День Учителя.
Хороший учитель - это огромная удача, это везение. Если тебе повезло, и у тебя были замечательные учителя, - ты не раз их вспомнишь во взрослой жизни с искренней благодарностью, потому что многие твои последующие успехи в карьере, в профессии, да и вообще в жизни обеспечены их трудом, самоотверженностью, снисходительностью к твоим недостаткам и ошибкам.
Нашему классу очень повезло.
…Урок английского языка. Мы с Ленкой пишем какую-то работу по такой непростой английской грамматике. К нашей парте подходит Виктор Григорьевич, наш необыкновенный учитель английского Виктор Григорьевич, - смуглый, с аккуратно подстриженными курчавыми смоляными волосами, необыкновенно элегантный, в безукоризненном костюме, из-под рукавов пиджака видны манжеты белоснежной рубашки с дорогими запонками. Виктор Григорьевич проходит по рядам, заглядывает в тетради и с доброй усмешкой обращается к Ленке:
- Ну, давай-ка посмотрим, что ты тут наколбасила!.. О-хо-хо!.. Девочка моя! Каких же дров ты тут наломала - да всё берёзовых! - с искренним изумлением восклицает Виктор Григорьевич.
Мы с Ленкой хохочем от души, смеётся и вся наша группа. Может быть, Ленка и получит за свои «дрова» три, но это не обидно: оценки у Виктора Григорьевича всегда предельно справедливы, статус отличника или троечника никак на них не влияет.
Я очень хорошо помню тот урок в пятом классе, когда Виктор Григорьевич первый раз появился в нашей группе. Я, как всегда лихо, отчитала домашнее задание - про Лондон, - без каких-либо сомнений ожидая получить свою очередную пятёрку.
- Ну, начнём по порядку, - мягко сказал Виктор Григорьевич, - звук в слове…
Далее последовал спокойный, обстоятельный - по словечку - разбор того, что я только что прочитала. Оказалось, ошибок было очень много.
- На первый раз я ставлю три. В следующий раз за это будет двойка.
У всех, в том числе и у меня, был, конечно, шок. Но вот что я помню очень точно: обиды на учителя не было. Потому что мы сразу почувствовали и его доброжелательность, и его правоту. Таких учителей английского мы ещё не видывали.
Виктор Григорьевич учил нас настолько профессионально, что потом нашему произношению и знанию языка удивлялись и в институтах, где мы учились, и иностранцы, с которыми многим из нас довелось работать. У кого ещё на уроке английского учитель принесёт магнитофонную запись монолога Гамлета в исполнении Лоуренса Оливье?! И мы по фразе учим этот монолог, пытаясь скопировать интонации великого английского актёра, о котором и слышим-то впервые от нашего учителя.
А появление в седьмом классе новой «географички»?! Внешний вид учительницы был весьма своеобразен, что не могло остаться без нашего внимания. Учительница была очень высокого роста, носила большие очки, платье у неё было в чёрно-белую полоску, поэтому кличка «Зебра» придумалась сразу и осталась надолго.
По сложившейся в нашем классе традиции, Зебру встретили «в штыки». Проще говоря, сорвали ей первый урок: мальчишки отказались то ли ответить заданное на дом, то ли выполнить самостоятельную работу, уж не помню. Когда прозвенел звонок с урока, - а это был последний в тот день, шестой урок, - Зебра с совершенно невозмутимым видом заявила, что девочки могут идти домой, а мальчики, как провинившиеся, останутся, и она проведёт с ними дополнительное занятие. Девчонки, не успев ещё ничего сообразить, вышли из класса, и Зебра заперла дверь на ключ, оставшись в классе с мальчишками. Девчонки быстро пришли в себя, шумно возмутились и решили никуда не уходить, а выручать пацанов. В коридоре возник стихийный митинг. Мы шумели, громко (чтоб Зебра слышала!) шутили по поводу имени, роста и платья новой учительницы, стучали в дверь - в общем, всячески выражали своё недовольство и даже разрабатывали планы поиска какой-нибудь лестницы, чтобы залезть в класс через окно и уж там-то, воссоединившись с мальчишками, устроить настоящий бунт!
