Из книги протоиерея Вячслава Винникова (
обращение которого к архиереям здесь)
«Я поверил от рожденья в Богородицын Покров» 1975 год. Измайлово. Праздник иконы Божией Матери Владимирской.
Рассказ моей мамы:
“Подхожу к храму и слышу, как из открытых окон звучит чудесное пение. Надо же такому со мной случиться, думаю, что я на службу опоздала, как будто и рано выехала. Может быть, часы меня подвели? Вхожу в храм: псаломщик Василий Степанович читает “часы”, народу ещё мало, и нет никакого хора...”
Каждый год затем в этот день мама бросала все свои дела и, хотя была уже старенькая и немощная, ехала на службу в Измайлово поблагодарить Божию Матерь за то чудесное пение, которое она слышала.
ххх
Каждый вечер, как даль затуманится,
Как погаснет заря на мосту,
Ты идешь моя вечная странница
Поклониться любви и кресту...
В любое время года, в любую погоду мама шла поклониться
Спасителю - это было её жизнью. Я всегда знал, что вечером маме можно звонить только после девяти. Не могла она усидеть дома, когда где-то шла служба, так любила Божий храм... А возвращалась всегда радостная, хоть и усталая, и сразу начинала думать о том, куда пойдет завтра.
Иду, бывало, с ней, а она мне показывает: “Смотри, дорожку-то мою, по которой я хожу, заасфальтировали, хорошо-то как, а то мне трудно стало ходить... Правда, добрые люди помогают...” И рассказывает, как молодой человек её через лужу переносил, а она ему в ответ: “Сынок, дай тебе Господь здоровья, я ведь в храм иду...” Люди, по её словам, бывали довольны, что помогли верующей бабушке. А меня она всегда уверяла: “Ты за меня не беспокойся, мне сам Господь их посылает, иногда думаю, что никак одна я здесь не пройду, а смотрю, откуда ни возьмись кто-то появляется”. Господь посылал ей помощников, ведь она шла в храм или из храма, а в магазины мало ходила, и то только за хлебом... Уж больно радостная возвращалась после службы, ничего ей было не надо, только бы службу отстоять. Рассказывала как-то: “Еду утром рано в лифте, а со мной мужчина.
- Бабушка, куда так рано?
-Да в церковь я, сынок.
- На, свечку за меня поставь, самому-то мне всё некогда."
А она радовалась, что кто-то повернулся к Богу.
***
Во многих храмах мама пела на левом клиросе. Вижу её радостную в Хамовниках среди певчих в хоре Михаила Ивановича, которого все за глаза называли Махал Иванычем, потому что он очень любил руками махать, особенно когда сердился на певчих.
Бывало вбежит, запыхавшись, в алтарь (до которого от клироса один шаг) и жалуется: “Опять подрались, ничего с ними поделать не могу”. Трудно ему было справляться со своими бабушками и тетушками, с их упрямством и нежеланием уступать друг другу место на клиросе. При этом все они были люди верующие, и клирос, видимо, был для них “испытательным полигоном”, где нужно было выработать смирение и терпение, да ничего у них не получалось. Однажды они локтями вытолкали маму с клироса, а она смеялась: “Ничего, сынок. Они думают, что мне деньги нужны, а мне просто петь хочется…” Потом они её опять позвали: так мама и стоит перед моими глазами в углу клироса, и славит Бога, а Махал Иванович машет и машет руками….
Когда я служил в Измайловском храме, то мама пела в хоре у Василия Степановича, который густыми бровями своими походил на Брежнева. В то время про Брежнева пели частушку:
Брови черные, густые,
Речи длинные, пустые,
В магазине нет конфет,
Нам не нужен такой дед.
Василий Степанович походил на Брежнева бровями, но не речами и не делами, потому как всю жизнь славил Господа и любил оделять детишек конфетами. Запевала у него в хоре Анна Николаевна, а за ней вступали и все остальные. В этом хоре не дрались и не толкались, маму уважали. Она всегда удивительно легко вписывалась в хор: встанет, и как будто всю жизнь здесь пела. Если хор пел что-то незнакомое, то она немного отодвигалась в сторону и смущенно молчала. У нее был хороший слух и чистый, девичий, голос. Но главное, что у нее была глубокая вера и большое желание петь для Бога. Она всю жизнь сетовала, что в молодости не пошла петь в Хамовнический храм, когда отец Павел позвал её в хор, вот и отплачивала Богу поздним пением ( правда, о. Павел звал петь за деньги, а мама везде пела бесплатно). Затем меня перевели служить в Антиохийское подворье, где мама вначале пела в хоре у Леонида Александровича, а затем - у Вячеслава Николаевича. Там её очень хорошо принимали, и радости маминой не было границ: “Сынок, ты знаешь, как Вячеслав Николаевич и его жена Валентина ко мне относятся? И обнимут, и поцелуют, и на лавочке место найдут посидеть, если я устану.”
