Из воспоминаний...
Мое детство прошло у бабушки в деревне. Удивительное дело, но из пятерых ее внуков только я была удостоена чести круглый год жить у бабушки с дедушкой. Остальные только гостили у нее летом, быстро надоедали и укатывали вместе со своими родителями в город. Я гордилась этим и оттягивалась на бабушке по полной. Правда, не имей я заступника в виде дедули, не знаю, чем бы закончились эти мои выкрутасы.
Не помню, помогала ли я хоть в чем-то по хозяйству, но вот мешала здорово, это точно. По вечерам бабуля загоняла Буренку во двор, мыла ей вымя и начинала доить. Вполне допускаю, что доила она ее и утром, но в это время я преспокойно дрыхла за печкой. Было забавно наблюдать, как из-под узловатых бабушкиных пальцев весело брызжет молоко. И мне всегда очень хотелось тоже подоить корову, но бабушка не позволяла. Вот как-то раз я выудила ведро из песочницы и пробралась на скотный двор, где находилась телочка Зорька. Телка была с норовом, и все пыталась убежать из стада, поэтому на пастбище с остальными коровами ее не выпускали, и она в одиночестве паслась в загоне. Критически оглядев ее со всех сторон и убедившись, что вымя чистое, решила сразу приступать к дойке. Ох, и набегалась же я за ней. Пристраивалась со своим ведерком и сбоку, и сзади, но дотянуться до вымени не могла. В конце концов, я не придумала ничего лучшего, чем со всей силы дернуть ее за хвост, чтобы она усмирила свой норов. Зорьке, видимо, это дюже не понравилось, потому что она развернулась и погнала меня по загону.
- Бабушка!! Бабушка! - орала я, сидя верхом на заборе, в то время как Зорька колотила своей башкой в подгнившие перекладины. - Забери меня отсюда!!
С забора я все-таки свалилась. От страха так завопила, что Зорька, как обезумевшая, выломала доски и теперь носилась по соседскому картофельному полю. Ловили ее уже толпой - бабка с дедом и соседка, тетя Груша. Я поначалу было разобиделась, что на меня, лежащую и орущую под забором, никто не обращает внимания, но быстро успокоилась. Там, на соседском поле, гонки были что надо! Особенно хороши были Зорька и тетя Груня. Чем-то они были даже похожи - резвые, грудастые и громкие. О том, что было после - лучше промолчу, но досталось мне от бабки, конечно, здорово. Наказание было даже более серьезным, чем в тот раз, когда я начисто «прокатала» новые штаны в глиняном овраге. За деревней были такие - глубокие, красивые, особенно хороши после дождей - глина раскисала, и мы скатывались по ней, как по маслу. Сейчас-то я представляю, какие чувства испытала бабушка, когда увидела меня после таких катаний. Пришлось топить баню, греть воду, отмывать меня с головы до ног, стирать одежду.
Баня - это отдельная песня. Я терпеть не могла жар и норовила побыстрее выскочить на улицу. Как только управлялись с моими непослушными волосами, я орала, что мне нечем дышать и бабушка, кое-как ополоснув себя, бежала со мной в дом. Чтобы успеть вымыться самой, она все-таки придумала хитрость. Услышав однажды, что я мечтаю стать артисткой, в очередной банный поход сказала: «А давай ты будешь певицей - вон какая чиста и красивая», - и водрузила меня на полки. Я тут же представила, что стою на сцене, и, гордо задрав голову, завыла: «Ромашки спрятали-и-ись, поникли лютики-и-и»… Когда я допевала про несчастную любовь, в баню ввалился дед - думал, что меня обижают и прибежал мне на подмогу.