Но всё было бесполезно. На нашу откровенную провокацию никакой реакции не было: дверь не открывали, и никто с криком к нам оттуда не выбегал. Мальчишек отпустили далеко не сразу, - видимо, их всё-таки заставили отвечать урок.
Самое главное в той истории, - и то, что поразило нас уже тогда, - новая учительница никому не пожаловалась и никого из нас не наказала. Впоследствии эта история не имела для нас никаких неприятных последствий, будто её и не было! Следующий урок географии прошёл спокойно. Более того, интересно и увлечённо рассказывая об Африке, географичка со всем своим высоким ростом вдруг скрылась за учительским массивным столом, и внезапно оттуда зазвучал тамтам, настоящий африканский тамтам! Оказывается, Зебра умудрялась даже в те далеко не выездные времена много путешествовать и из своих странствий привозила всякие занимательные вещицы!
Я не могу сказать, что мы полюбили новую учительницу. Но уроки географии проходили не скучно, и мы быстро зауважали Зебру за то, за что школяры всегда, без каких-либо исключений, уважают своих учителей: за профессионализм и искреннюю любовь к своему делу. Многие из нашего выпуска стали впоследствии экономистами и финансистами - как же легко нам было сдавать на вступительных экзаменах в институт экономическую географию!
Были у нас, разумеется, учителя, которых мы недолюбливали или которые не пользовались у нас авторитетом, но больше всё-таки было иных: своеобразных, умных, которых мы любили или, по крайней мере, уважали.
Но, конечно же, Раиса Ивановна была нам ближе всех. Кроме безусловного учительского мастерства, её выделяла та искренняя эмоциональность, которая, несомненно, была очень близка и понятна нашему классу, такому же открытому в проявлении своих чувств. В наших взаимоотношениях с Раисой Ивановной ещё с младших классов сложилась особая интонация.
Когда она утром приходит в школу, в учительской на неё сразу же, как правило, обрушивается шквал страшных рассказов, начинающихся со слов «А ваши вчера…», и ей, конечно же, приходится начинать свой
рабочий день с разбирательств, что же там такое устроили «наши вчера» в очередной раз. Мальчики курили в туалете? Подожгли школу (два раза было такое)? Класс устроил акцию неповиновения новому учителю? Или просто кто-то подрался?
Поэтому, когда Раисе Ивановне предстоит отсутствовать в школе несколько дней (конференция, семинар или что-нибудь в этом роде), она заранее заходит в класс и строго-настрого предупреждает нас об особой нашей ответственности в эти дни. Она просит пожалеть её и дать спокойно дожить до пенсии (хотя её пенсия обоснованно кажется нам призрачно-далёкой. Сейчас мы прикинули, что тогда Раисе Ивановне было около сорока, то есть она была даже моложе нас сегодняшних!).
- Ну, Раи-и-са Ива-а-новна, да ка-а-не-е-ешно! Да что Вы беспоко-о-итесь, Вы же нас зна-а-ете!
- Вот именно, что знаю! - хмурит брови, но не может сдержать улыбку Раиса Ивановна и, уже открыто улыбаясь, грозит нам кулаком:
- Смотрите у меня!
Шутку, комичность слов, ситуации Раиса Ивановна всегда чувствует не хуже нас. Став взрослыми, мы, например, часто вспоминаем один забавный эпизод.
Андрей Алексеев был из когорты наших самых высоких и авторитетных мальчиков. Типичный блондин скандинавского типа. Правда, когда он улыбался, ямочки на его щеках были совсем не скандинавские! Нашим девочкам он очень нравился, это точно. Андрей был младшим и поздним ребёнком в семье, причём его отец занимал в области очень важный милицейский пост (ну, это я сейчас знаю, а тогда нам это было совершенно неинтересно).
