К вопросу о церковнославянском: что с ним делать дальше?
Автор: Илья Бей
Не только в интеллектуальном сообществе, но и среди простых верующих часто обсуждается судьба церковнославянского языка.
На повестке дня таких обсуждений несколько вопросов:
заменить ли его национальным (русским или украинским) языком,
или отредактировать настолько, чтобы он стал понятен верующим без дополнительной филологической подготовки.
В последнем случае речь идет о замене архаичных слов и оборотов на современные и более понятные, а зачастую, среди наиболее продвинутых пользователей языка, и о глобальном пересмотре переводов на предмет их соответствия греческому оригиналу.
По пути замены церковнославянского языка современным национальным уже больше полстолетия шагают южнославянские православные - болгары, сербы, македонцы и черногорцы.
В ногу с ними маршируют и греки, которые также занимаются переводами с непонятного широким массам древнегреческого или византийского греческого языка на димотики (современный разговорный греческий) <Верно ли это? Приходилось читать, что у греков богослужение на древнем языке, но непонятном - tapirr>
Восстановленная в начале двадцатого века Православная церковь в Чешских землях сразу определила своим богослужебным языком современный чешский. В Словакии использование церковнославянского позволяет православным сохранить еще одно видимое (или, скорее, слышимое) отличие от униатов. В Польше церковнославянский, будучи ничейным, т. е. ни языком большинства, ни языком меньшинств, является способом сохранить свою национальную не-польскую идентичность, поскольку костяк приходов составляют местные белорусы и украинцы, и переход на польский язык в богослужении может у них не встретить надлежащего понимания. Румыния же отстранилась от церковнославянского еще в XVII веке.
В ряде епархий Польши, Словакии и Западной Украины церковнославянский с украинским сближает и галицийское или прикарпатское произношение. А в УПЦ КП и в УАПЦ и вовсе используется украинский.
На территории бывшего СССР церковнославянский язык выполняет ряд несвойственных языку функций. Первая из них - символическая: церковнославянский обозначает единство РПЦ, несмотря на вычленение из нее БПЦ (экзархата) и УПЦ (автономии). Вторая - фундаментальная: на этой основе, в частности, зиждется концепция «русского мира». Поэтому обсуждение использования церковнославянского в РПЦ должно рассматриваться еще и в этом символическо-фундаментальном контексте.
Кроме того, со стороны РПЦ наблюдается явная монополизация церковнославянского языка. В обсуждении судьбы этого языка не принимается во внимание то, что церковнославянским пользуются и другие славянские народы, а потому изменение его в рамках лишь РПЦ (читай «русификация») выглядит странно. Ведь такой новорусский извод, кроме самих русских, никто применять в богослужении не захочет и не сможет. К примеру, это как если бы правила английского языка решила самостоятельно поменять Австралийская академия наук, или правила испанского - Мексиканский институт испанского языка.
В связи с этим в дальнейшем обсуждении того, что же делать с церковнославянским в будущем, необходимо:
1) провести - в первую очередь в головах дискутирующих - демонополизацию языка со стороны РПЦ;
2) освободить язык от несвойственных, навязываемых ему политикой функций;
3) помнить о том, что равноапостольные братья Кирилл и Мефодий выступали как раз против использования непонятного языка, они овульгаризировали - онароднили, т. е. сделали доступным широким массам - Священное Писание и богослужение.
Поскольку, в виду вышеизложенного, русификация церковнославянского недопустима (ведь почему должна быль именно русификация, а не украинизация или болгаризация?), остается лишь редакционная работа по унификации и улучшению существующих переводов. Ведь приспособление церковнославянского языка только к одному из славянских языков приведет к образованию нового извода, еще более непонятного остальным славянам.
