Клариси Лиспектор || Недомогание ангела
Когда я вышла из здания, меня охватило неожиданное. То, что раньше было просто стуком дождя по стеклу, приглушенным шторами и уютом, на улице оказалось ливнем и ночью. И все это произошло, пока я спускалась на лифте? Ливень в Рио, от которого невозможно укрыться, Копакабана, полная воды, заливающей магазины на первых этажах и фасады домов, плотные воды, полные грязи, доходящие до половины икры, нога, старающаяся нащупать невидимый тротуар. Даже было движение прилива, там, где собиралось достаточно воды, начинало действовать загадочное влияние луны: происходили приливы и отливы. И хуже всего был первобытный глубинный страх: я без пальто, мир выбросил меня в собственный мир, и я, такая домашняя, никогда больше в жизни не буду иметь дома, я - это насквозь промокшее платье, мои волосы, с которых течет вода, никогда больше не высохнут, и я знаю, что не буду избрана для ковчега, потому что лучшую пару моего вида уже выбрали.
На углах - машины с парализованным мотором, и ни тени такси. И дикая радость некоторых мужчин, которые наконец-то не могли вернуться домой. Демоническая радость свободных мужчин угрожала еще больше тем, кто просто хотел свой собственный дом. Я бессмысленно пошла по улицам, больше тащась, чем идя, остановиться было бы опасно. Я лишь смогла немного замаскировать свою безмерную потерянность. Кто-то, излучающий радость под каким-то навесом, сказал: какая вы смелая, сударыня! Это не было смелостью, это был именно страх. Потому что все было парализовано, и я, которая боится моментов, когда все останавливается, должна была идти.
И вот я вижу в водах такси. Оно продвигалось осторожно, почти сантиметр за сантиметром, нащупывая землю колесами. Как бы мне завладеть этим такси? Я подошла поближе. Я не могла позволить себе роскошь просить, я вспомнила все случаи, когда я просила, и мне не дали. Сдерживая отчаяние, что всегда придает мне сильный вид, я сказала водителю: “Вы отвезете меня домой! Сейчас ночь! У меня маленькие дети, которые, наверное, испуганы моим отсутствием, сейчас ночь, вы слышите?!” К моему большому удивлению мужчина берет и просто говорит “хорошо”. Все еще не понимая, я села в такси. Автомобиль еле двигался в полных грязи волнах, но двигался - и добрался бы до цели. Я только думала: я столько не стою. Потом я уже думала: а я-то и не знала, что столько стою. А вскоре я уже была хозяйкой моего такси, я завладевала правом на то, что мне было дано бесплатно, и энергично принимала меры: выжимала волосы и одежду, стаскивала вымокшие туфли, вытирала лицо, которое казалось плачущим. Сказать по правде, я плакала. Очень мало и по разным причинам одновременно, но плакала. Приведя в порядок мой дом, я удобно оперлась спиной на то, что было моим, и с моего Ковчега смотрела на конец света.
И тогда к машине подошла женщина. Машина шла так же медленно, как она, и она могла идти рядом, в отчаянии схватившись за ручку двери. И буквально умоляла меня поделиться с ней такси. Для меня было слишком поздно, и нужный ей маршрут был мне не по пути. Однако я вспомнила мое отчаяние пять минут назад и решила, что с ней такого не произойдет. Когда я ей сказала “хорошо”, ее умоляющий тон сразу оборвался и сменился крайне практичным: “Хорошо, но подождите немного, я схожу до того перекрестка, мне надо забрать у портнихи пакет с платьем, которое я там оставила, чтобы не замочить”. “Не использует ли она меня?” - спросила я сама себя в вечном сомнении о том, должна ли я или нет позволят себя использовать. В конце концов я уступила. Она задержалась вволю. И вернулась с огромным пакетом, который держала на вытянутых руках, как будто ее собственное тело могло причинить платью ущерб. Она расположилась со всем удобством, что заставило меня почувствовать себя маленькой в моем собственном доме.