Надо сказать, дед у меня был золотой человек. Сколько раз ему прилетало за меня - не счесть. Всегда был моим заступником. Он работал сторожем на автобазе и часто брал меня с собой на дежурства. До сих пор, по прошествии многих-многих лет, вижу - сидим с ним за столом и едим картошку со сметаной самодельными ложками, которые он тут же выстругивал из деревяшек. Ложки были одноразовые, потому что я всегда их уносила с собой. Они до сих пор лежат где-то у меня на даче - целая коллекция тех незатейливых ложек. Дед звал меня очень ласково: «Люлька» и всегда был на моей стороне в случае конфликтов с бабушкой. Получалось, и прилетало ему за меня частенько - как, например, в случае с председателем колхоза.
Мы как-то с другом Ромкой полезли на колхозное поле за горохом - его выращивали вместе с кукурузой для скота - и попались на глаза председателю, он объезжал поля на своей кобыле. Ромка успел убежать, а я попалась. Не знаю уж, чего он так на нас осерчал - гороху-то набрали всего-ничего, но притащил он меня домой за ухо. Ох, досталось мне от бабушки! Что именно она выговаривала, не важно, но веревкой меня отлупцевала, чтоб не повадно было - на всю жизнь запомнила. Деду тогда тоже прилетело, он все меня собою закрывал, спину свою подставлял. А сказки какие на ночь рассказывал! Ни в одной книжке таких не было - он их выдумывал тут же, лежа со мной на топчанчике. Особо любила я сказку про царя Колбаску. Это был добрый царь, и в его государстве находился колбасный завод: строили дома из колбаски, делали колбасные машины, ездили на колбасных велосипедах, дарили цветы из маленьких колбасок. Колбаса была тогда диликатесом, поэтому я слушала его рассказы и облизывалась. Эх, дедуля, как же я тебя любила…
Был у бабушки свой способ управляться со мной - в случае чрезмерного непослушания она обещала отдать меня бабке Анфисе, жившей неподалеку. Справедливости ради надо признать, что эта провокация пускалась в ход крайне редко, но эффект был потрясающий - я не испытывала судьбу, а мгновенно делала все, что было нужно в данном случае - мгновенно возвращалась домой с улицы, съедала ненавистный саламат или подметала полы. Бабку Анфису боялись все - и ребятишки, и взрослые. Когда она шла по улице - сгорбленная, держась за неизменную сучковатую палку, в длинной черной развевающейся юбке, с крючковатым носом - нас как ветром сдувало и мы отсиживались дома, пока она не пропадет из вида. Все считали бабку Анфису ведьмой, и в моих снах она не раз зажаривала меня на обед. Но именно бабка Анфиса однажды помогла бабушке спасти меня.
Как всегда, мы играли с Ромкой, Маринкой и Риткой на большой поляне за домами. Там и нашли какое-то растение с крупными белыми семенами.
- Людка, это же мак! - сказал мне Ромка. - Я знаю, моя мамка такой выращивала - вкуснющий! Правда, дозревшие семена должны быть черными, но тогда они сухие, их в булки кладут, а хавать лучше такой, недозревший.
- А давайте, кто больше съест?
Вот мы и наелись… Причем, девчонок как-то не увлекло это занятие. Им быстро надоело выковыривать семена, поэтому они нас оставили и пошли собирать цветы на венки. А мы с Ромкой срывали головки «мака» и выгрызали семена на скорость - кто быстрее. Поскольку я не привыкла по жизни быть на вторых ролях, лущила эти головки со страшной скоростью. Ромка изрядно отставал. К тому же, не так давно в драке с Колькой Озорниным он лишился зуба, и теперь при каждом удобном случае смачно сплевывал через образовавшуюся щель, чем очень гордился.
Что было дальше - помню уже смутно. Напугали мы родных круто. Особенно я - ведь съела больше всех. Глюки у меня были, по рассказам бабушки, потрясающие! То я ловила невидимых летучих мышей, то отбивалась от деда, представляя его злой собакой, то кружила по комнате и кричала: «Я - солнце!». Вот тут и пришлось бежать за бабкой Анфисой. Чем-то она меня поила, вливала в рот какую-то жидкость, бормоча при этом непонятные заклинания, а я боялась, что она хочет меня отравить. Позже выяснилось, что никакой это не мак, а ядовитое растение под дурацким названием белена; и, не окажись рядом бабки Анфисы, неизвестно, чем бы все закончилось. Дед потом сходил с нами к месту, где мы ее отыскали и вырвал всю с корнем. А к бабке Анфисе я стала с тех пор относиться иначе.
