, и теперь считаю своим священническим долгом напомнить об этом людям. Русская Зарубежная Церковь, которая и тогда в своем церковном календаре публиковала имена новомучеников, в список исповедников включила отца Глеба Якунина и отца Николая Эшлимана.
Хрущёвские гонения вновь поставили вопрос: должны ли христиане защищать свою Церковь и если должны, то как? Во время послереволюционных гонений Патриарх Тихон назвал большевиков извергами рода человеческого и тех, кто будет с ними в общении, постановил отлучать от Святого Причастия и от Церкви. Никто не отменял этого решения законного Патриарха, но не помню и того, чтобы кто-либо его исполнял. Казалось бы, Церковь свободна сегодня от безбожников и гонителей, но очистилась ли она внутренне от союза с ними? Народ всё так же безмолвствует.
А те, кто защищал Церковь в то время, жизнью своей были готовы пожертвовать ради Христа. Многие погибли в тюрьмах и лагерях. Мы помним героев, защищавших страну во время Великой Отечественной войны, а защитников Церкви забываем или оговариваем. Их имена вычеркнуты из церковной истории и из памяти народа. Наши прихожане мало интересуются состоянием Церкви, они ограничиваются посещением службы и домашней молитвой. А ведь Церковь - это все мы, и глава Её - Сам Иисус Христос. Это значит, что мы должны стремиться к тому, чтобы церковная жизнь проходила в согласии с заповедями Христа, а не в угоду золотому тельцу и трону кесаря. Господи, отверзи нам двери покаяния и помоги очиститься от союза с безбожниками и гонителями!
см. эту книгу полностью