О самом главном
Сны беременных женщин поражают своей оригинальностью. Сегодня, например, проснулась от грустной мысли о том, что все мои бабушки и дедушки умерли. Факт, поражающий своей новизной, если учесть, что мой последний дедушка, мамин папа, скончался еще до рождения Сашки. Его звали Щурий Стефан Никифорович. Я помню, как забавно диктовал он свою южную фамилию по телефону : Щука-утка-рак-индейка-Йошкарала. Мы звали его дедушка Степа, иногда дедушка-голубчик, не потому что сильно любили, а потому что ему это очень нравилось. Дед был инвалид, его на войне ранило в левую ногу, которую пришлось ампутировать высоко до колена. К протезу он привыкал всю оставшуюся жизнь. Боли были страшные, характер у дедушки невыносимый.
Кстати сказать, дедушка Саша - папин папа, Александр Яковлевич Петров (Петров-условность, но об этом позже), тоже был достаточно деспотичен, но он гонял своих двоих сыновей- моего папу и его брата, иногда бабку, а нас не трогал. Я как первая внучка вообще была вне всяческой критики и пользовалась несомненно его любовью и уважением еще и потому, что хорошо училась в школе, занималась балетом и никогда не отказывалась пройти с дедом по морскому порту в белом сарафане, вышитом мамой.
А дед Степа хоть и сравнивал меня с печоринской Беллой, но слишком часто повторял мне : Ты не наша девочка, в нашей породе таких чернявых нет, чтобы я прониклась к нему искренними чувствами. А еще вечером, устроившись в своей кровати, отстегнув протез, он кричал на всю квартиру, протягивая гласные в нос : Же-эээээнька, Же-эээээнька !
Женька это моя мама, его дочь, которую он воспитывал как сына до появления моего будущего дяди Сережи, через 6 лет после рождения мамы. Мама заглядывала в его спальню (они с бабушкой спали в разных кроватях, но в одной комнате, другой просто больше не было) : Что, папа ?
Боржоми принеси !
И всё : никаких тебе пожалуйста-спасибо-Женечка-дочь. Меня это тогда страшно бесило, да и сейчас бесит, если честно. А дедушкины словесные разборки с бабушкой наедине, случайным свидетелем которых я стала один-единственный раз, вообще оставили во мне один из самых неизгладимых следов детства.
Но я, конечно, страшно несправедлива к деду. У него, как минимум, было два достоинства : бодренький Запорожец, на котором он нас возил на Косу, когда всем надоедал близлежащий пляж и карточка инвалида ВОв, дающая доступ в спец.магазины, а в них - к сгущенке, какао, шоколаду, сыру. У деда Саши тоже были такие магазины, но он был просто участник, не инвалид, и сгущенки ему полагалось меньше.
Оба деда воевали, но всю войну не прошли : одного ранило, другой попал в плен. Мы с братом страшно ими гордились, и так же страшно деды терпеть не могли рассказывать о войне. Уже тогда, в детстве, у меня возникло подозрение, что в этой войне что-то не так, как нам рассказывали в школе.
Бабушка Дуся, мамина мама, Евдокия Лукинична Шаповалова, в молодости была необыкновенно красива строгой славянской красотой : длинная русая коса, серо-голубые глаза, правильные черты лица. Бабушка Ася, папина мама, жена дедушки Саши и на самом деле, по паспорту, Гаяне Яковлевна Саачьян, была красива красотой армянской. Миндалевидные карие глаза, удивительно длинные и густые ресницы, роскошная шевелюра и совершенно не славянская улыбчивость. Насколько деды были похожи друг на друга, и у них даже была общая страсть - сапожничество, настолько же бабушки отличались друг от друга, просто две диаметральные противоположности.