Не помню, помогала ли я хоть в чем-то по хозяйству, но вот мешала здорово, это точно. По вечерам бабуля загоняла Буренку во двор, мыла ей вымя и начинала доить. Вполне допускаю, что доила она ее и утром, но в это время я преспокойно дрыхла за печкой. Было забавно наблюдать, как из-под узловатых бабушкиных пальцев весело брызжет молоко. И мне всегда очень хотелось тоже подоить корову, но бабушка не позволяла. Вот как-то раз я выудила ведро из песочницы и пробралась на скотный двор, где находилась телочка Зорька. Телка была с норовом, и все пыталась убежать из стада, поэтому на пастбище с остальными коровами ее не выпускали, и она в одиночестве паслась в загоне. Критически оглядев ее со всех сторон и убедившись, что вымя чистое, решила сразу приступать к дойке. Ох, и набегалась же я за ней. Пристраивалась со своим ведерком и сбоку, и сзади, но дотянуться до вымени не могла. В конце концов, я не придумала ничего лучшего, чем со всей силы дернуть ее за хвост, чтобы она усмирила свой норов. Зорьке, видимо, это дюже не понравилось, потому что она развернулась и погнала меня по загону.
- Бабушка!! Бабушка! - орала я, сидя верхом на заборе, в то время как Зорька колотила своей башкой в подгнившие перекладины. - Забери меня отсюда!!
С забора я все-таки свалилась. От страха так завопила, что Зорька, как обезумевшая, выломала доски и теперь носилась по соседскому картофельному полю. Ловили ее уже толпой - бабка с дедом и соседка, тетя Груша. Я поначалу было разобиделась, что на меня, лежащую и орущую под забором, никто не обращает внимания, но быстро успокоилась. Там, на соседском поле, гонки были что надо! Особенно хороши были Зорька и тетя Груня. Чем-то они были даже похожи - резвые, грудастые и громкие. О том, что было после - лучше промолчу, но досталось мне от бабки, конечно, здорово. Наказание было даже более серьезным, чем в тот раз, когда я начисто «прокатала» новые штаны в глиняном овраге. За деревней были такие - глубокие, красивые, особенно хороши после дождей - глина раскисала, и мы скатывались по ней, как по маслу. Сейчас-то я представляю, какие чувства испытала бабушка, когда увидела меня после таких катаний. Пришлось топить баню, греть воду, отмывать меня с головы до ног, стирать одежду.
Баня - это отдельная песня. Я терпеть не могла жар и норовила побыстрее выскочить на улицу. Как только управлялись с моими непослушными волосами, я орала, что мне нечем дышать и бабушка, кое-как ополоснув себя, бежала со мной в дом. Чтобы успеть вымыться самой, она все-таки придумала хитрость. Услышав однажды, что я мечтаю стать артисткой, в очередной банный поход сказала: «А давай ты будешь певицей - вон какая чиста и красивая», - и водрузила меня на полки. Я тут же представила, что стою на сцене, и, гордо задрав голову, завыла: «Ромашки спрятали-и-ись, поникли лютики-и-и»… Когда я допевала про несчастную любовь, в баню ввалился дед - думал, что меня обижают и прибежал мне на подмогу.
Надо сказать, дед у меня был золотой человек. Сколько раз ему прилетало за меня - не счесть. Всегда был моим заступником. Он работал сторожем на автобазе и часто брал меня с собой на дежурства. До сих пор, по прошествии многих-многих лет, вижу - сидим с ним за столом и едим картошку со сметаной самодельными ложками, которые он тут же выстругивал из деревяшек. Ложки были одноразовые, потому что я всегда их уносила с собой. Они до сих пор лежат где-то у меня на даче - целая коллекция тех незатейливых ложек. Дед звал меня очень ласково: «Люлька» и всегда был на моей стороне в случае конфликтов с бабушкой. Получалось, и прилетало ему за меня частенько - как, например, в случае с председателем колхоза.
