Мысли по поводу Лисия и Цицерона
Лисий и Цицерон
Знакомство с произведениями античных риторов невольно подтолкнуло меня к сопоставлению почти одновременно прочитанных речей Цицерона о Катилине (перевод Борнштейна) и речи Лисия об убийстве Эратосфена (перевод Соболевского). На первый взгляд, эти речи так контрастны, что их совершенно невозможно соотносить по значимости и масштабу: речь Цицерона - оратора - направлена против заговорщика, способного, по его мнению, погубить Рим. Речь же Лисия - логографа - написана им не для собственного публичного выступления, а для другого человека, обвиняемого не в государственном заговоре, а в убийстве любовника жены.
Позволив себе применить к речам ораторов некоторые категории, используемые при анализе художественных произведений, мы увидим множество различий, как будто подтверждающих это. Пространство речей Цицерона (наглядно представленное на уже выкладываемой карте) охватывает многочисленные области в Италии и за ее пределами; пространство речи Лисия по сути ограничено домом одной семьи. Время в речах Цицерона идет главным образом в соответствии с этапами заговора и раскрытия его Цицероном, в речи же Лисия важнейшие этапы - частные семейные события: свадьба, рождение ребенка, измена. Герои речи Цицерона - преступники и карающие их государственные деятели, в речи Лисия фигурируют совершенно обыкновенные люди.
Тональность речи Лисия, сюжет которой мог бы, пожалуй, лечь в основу комедии, резко меняется в финале. «Не я убью тебя, но закон нашего государства», - столь сильные слова вкладывает Лисий в уста Евфилета. Оказывается достаточно всего нескольких строк, чтобы убитый любовник вырос чуть ли не до масштабов государственного преступника: «нарушая закон, ты поставил его ниже твоих
удовольствий и предпочел лучше совершить такое преступление по отношению к
жене моей и детям, чем повиноваться законам и быть честным гражданином». Эратосфен предстает человеком, преступившим не через личные, не через человеческие, а через гражданские добродетели, а Евфилет встает на место их ревностного охранителя, не купившегося на деньги, а защитившего государственный закон.
Едва ли подобный поворот был возможен в античной драме. Но риторическое искусство живет по другим законам и подчас производит не меньшее впечатление, чем собственно художественная литература.
Знакомство с произведениями античных риторов невольно подтолкнуло меня к сопоставлению почти одновременно прочитанных речей Цицерона о Катилине (перевод Борнштейна) и речи Лисия об убийстве Эратосфена (перевод Соболевского). На первый взгляд, эти речи так контрастны, что их совершенно невозможно соотносить по значимости и масштабу: речь Цицерона - оратора - направлена против заговорщика, способного, по его мнению, погубить Рим. Речь же Лисия - логографа - написана им не для собственного публичного выступления, а для другого человека, обвиняемого не в государственном заговоре, а в убийстве любовника жены.
Позволив себе применить к речам ораторов некоторые категории, используемые при анализе художественных произведений, мы увидим множество различий, как будто подтверждающих это. Пространство речей Цицерона (наглядно представленное на уже выкладываемой карте) охватывает многочисленные области в Италии и за ее пределами; пространство речи Лисия по сути ограничено домом одной семьи. Время в речах Цицерона идет главным образом в соответствии с этапами заговора и раскрытия его Цицероном, в речи же Лисия важнейшие этапы - частные семейные события: свадьба, рождение ребенка, измена. Герои речи Цицерона - преступники и карающие их государственные деятели, в речи Лисия фигурируют совершенно обыкновенные люди.
Тональность речи Лисия, сюжет которой мог бы, пожалуй, лечь в основу комедии, резко меняется в финале. «Не я убью тебя, но закон нашего государства», - столь сильные слова вкладывает Лисий в уста Евфилета. Оказывается достаточно всего нескольких строк, чтобы убитый любовник вырос чуть ли не до масштабов государственного преступника: «нарушая закон, ты поставил его ниже твоих
удовольствий и предпочел лучше совершить такое преступление по отношению к
жене моей и детям, чем повиноваться законам и быть честным гражданином». Эратосфен предстает человеком, преступившим не через личные, не через человеческие, а через гражданские добродетели, а Евфилет встает на место их ревностного охранителя, не купившегося на деньги, а защитившего государственный закон.
Едва ли подобный поворот был возможен в античной драме. Но риторическое искусство живет по другим законам и подчас производит не меньшее впечатление, чем собственно художественная литература.