Все сидят за партами, и Раиса Ивановна за что-то распекает Андрея в своём фирменном стиле. Уже на пике эмоций, с трагизмом в голосе Раиса Ивановна театрально восклицает:
- Алексеев!!! Неужели ты не понимаешь, что ты позоришь седины своего отца!!!
В полной тишине вдруг раздаётся чей-то хохот. Вторым начинает хохотать сам Алексеев. Мы сначала ничего не понимаем, объяснение катится по рядам, и за объяснением катится смех. И вот уже смеётся весь класс, и, не выдержав, начинает смеяться и наша грозная, но такая не страшная Раиса Ивановна. Ну, о каких сединах может идти речь?! Ведь отец у Алексеева - лысый! Абсолютно, совершенно, безоговорочно лысый!
- Да ну вас! - смеясь, машет на нас рукой Раиса Ивановна.
...На 30-летие нашего выпуска приглашены все наши учителя. Они стоят на сцене с букетами цветов и подарками, такие счастливые и сегодня ничуть не постаревшие за прошедшие тридцать лет. От нас - своих учеников - они услышали сегодня много тёплых слов и душевных признаний, и, уверяю вас, никто эти слова не читал по бумажке, никого не назначали по списку с заранее приготовленными приветствиями. Наша благодарность шла от чистого сердца…
Вечер заканчивается…
И Раиса Ивановна - пусть ей по паспорту семьдесят пять, она так молода в своей радости, так красива,
и её голос - ну совсем не старческий, прежний, как мы его и помним! - наша Раиса Ивановна вдохновенно обращается ко всем нам словами её любимого Пушкина, лишь чуток переиначивая последнюю строчку под нашу, именно нашу встречу:
Друзья мои, прекрасен наш союз!
Он как душа неразделим и вечен -
Неколебим, свободен и беспечен,
Срастался он под сенью дружных муз.
Куда бы нас ни бросила судьбина
И счастие куда б ни повело,
Всё те же мы: нам целый мир чужбина.
Отечество нам остров Сахалин!
Нашему классу очень повезло.
…Урок английского языка. Мы с Ленкой пишем какую-то работу по такой непростой английской грамматике. К нашей парте подходит Виктор Григорьевич, наш необыкновенный учитель английского Виктор Григорьевич, - смуглый, с аккуратно подстриженными курчавыми смоляными волосами, необыкновенно элегантный, в безукоризненном костюме, из-под рукавов пиджака видны манжеты белоснежной рубашки с дорогими запонками. Виктор Григорьевич проходит по рядам, заглядывает в тетради и с доброй усмешкой обращается к Ленке:
- Ну, давай-ка посмотрим, что ты тут наколбасила!.. О-хо-хо!.. Девочка моя! Каких же дров ты тут наломала - да всё берёзовых! - с искренним изумлением восклицает Виктор Григорьевич.
Мы с Ленкой хохочем от души, смеётся и вся наша группа. Может быть, Ленка и получит за свои «дрова» три, но это не обидно: оценки у Виктора Григорьевича всегда предельно справедливы, статус отличника или троечника никак на них не влияет.
Я очень хорошо помню тот урок в пятом классе, когда Виктор Григорьевич первый раз появился в нашей группе. Я, как всегда лихо, отчитала домашнее задание - про Лондон, - без каких-либо сомнений ожидая получить свою очередную пятёрку.
- Ну, начнём по порядку, - мягко сказал Виктор Григорьевич, - звук в слове…
Далее последовал спокойный, обстоятельный - по словечку - разбор того, что я только что прочитала. Оказалось, ошибок было очень много.
- На первый раз я ставлю три. В следующий раз за это будет двойка.
У всех, в том числе и у меня, был, конечно, шок. Но вот что я помню очень точно: обиды на учителя не было. Потому что мы сразу почувствовали и его доброжелательность, и его правоту. Таких учителей английского мы ещё не видывали.
