Читаю стихи Татьяна Бек
Конец иллюзий - экая потеря.
Страшнее нескончаемый транзит,
Когда от человека запах зверя
Идёт, пьянит и гибелью грозит.
Остался ветер, жёлуди в лукошке
И знание, пронзённое тоской, -
Что Пушкин, уходя, просил морошки.
Морошки, а не жалости людской…
Вот, думаю, как так - чужие стихи? Какие же они чужие? Они самые что ни на есть родные. Роднее людей бывают. Я совсем не умею ликовать на Пасху и Рождество. Ну, не умею я. Не приучена. А вот 9 Мая умею горевать и плакать. Я просто вот умру от слез когда-нибудь в этот день, наверное. Зарок себе даю, что не буду больше... А всё таки... Родилась после войны через 20 лет. Прожила полста и думаю теперь, что это такое 20 лет... Тьфу и мгновение. Дети мои ждут, что я навсегда уеду в свое жилье. Значит меня не будет в их жизни. И мама привыкла жить одна . меня уже нет в ее жизни. Только на подмогу иногда зовет. И все что у меня есть, это чужие стихи.... Иду как по болоту и скачу с кочки на кочку. И кочки эти - чужие стихи.... Может дойду?
Вот про войну у Друниной
Когда, забыв присягу, повернули
В бою два автоматчика назад,
Догнали их две маленькие пули -
Всегда стрелял без промаха комбат.
Упали парни, ткнувшись в землю грудью,
А он, шатаясь, побежал вперед.
За этих двух его лишь тот осудит,
Кто никогда не шел на пулемет.
Потом в землянке полкового штаба,
Бумаги молча взяв у старшины,
Писал комбат двум бедным русским бабам,
Что... смертью храбрых пали их сыны.
И сотни раз письмо читала людям
В глухой деревне плачущая мать.
За эту ложь комбата кто осудит?
Никто его не смеет осуждать!
А вот опять Татьяна Бек.
И родина, где я росла, ветвясь,
Меня не видит и толкает в грязь, -
И мусор доморощенных жемчужин
На откровенном торжище не нужен, -
И город, где я счастлива была,
Закрыл ворота и сгорел дотла, -
И прохудились сапоги, в которых
Я шла на свет, - и драгоценный ворох
Всего, что пело, я кидаю в печь…
Коль сгинул век, - то не себя ж беречь!
И так пусть будет....
Страшнее нескончаемый транзит,
Когда от человека запах зверя
Идёт, пьянит и гибелью грозит.
Остался ветер, жёлуди в лукошке
И знание, пронзённое тоской, -
Что Пушкин, уходя, просил морошки.
Морошки, а не жалости людской…
Вот, думаю, как так - чужие стихи? Какие же они чужие? Они самые что ни на есть родные. Роднее людей бывают. Я совсем не умею ликовать на Пасху и Рождество. Ну, не умею я. Не приучена. А вот 9 Мая умею горевать и плакать. Я просто вот умру от слез когда-нибудь в этот день, наверное. Зарок себе даю, что не буду больше... А всё таки... Родилась после войны через 20 лет. Прожила полста и думаю теперь, что это такое 20 лет... Тьфу и мгновение. Дети мои ждут, что я навсегда уеду в свое жилье. Значит меня не будет в их жизни. И мама привыкла жить одна . меня уже нет в ее жизни. Только на подмогу иногда зовет. И все что у меня есть, это чужие стихи.... Иду как по болоту и скачу с кочки на кочку. И кочки эти - чужие стихи.... Может дойду?
Вот про войну у Друниной
Когда, забыв присягу, повернули
В бою два автоматчика назад,
Догнали их две маленькие пули -
Всегда стрелял без промаха комбат.
Упали парни, ткнувшись в землю грудью,
А он, шатаясь, побежал вперед.
За этих двух его лишь тот осудит,
Кто никогда не шел на пулемет.
Потом в землянке полкового штаба,
Бумаги молча взяв у старшины,
Писал комбат двум бедным русским бабам,
Что... смертью храбрых пали их сыны.
И сотни раз письмо читала людям
В глухой деревне плачущая мать.
За эту ложь комбата кто осудит?
Никто его не смеет осуждать!
А вот опять Татьяна Бек.
И родина, где я росла, ветвясь,
Меня не видит и толкает в грязь, -
И мусор доморощенных жемчужин
На откровенном торжище не нужен, -
И город, где я счастлива была,
Закрыл ворота и сгорел дотла, -
И прохудились сапоги, в которых
Я шла на свет, - и драгоценный ворох
Всего, что пело, я кидаю в печь…
Коль сгинул век, - то не себя ж беречь!
И так пусть будет....