Диаметральность эта начиналась прям с утра. У бабушки Дуси мы спали в проходной зале и спали долго (почему-непонятно, ведь дед выключал телевизор сразу после программы Время), с трудом продирали глаза. Дедушка Степа уже успевал сходить на рынок прикупить свежих овощей и фруктов, и к завтраку маленький кухонный столик ломился от лучших явств щедрого юга : картошечка молодая с маслом и укропом, огурцы свежие, малосольные и соленые хрустящие, помидоры разваливающиеся от спелости, оладушки с кабачками, патиссоны острые, перчик запеченный. Бабушкина любовь не умещалась на маленьком столике, переливалась через край, убегала, как дрожжевое тесто для пирожков, доходившее под батареей. Иногда на завтрак у нас были блинчики, иногда - пельмени. Бабушка вставала как минимум за два часа до нашего просыпания, чтобы покормить как следует замученных школой внуков. Вкусы, запахи, необыкновенно сочные цвета. Такие же радостные обед и ужин.
У бабушки Аси я обычно ночевала одна. Мама предпочитала проводить отпуск с родителями. У брата было больше свободы с бабушкой Дусей, занятой кухней, и подростком он путешествовал по Новороссийску троллейбуссом, трамваем, вплавь и пешком по близлежащим холмикам.
Я засыпала в широкой бабушкиной кровати, представляя себя принцессой в куче кружевных подушек. Вставала сравнительно рано с явным чувством голода. На завтрак - яйцо всмятку и нарезанный маленькими квадратиками бутерброд с маслом - солдатики. Потом - сладкий чай и опять хлеб с маслом. В окне - море, голубое глубокое небо, ослепительное солнце, белые пароходы заходят в порт. Когда я была совсем маленькой и есть не хотела, бабушка рассказывала мне сказки про эти пароходы. На них путешествовали все герои книг и мультиков : и Буратино, и Чебурашка, и Незнайка, и Муфта, и Чиполлино и обязательно - Капитан ! Они все плыли ко мне, от меня требовалось вырасти в Ассоль, и я послушно открывала рот, зачарованная и мотивированная...
Потом мы с бабушкой шли в зал, к книжкам. Бабушка полулежала на собранном диване, уткнувшись в толстый журнал в мягкой обложке - Новый мир или Иностранная литература. Я гнездилась на ступеньке открытого балкона. Папины родители жили на пятом и последнем этаже старого дома без лифта. Балкон парил над красивой набережной с памятником Неизвестному Матросу с правой стороны и морским портом с левой. Не поднимаясь с балконной ступеньки, можно было отслеживать настроение моря и любоваться противоположным берегом, состоящим из известковых скал. С каждым моим приездом скалы истончались : их использовали для производства цемента. Но меня интересовало совсем другое. В моем распоряжении был старинный книжный шкаф, очень красивый, деревянно-благородный со стеклянными дверцами. В нем - литература, тоже благородная, как будто из другой жизни. Не « Поднятая целина » и не « Молодая гвардия ». Мериме, Вальтер Скотт, Джек Лондон (« Маленькая хозяйка большого дома », прочитанная по дедушкиному совету до сих пор бередит мое воображение ), Фенимор Купер, все Ругон-Маккары, вся Человеческая комедия. У меня дома таких книг не было. Эти подписные, вкусно пахнущие издания не разрешалось выносить из дома. И я читала и читала их все лето напролет, забыв о пляже и обязательном (у бабушки Дуси) обеде.
Когда спадала жара, после четырех, мы выходили с бабой Асей в город.
Мы долго шли в одно кафе, прохладное и просторное, как актовый зал в моей волгодонской школе. У него даже была маленькая сцена, для танцев. Там бабушка покупала нам по пироженому Корзиночка и бутылку сладкой газировки, Колокольчик, по-моему. Я ела медленно и аккуратно, изображая из себя героиню всех романов сразу. А потом мы возвращались домой, и по дороге я нюхала все розы на Набережной. Они пахли, как пахнут розы в детстве, и это до сих пор мой любимый запах. Мы заходили с бабушкой в кулинарию, где она покупала полуфабрикаты (я это слово только от нее и слышала) : котлеты, блинчики с печенкой, творогом, мясом, всё, к чему бабушка Дуся относилась с нескрываемым подозрением. А совсем вечером возвращался с работы дед и готовил нам ужин.