Мы как-то с другом Ромкой полезли на колхозное поле за горохом - его выращивали вместе с кукурузой для скота - и попались на глаза председателю, он объезжал поля на своей кобыле. Ромка успел убежать, а я попалась. Не знаю уж, чего он так на нас осерчал - гороху-то набрали всего-ничего, но притащил он меня домой за ухо. Ох, досталось мне от бабушки! Что именно она выговаривала, не важно, но веревкой меня отлупцевала, чтоб не повадно было - на всю жизнь запомнила. Деду тогда тоже прилетело, он все меня собою закрывал, спину свою подставлял. А сказки какие на ночь рассказывал! Ни в одной книжке таких не было - он их выдумывал тут же, лежа со мной на топчанчике. Особо любила я сказку про царя Колбаску. Это был добрый царь, и в его государстве находился колбасный завод: строили дома из колбаски, делали колбасные машины, ездили на колбасных велосипедах, дарили цветы из маленьких колбасок. Колбаса была тогда диликатесом, поэтому я слушала его рассказы и облизывалась. Эх, дедуля, как же я тебя любила…
Был у бабушки свой способ управляться со мной - в случае чрезмерного непослушания она обещала отдать меня бабке Анфисе, жившей неподалеку. Справедливости ради надо признать, что эта провокация пускалась в ход крайне редко, но эффект был потрясающий - я не испытывала судьбу, а мгновенно делала все, что было нужно в данном случае - мгновенно возвращалась домой с улицы, съедала ненавистный саламат или подметала полы. Бабку Анфису боялись все - и ребятишки, и взрослые. Когда она шла по улице - сгорбленная, держась за неизменную сучковатую палку, в длинной черной развевающейся юбке, с крючковатым носом - нас как ветром сдувало и мы отсиживались дома, пока она не пропадет из вида. Все считали бабку Анфису ведьмой, и в моих снах она не раз зажаривала меня на обед. Но именно бабка Анфиса однажды помогла бабушке спасти меня.
Как всегда, мы играли с Ромкой, Маринкой и Риткой на большой поляне за домами. Там и нашли какое-то растение с крупными белыми семенами.
- Людка, это же мак! - сказал мне Ромка. - Я знаю, моя мамка такой выращивала - вкуснющий! Правда, дозревшие семена должны быть черными, но тогда они сухие, их в булки кладут, а хавать лучше такой, недозревший.
- А давайте, кто больше съест?
Вот мы и наелись… Причем, девчонок как-то не увлекло это занятие. Им быстро надоело выковыривать семена, поэтому они нас оставили и пошли собирать цветы на венки. А мы с Ромкой срывали головки «мака» и выгрызали семена на скорость - кто быстрее. Поскольку я не привыкла по жизни быть на вторых ролях, лущила эти головки со страшной скоростью. Ромка изрядно отставал. К тому же, не так давно в драке с Колькой Озорниным он лишился зуба, и теперь при каждом удобном случае смачно сплевывал через образовавшуюся щель, чем очень гордился.
Что было дальше - помню уже смутно. Напугали мы родных круто. Особенно я - ведь съела больше всех. Глюки у меня были, по рассказам бабушки, потрясающие! То я ловила невидимых летучих мышей, то отбивалась от деда, представляя его злой собакой, то кружила по комнате и кричала: «Я - солнце!». Вот тут и пришлось бежать за бабкой Анфисой. Чем-то она меня поила, вливала в рот какую-то жидкость, бормоча при этом непонятные заклинания, а я боялась, что она хочет меня отравить. Позже выяснилось, что никакой это не мак, а ядовитое растение под дурацким названием белена; и, не окажись рядом бабки Анфисы, неизвестно, чем бы все закончилось. Дед потом сходил с нами к месту, где мы ее отыскали и вырвал всю с корнем. А к бабке Анфисе я стала с тех пор относиться иначе.