Во мне живет моя тоска. Она не любит Рождество. Она вообще не любит праздников в конце года, и сам конец года терпеть не может, хоть она и не бухгалтер.
Я хотела сначала отвезти ее в Прагу на этот сложный период, но вовремя сообразила, что в этом случае мы остались бы с ней один на один, а она порой сильнее меня, эта сволота. И поэтому мы едем с ней к свекрам, будем запивать ее вкусным Померолем и заедать кастрированным петухом. Но и там ее ждут с распростертыми объятиями: дочь свекров ушла от мужа, оставив на него двухлетнего ребенка. Что он говорит малышке, когда она просыпается по ночам, требуя маму?
Я прогуливала тоску часами в ярких красках праздничных витрин. Мы любовались с ней Климтом в Вене и Хоппером в Париже, слушали Соколова на Елисейских Полях, не дыша следили за падающим снегом в Цюрихе и она почти оставила меня в покое. Я вздохнула, расправила плечи и начала было улыбаться, но тут умер коллега, Georg Stern - такой родной немец румынско-венгерского происхождения, выросший на белградском телевидении и поэтому понимающий русский и меня вместе с ним, как никто на работе. Они упрекают меня в том, что я не плачу жаркими слезами, закрывшись в кабинете и думают, что русские такие бесслезные. А я не знаю, как им объяснить, что русская я лишь наполовину, а другая моя половина - еврейско-армянская, два народа - жертвы геноцидов и что я уже давно знаю, что жизнь состоит из множества смертей. И уход Геогра мне еще предстоит оплакать, если позволит тоска.
А потом мы вдруг с ней решили, что следующий Новый Год обязательно встретим в России. И поедем туда непременно поездом. Потому что самолетом - это слишком легко. А мы с тоской не любим легких решений.