Это, конечно, не конец. Эту историю я, наверное, буду долго писать.
Кстати сказать, дедушка Саша - папин папа, Александр Яковлевич Петров (Петров-условность, но об этом позже), тоже был достаточно деспотичен, но он гонял своих двоих сыновей- моего папу и его брата, иногда бабку, а нас не трогал. Я как первая внучка вообще была вне всяческой критики и пользовалась несомненно его любовью и уважением еще и потому, что хорошо училась в школе, занималась балетом и никогда не отказывалась пройти с дедом по морскому порту в белом сарафане, вышитом мамой.
А дед Степа хоть и сравнивал меня с печоринской Беллой, но слишком часто повторял мне : Ты не наша девочка, в нашей породе таких чернявых нет, чтобы я прониклась к нему искренними чувствами. А еще вечером, устроившись в своей кровати, отстегнув протез, он кричал на всю квартиру, протягивая гласные в нос : Же-эээээнька, Же-эээээнька !
Женька это моя мама, его дочь, которую он воспитывал как сына до появления моего будущего дяди Сережи, через 6 лет после рождения мамы. Мама заглядывала в его спальню (они с бабушкой спали в разных кроватях, но в одной комнате, другой просто больше не было) : Что, папа ?
Боржоми принеси !
И всё : никаких тебе пожалуйста-спасибо-Женечка-дочь. Меня это тогда страшно бесило, да и сейчас бесит, если честно. А дедушкины словесные разборки с бабушкой наедине, случайным свидетелем которых я стала один-единственный раз, вообще оставили во мне один из самых неизгладимых следов детства.
Но я, конечно, страшно несправедлива к деду. У него, как минимум, было два достоинства : бодренький Запорожец, на котором он нас возил на Косу, когда всем надоедал близлежащий пляж и карточка инвалида ВОв, дающая доступ в спец.магазины, а в них - к сгущенке, какао, шоколаду, сыру. У деда Саши тоже были такие магазины, но он был просто участник, не инвалид, и сгущенки ему полагалось меньше.
Оба деда воевали, но всю войну не прошли : одного ранило, другой попал в плен. Мы с братом страшно ими гордились, и так же страшно деды терпеть не могли рассказывать о войне. Уже тогда, в детстве, у меня возникло подозрение, что в этой войне что-то не так, как нам рассказывали в школе.
Бабушка Дуся, мамина мама, Евдокия Лукинична Шаповалова, в молодости была необыкновенно красива строгой славянской красотой : длинная русая коса, серо-голубые глаза, правильные черты лица. Бабушка Ася, папина мама, жена дедушки Саши и на самом деле, по паспорту, Гаяне Яковлевна Саачьян, была красива красотой армянской. Миндалевидные карие глаза, удивительно длинные и густые ресницы, роскошная шевелюра и совершенно не славянская улыбчивость. Насколько деды были похожи друг на друга, и у них даже была общая страсть - сапожничество, настолько же бабушки отличались друг от друга, просто две диаметральные противоположности.
Диаметральность эта начиналась прям с утра. У бабушки Дуси мы спали в проходной зале и спали долго (почему-непонятно, ведь дед выключал телевизор сразу после программы Время), с трудом продирали глаза. Дедушка Степа уже успевал сходить на рынок прикупить свежих овощей и фруктов, и к завтраку маленький кухонный столик ломился от лучших явств щедрого юга : картошечка молодая с маслом и укропом, огурцы свежие, малосольные и соленые хрустящие, помидоры разваливающиеся от спелости, оладушки с кабачками, патиссоны острые, перчик запеченный. Бабушкина любовь не умещалась на маленьком столике, переливалась через край, убегала, как дрожжевое тесто для пирожков, доходившее под батареей. Иногда на завтрак у нас были блинчики, иногда - пельмени. Бабушка вставала как минимум за два часа до нашего просыпания, чтобы покормить как следует замученных школой внуков. Вкусы, запахи, необыкновенно сочные цвета. Такие же радостные обед и ужин.