Два белых голубя садились Славе Винникову на руки, когда он выходил из дома...
Начало 1950-х годов
Моя мама очень любила кормить голубей и называла их ласково - голубчики. Она собирала кусочки хлеба, которые оставались от обеда, размачивала их в целлофановом пакетике и выносила голубчикам. А если увидит брошенный кем-нибудь кусочек хлеба, то обязательно его подберет, раскрошит и покормит голубчиков. Она говорила, что они - Божьи птички, так как Дух Святой в виде голубя показался при Крещении Господа, и называла их ещё гульками. Как-то мы с мамой вместе вышли из дома, смотрю: они бегут за ней, садятся ей на голову, на плечи, а она смеется. А если увидит раненого голубчика или со связанными ножками, то обязательно поймает (они ей почему-то легко давались в руки), принесет домой, вымоет ранку, развяжет ножки, накормит и держит до тех пор, пока голубчик не выздоровеет и не наберется сил. В морозы мама специально покупала им крупу и подкармливала.
Сегодня вижу я сон: мы с мамой в нашей комнате в подвале, а через форточку влетают три белоснежных голубя. Один садится мне на руку, другой - на руку маме, а третий - на подоконник. Мы с мамой удивлены и рады, а затем я выпускаю их на улицу и крошу им хлебушек. Хлеб - это святыня:
Радуйся поле зерна золотого, -
Хлебом является Тело Христово.
***
Летите голуби, летите...
Все мое детство связано с голубями: в каждом дворе было по две-три голубятни. Самое красивое, конечно, - полет голубей. Бывало, глаз не оторвешь, часами наблюдая за их полетом, позабыв про обед и про ужин, шея болит, а ты все смотришь и смотришь, как они парят в небе. Сейчас редко где встретишь двор с голубятней, одни гаражи, ни сердцу ни разуму ничего не говорящие, все безжизненно и пропитано бензином. Видно, каждому поколению нравится своя атмосфера: то была голубиная и везде было слышно воркование, сейчас - бензинно-машинная, смрадная и злая. Голубятники в большинстве своем были добрые и открытые люди. Владельцы машин чаще замкнутые , печальные и нерадостные; будто купили себе обузу и сами не рады.
А голубчики, или гульки (как их называла мама) - это что-то светлое, радостное, святое. Они в Москве повсюду. Эта святая птичка - напоминание нам о Крещении Спасителя, о Голубе, на Него снисходящем и гласе с небеси: “Сей есть Сын Мой Возлюбленный, Его послушайте”. Как чудесно!
Был у нас во дворе голубятник по прозвищу Кытя. Голуби у него были отменные, самые породистые, самые красивые, выхоленные, он на них тратил всю зарплату и все свободное время проводил с ними, с голубчиками, любил их, лелеял, и будка голубиная была что надо, залюбуешься. Однажды темной ночью замки сломали и всех голубей украли. Пришел рано утром Кытя к своей голубятне, а было ему лет 30, увидел этот разбой, открытую дверь родной будки, и нет ни одного голубчика, - всё, чем жил и дышал улетело, пропало как дым... Схватился за свое больное сердце, пошёл домой, лег на кровать... и умер. Вот, какие были тогда голубятники...
У меня в подвале дома в Хамовниках довольно долго жили два голубчика. Два чеграша. Подобрал я их больными, выходил, и стали они летать, но один из них был слепой. Будки у меня никакой не было, жили они в комнате в ящичке, ворковали, радовались, что были в тепле и ухожены... В комнате были иконы, от которых не только людям, но и голубчикам было тепло и хорошо. Вылетят в форточку, высоко-высоко, и не видно их... махну рукой, потом вытяну руку и жду, смотрю: пикируют, как два истребителя, только не железные, а живые и плотяные, и прямо на руку. Сейчас вспоминаю и думаю: неужели это было, неужели Господь давал такое счастье, и две живые душки, Божьи птички, были такими ручными, запросто садились на руку и не боялись. А один голубчик ведь был совсем слепой: это Господь им управлял, давал духовное зрение. Потому голубчик летел прямо ко мне и никогда он не ошибался.
Сколько же было в Москве голубей: умных, ласковых и прославляющих своего Творца. Ведь голубчики - это тоже всякое дыхание, что славит Господа, и ещё какое! Кто ещё из пташек сподобился такого признания своего Творца? Ведь Дух Святой парил над Крестившимся Господом в виде голубя. Помнить нам надо об этом, любить и кормить всякую тварь, а особенно голубчиков. Смотришь, на Страшном Суде они за нас замолвят свое голубиное словечко, и пощадит нас Господь ради этих милых пташек.
А всё это подсказала мне мама, сидела и шептала мне на ушко из той вечной и прекрасной жизни."
Вся книга