Виктор Григорьевич учил нас настолько профессионально, что потом нашему произношению и знанию языка удивлялись и в институтах, где мы учились, и иностранцы, с которыми многим из нас довелось работать. У кого ещё на уроке английского учитель принесёт магнитофонную запись монолога Гамлета в исполнении Лоуренса Оливье?! И мы по фразе учим этот монолог, пытаясь скопировать интонации великого английского актёра, о котором и слышим-то впервые от нашего учителя.
А появление в седьмом классе новой «географички»?! Внешний вид учительницы был весьма своеобразен, что не могло остаться без нашего внимания. Учительница была очень высокого роста, носила большие очки, платье у неё было в чёрно-белую полоску, поэтому кличка «Зебра» придумалась сразу и осталась надолго.
По сложившейся в нашем классе традиции, Зебру встретили «в штыки». Проще говоря, сорвали ей первый урок: мальчишки отказались то ли ответить заданное на дом, то ли выполнить самостоятельную работу, уж не помню. Когда прозвенел звонок с урока, - а это был последний в тот день, шестой урок, - Зебра с совершенно невозмутимым видом заявила, что девочки могут идти домой, а мальчики, как провинившиеся, останутся, и она проведёт с ними дополнительное занятие. Девчонки, не успев ещё ничего сообразить, вышли из класса, и Зебра заперла дверь на ключ, оставшись в классе с мальчишками. Девчонки быстро пришли в себя, шумно возмутились и решили никуда не уходить, а выручать пацанов. В коридоре возник стихийный митинг. Мы шумели, громко (чтоб Зебра слышала!) шутили по поводу имени, роста и платья новой учительницы, стучали в дверь - в общем, всячески выражали своё недовольство и даже разрабатывали планы поиска какой-нибудь лестницы, чтобы залезть в класс через окно и уж там-то, воссоединившись с мальчишками, устроить настоящий бунт!
Но всё было бесполезно. На нашу откровенную провокацию никакой реакции не было: дверь не открывали, и никто с криком к нам оттуда не выбегал. Мальчишек отпустили далеко не сразу, - видимо, их всё-таки заставили отвечать урок.
Самое главное в той истории, - и то, что поразило нас уже тогда, - новая учительница никому не пожаловалась и никого из нас не наказала. Впоследствии эта история не имела для нас никаких неприятных последствий, будто её и не было! Следующий урок географии прошёл спокойно. Более того, интересно и увлечённо рассказывая об Африке, географичка со всем своим высоким ростом вдруг скрылась за учительским массивным столом, и внезапно оттуда зазвучал тамтам, настоящий африканский тамтам! Оказывается, Зебра умудрялась даже в те далеко не выездные времена много путешествовать и из своих странствий привозила всякие занимательные вещицы!
Я не могу сказать, что мы полюбили новую учительницу. Но уроки географии проходили не скучно, и мы быстро зауважали Зебру за то, за что школяры всегда, без каких-либо исключений, уважают своих учителей: за профессионализм и искреннюю любовь к своему делу. Многие из нашего выпуска стали впоследствии экономистами и финансистами - как же легко нам было сдавать на вступительных экзаменах в институт экономическую географию!
Были у нас, разумеется, учителя, которых мы недолюбливали или которые не пользовались у нас авторитетом, но больше всё-таки было иных: своеобразных, умных, которых мы любили или, по крайней мере, уважали.
Но, конечно же, Раиса Ивановна была нам ближе всех. Кроме безусловного учительского мастерства, её выделяла та искренняя эмоциональность, которая, несомненно, была очень близка и понятна нашему классу, такому же открытому в проявлении своих чувств. В наших взаимоотношениях с Раисой Ивановной ещё с младших классов сложилась особая интонация.