У бабушки Аси я обычно ночевала одна. Мама предпочитала проводить отпуск с родителями. У брата было больше свободы с бабушкой Дусей, занятой кухней, и подростком он путешествовал по Новороссийску троллейбуссом, трамваем, вплавь и пешком по близлежащим холмикам.
Я засыпала в широкой бабушкиной кровати, представляя себя принцессой в куче кружевных подушек. Вставала сравнительно рано с явным чувством голода. На завтрак - яйцо всмятку и нарезанный маленькими квадратиками бутерброд с маслом - солдатики. Потом - сладкий чай и опять хлеб с маслом. В окне - море, голубое глубокое небо, ослепительное солнце, белые пароходы заходят в порт. Когда я была совсем маленькой и есть не хотела, бабушка рассказывала мне сказки про эти пароходы. На них путешествовали все герои книг и мультиков : и Буратино, и Чебурашка, и Незнайка, и Муфта, и Чиполлино и обязательно - Капитан ! Они все плыли ко мне, от меня требовалось вырасти в Ассоль, и я послушно открывала рот, зачарованная и мотивированная...
Потом мы с бабушкой шли в зал, к книжкам. Бабушка полулежала на собранном диване, уткнувшись в толстый журнал в мягкой обложке - Новый мир или Иностранная литература. Я гнездилась на ступеньке открытого балкона. Папины родители жили на пятом и последнем этаже старого дома без лифта. Балкон парил над красивой набережной с памятником Неизвестному Матросу с правой стороны и морским портом с левой. Не поднимаясь с балконной ступеньки, можно было отслеживать настроение моря и любоваться противоположным берегом, состоящим из известковых скал. С каждым моим приездом скалы истончались : их использовали для производства цемента. Но меня интересовало совсем другое. В моем распоряжении был старинный книжный шкаф, очень красивый, деревянно-благородный со стеклянными дверцами. В нем - литература, тоже благородная, как будто из другой жизни. Не « Поднятая целина » и не « Молодая гвардия ». Мериме, Вальтер Скотт, Джек Лондон (« Маленькая хозяйка большого дома », прочитанная по дедушкиному совету до сих пор бередит мое воображение ), Фенимор Купер, все Ругон-Маккары, вся Человеческая комедия. У меня дома таких книг не было. Эти подписные, вкусно пахнущие издания не разрешалось выносить из дома. И я читала и читала их все лето напролет, забыв о пляже и обязательном (у бабушки Дуси) обеде.
Когда спадала жара, после четырех, мы выходили с бабой Асей в город.
Мы долго шли в одно кафе, прохладное и просторное, как актовый зал в моей волгодонской школе. У него даже была маленькая сцена, для танцев. Там бабушка покупала нам по пироженому Корзиночка и бутылку сладкой газировки, Колокольчик, по-моему. Я ела медленно и аккуратно, изображая из себя героиню всех романов сразу. А потом мы возвращались домой, и по дороге я нюхала все розы на Набережной. Они пахли, как пахнут розы в детстве, и это до сих пор мой любимый запах. Мы заходили с бабушкой в кулинарию, где она покупала полуфабрикаты (я это слово только от нее и слышала) : котлеты, блинчики с печенкой, творогом, мясом, всё, к чему бабушка Дуся относилась с нескрываемым подозрением. А совсем вечером возвращался с работы дед и готовил нам ужин.
Это, конечно, не конец. Эту историю я, наверное, буду долго писать.