(no subject)
Растираю больному Сашке спину. Он терпеть этого не может, к тому же бальзам сам в аптеке купил, я сказала, что для меня. А вечером решила полечить его немного, кашляет весь день, как Бобик. А он колючий весь такой, подростковый, я вообще у него враг номер один.
- Ты, - шипит на меня своими окольцованными зубами, - мне наврала, сказала, что тебе, а массируешь меня. Мне больно, жарко, ой, нет, холодно! Знаешь, как тяжело жить, когда тебе врет собственная мать? Закатывает глаза к потолку: у меня психологическая травма! Я больше не верю в материнскую любовь!
А я привыкла, внимания не обращаю уже никакого, от спины плавно перешла к груди: - не верь, - говорю, только, когда вырастешь и заболеешь и останешься один, нет, ты не будешь жить один, просто в этот вечер твоя жена задержится на работе, или уедет в командировку, или выйдет с подругами в театр, и ты останешься один, несчастный и сопливый, и на улице будет сыро и мерзко, как сегодня. И ты вдруг вспомнишь, как мама растирала тебе спинку, грудку, ножки, - я перешла к огромным ступням, подстригла ногти, раз уже добралась, - и пожалеешь, что некому тебе потереть спину. А я к тому времени уже умру, потому что это будет нескоро. И тебе станет грустно: вот мамы уже полгода нет, и зачем я её обижал, говорил, что она меня не любит, а она меня лечила, чтобы я лучше спал и не кашлял ночью.
Растерев Санькины ноги до собственных красных рук, я обернулась, чтобы натянуть на них шерстяные носки. Смотрю: отрок притих, прислонился к изголовью кровати, глаза закрыл и рыдает безвучно в три ручья, подрагивая свеже растертой спиной.
Четырнадцать лет, блин, с половиной:)
- Ты, - шипит на меня своими окольцованными зубами, - мне наврала, сказала, что тебе, а массируешь меня. Мне больно, жарко, ой, нет, холодно! Знаешь, как тяжело жить, когда тебе врет собственная мать? Закатывает глаза к потолку: у меня психологическая травма! Я больше не верю в материнскую любовь!
А я привыкла, внимания не обращаю уже никакого, от спины плавно перешла к груди: - не верь, - говорю, только, когда вырастешь и заболеешь и останешься один, нет, ты не будешь жить один, просто в этот вечер твоя жена задержится на работе, или уедет в командировку, или выйдет с подругами в театр, и ты останешься один, несчастный и сопливый, и на улице будет сыро и мерзко, как сегодня. И ты вдруг вспомнишь, как мама растирала тебе спинку, грудку, ножки, - я перешла к огромным ступням, подстригла ногти, раз уже добралась, - и пожалеешь, что некому тебе потереть спину. А я к тому времени уже умру, потому что это будет нескоро. И тебе станет грустно: вот мамы уже полгода нет, и зачем я её обижал, говорил, что она меня не любит, а она меня лечила, чтобы я лучше спал и не кашлял ночью.
Растерев Санькины ноги до собственных красных рук, я обернулась, чтобы натянуть на них шерстяные носки. Смотрю: отрок притих, прислонился к изголовью кровати, глаза закрыл и рыдает безвучно в три ручья, подрагивая свеже растертой спиной.
Четырнадцать лет, блин, с половиной:)