Когда она утром приходит в школу, в учительской на неё сразу же, как правило, обрушивается шквал страшных рассказов, начинающихся со слов «А ваши вчера…», и ей, конечно же, приходится начинать свой
рабочий день с разбирательств, что же там такое устроили «наши вчера» в очередной раз. Мальчики курили в туалете? Подожгли школу (два раза было такое)? Класс устроил акцию неповиновения новому учителю? Или просто кто-то подрался?
Поэтому, когда Раисе Ивановне предстоит отсутствовать в школе несколько дней (конференция, семинар или что-нибудь в этом роде), она заранее заходит в класс и строго-настрого предупреждает нас об особой нашей ответственности в эти дни. Она просит пожалеть её и дать спокойно дожить до пенсии (хотя её пенсия обоснованно кажется нам призрачно-далёкой. Сейчас мы прикинули, что тогда Раисе Ивановне было около сорока, то есть она была даже моложе нас сегодняшних!).
- Ну, Раи-и-са Ива-а-новна, да ка-а-не-е-ешно! Да что Вы беспоко-о-итесь, Вы же нас зна-а-ете!
- Вот именно, что знаю! - хмурит брови, но не может сдержать улыбку Раиса Ивановна и, уже открыто улыбаясь, грозит нам кулаком:
- Смотрите у меня!
Шутку, комичность слов, ситуации Раиса Ивановна всегда чувствует не хуже нас. Став взрослыми, мы, например, часто вспоминаем один забавный эпизод.
Андрей Алексеев был из когорты наших самых высоких и авторитетных мальчиков. Типичный блондин скандинавского типа. Правда, когда он улыбался, ямочки на его щеках были совсем не скандинавские! Нашим девочкам он очень нравился, это точно. Андрей был младшим и поздним ребёнком в семье, причём его отец занимал в области очень важный милицейский пост (ну, это я сейчас знаю, а тогда нам это было совершенно неинтересно).
Все сидят за партами, и Раиса Ивановна за что-то распекает Андрея в своём фирменном стиле. Уже на пике эмоций, с трагизмом в голосе Раиса Ивановна театрально восклицает:
- Алексеев!!! Неужели ты не понимаешь, что ты позоришь седины своего отца!!!
В полной тишине вдруг раздаётся чей-то хохот. Вторым начинает хохотать сам Алексеев. Мы сначала ничего не понимаем, объяснение катится по рядам, и за объяснением катится смех. И вот уже смеётся весь класс, и, не выдержав, начинает смеяться и наша грозная, но такая не страшная Раиса Ивановна. Ну, о каких сединах может идти речь?! Ведь отец у Алексеева - лысый! Абсолютно, совершенно, безоговорочно лысый!
- Да ну вас! - смеясь, машет на нас рукой Раиса Ивановна.
...На 30-летие нашего выпуска приглашены все наши учителя. Они стоят на сцене с букетами цветов и подарками, такие счастливые и сегодня ничуть не постаревшие за прошедшие тридцать лет. От нас - своих учеников - они услышали сегодня много тёплых слов и душевных признаний, и, уверяю вас, никто эти слова не читал по бумажке, никого не назначали по списку с заранее приготовленными приветствиями. Наша благодарность шла от чистого сердца…
Вечер заканчивается…
И Раиса Ивановна - пусть ей по паспорту семьдесят пять, она так молода в своей радости, так красива,
и её голос - ну совсем не старческий, прежний, как мы его и помним! - наша Раиса Ивановна вдохновенно обращается ко всем нам словами её любимого Пушкина, лишь чуток переиначивая последнюю строчку под нашу, именно нашу встречу:
Друзья мои, прекрасен наш союз!
Он как душа неразделим и вечен -
Неколебим, свободен и беспечен,
Срастался он под сенью дружных муз.
Куда бы нас ни бросила судьбина
И счастие куда б ни повело,
Всё те же мы: нам целый мир чужбина.
Отечество нам остров Сахалин!