Хорошо, если правкой займется смешанная межславянская межцерковная комиссия из богословов и филологов. Однако даже повышение качества церковнославянских текстов не сделает их гораздо более понятными. Вот пример хорошего дословного перевода с греческого на славянский: «поспешающим и вам по нас молитвою: да от мног лиц еже в нас дарование, многими благодарится о вас» («при содействии и вашей молитвы за нас, дабы за дарованное нам, по ходатайству многих, многие возблагодарили за нас», 2 Кор 1:11). Но дословный не значит понятный. Русскоязычный и украиноязычный читатель ведь мыслит в таких семантических структурах, которые разительно отличаются и от греческих и от калькирующих их церковнославянских. Нечто подобное осознали русскоязычные мусульмане, поэтому помимо блестящего в филологическом смысле перевода Корана Игнатия Крачковского существует и несколько «переводов смыслов Корана».
Не всегда отличаются качеством и оригинальные непереводные сочинения на церковнославянском. Глубокий знаток русской духовной традиции Георгий Федотов писал: «… Когда русский книжник брался за перо, он мучительно выдавливал из себя фразы на языке, на котором он никогда не говорил, слова которого были ему близко знакомы, - даже интимно дороги в связи с молитвой, - но грамматические формы которого оставались мертвым бременем. Язык не окрылял его вдохновения, а сковывал его. В каждой строке он сползал невольно с непривычных ему ходуль на родную землю, писал неуклюжим, гибридным языком, которого сам стыдился, и одерживал словесные победы только там, где русская стихия, прорываясь, ломала чуждые ей формы. Чем ученее, тем мертвее, чем неграмотнее, тем выразительнее. Таков странный закон древнерусской письменности» [
Федотов Г. П. Славянский или русский
язык в
богослужении // Путь. - № 57. - 1938. - Сент.-Окт. - С. 8].
Большинство священников РПЦ - респондентов сайта «Православие и мир», проводившего опрос о языке богослужения
высказались за русификацию церковнославянского («адаптированный церковнославянский», «понятный церковнославянский»). Этот факт свидетельствует о том, что нельзя идеализировать удобовразумительность нынешнего богослужебного языка его пользователям. Об абсолютно полном непонимании языка даже воцерковленной молодежью свидетельствует
другая публикация того же портала.
Призывающие же признать церковнославянский язык «
словесной иконой», во-первых, не очень хорошо понимают слово «икона», т. е. образ (образом чего является церковнославянский - не того ли древнегреческого, на котором совершались языческие богослужения?), во-вторых, зело напоминают немецких епископов «трехъязычников», с которыми как раз и полемизировали славянские просветители. Прот. Сергий Желудков в своих «Литургических заметках» писал:
«Консерваторы думают, а иногда и прямо говорят: зачем церковному народу эта затруднительная ясность - нет, будем читать Писание на непонятном языке, нараспев, и пусть оно так и остается для народа под покровом священной таинственности. Видят даже некую особую мудрость иерархии в том, что от народа так закрыто Писание и так закрыта Евхаристия: мол, охраняется святыня. Да - но какою ценою? Ценою самой святыни! Ибо в конечном счете мы остаемся без Писания и без Евхаристии».
Нет ни малейшей надежды на то, что ситуация в системе образования изменится, и все школьники начнут изучать церковнославянский язык, потому кажется разумным не подменять его новорусским суррогатом (который остальным славянам не будет понятнее нынешнего языка), а начать массовый выпуск церковнославянских текстов с параллельными русскими. Это в России. На Украине, естественно, параллельным должен быть украинский перевод. Причем церковнославянский текст желательно приводить не гражданским шрифтом, а церковным, с обязательным сохранением ударений и буквы «ять», чтобы можно было читать и «по-прикарпатски». Как минимум это станет хорошим подспорьем в понимании смысла богослужения, как максимум - сделает переход к национальному языку более мягким и плавным. Надо учитывать ошибки патриарха Никона.
http://www.religion.in.ua/main/daycomment/14479-k-voprosu-o-cerkovnoslavyanskom-chto-s-nim-delat-dalshe.html