И начались мои ангельские мучения - потому что женщина, с ее авторитарным голосом, уже начала называть меня ангелом. Ее история не могла быть более трогательной: в эту ночь давали одну премьеру, и если бы не я - платье бы испортилось под дождем или она опоздала бы и лишилась бы премьеры. У меня уже были мои премьеры, но даже они меня не растрогали. “Вы не знает, какое чудо со мной случилось”, - говорила она убежденно. “Я начала молиться на улице, молиться, чтобы Бог прислал мне ангела, который бы меня спас, я дала зарок почти ничего не есть завтра. И Бог мне послал вас”. Смутившись, я задвигалась на сиденье. Я была ангелом, назначенным спасать премьеры? Меня сковывала божественная ирония. Но сеньора, со всей силой своей практичной веры, - а она была сильной женщиной - навязчиво продолжала считать меня ангелом, то, что до сих пор признало очень мало людей, да и то очень сдержанно. Я напрасно попробовала ответить с легким сарказмом: “Не переоценивайте меня, я всего лишь транспортное средство”. Она даже не поняла меня, а до меня, к моему неудовольствию, дошло, что этот аргумент меня не спасает: ангелы тоже являются транспортным средством. Я обиделась и замолчала. На меня всегда производит большое впечатление, когда на меня кричат: женщина не кричала, но было ясно, что она мной командует. Я была не в состоянии ей противостоять и укрылась в сладком цинизме: эта женщина, которая говорила с такой силой своего собственного экстаза, наверное, привыкла все покупать, и скорее всего закончилось бы тем, что она отблагодарила бы ангела чеком, имея при этом в виду, что дождь, очевидно, смыл все мои отличительные признаки. В тишине, добавив еще немного удобного цинизма, я заявила ей, что деньги были бы таким же законным средством благодарности, как и любое другое, так как ее монета и есть настоящая монета. Или же - забавлялась я - она могла бы в знак благодарности отдать мне премьерное платье, потому что то, за что она должна быть благодарна, - это не сухое платье, а снисхождение на нее благодати, то есть меня. Со все улучшающимся цинизмом я подумала: “Каждый имеет такого ангела, какого заслуживает, и смотри какого ангела ей послали: торгуюсь просто из любопытства из-за платья, которого я даже не видела. Сейчас я хочу видеть, как ее душа справится с идеей ангела, интересующегося одеждой”. Мне кажется, что в своей гордости я не хотела быть избранной для того, чтобы служить ангелом для явной глупости какой-то женщины.
По правде говоря, мне уже начинало надоедать быть ангелом. Я хорошо знаю этот жизненный процесс: меня называют доброй, и по крайней мере на какое-то время я попадаю в ловушку и не могу быть плохой. Я также начала понимать, как скучно может быть ангелам: они годятся для всего. Этого со мной не было никогда. Если только я не ангел, стоящий на самой нижней ступени ангельской лестницы. Кто знает, может я даже являюсь учеником ангела. Самодовольная радость этой женщины начинала действовать на меня отрезвляюще: она воспользовалась мной сверх всяких границ. Она превратила мою нерешительную природу в определенную профессию, трансформировала мою непосредственность в долг, она сковывала меня, ангела - а я была ангелом и уже не могла этого сейчас отрицать, но я была свободным ангелом. Но кто знает, может быть, я была послана в мир, чтобы быть полезной в этот момент. Значит вот для чего я гожусь. Сидя в такси, я не была падшим ангелом: я была ангелом, который приходил в себя. Я пришла в себя и закрыла лицо. Еще немного, и я сказала бы этой, кто я такая, со всем протестом ангела-хранителя: сделайте одолжение и выйдите немедленно из этого такси! Но я смолчала, выдерживая вес моих крыльев, все более сплющивающихся от ее пакета. Она, моя протеже, продолжала говорить хорошие слова обо мне, или, скорее, о моем предназначении. Мне стало скучно. Женщина это почувствовала и замолчала, немного сконфуженная. Около улицы Вивейрос де Каштру между нами установилась немая вражда.
- Послушайте, - сказала я вдруг, потому что моя непосредственность - это нож с двумя лезвиями также и для других, - такси сначала завезет меня домой, а потом отвезет вас.
- Но, - сказала она с удивлением и начиная возмущаться, - я потом должна буду сделать огромный круг и опоздаю! Чтобы отвезти меня домой, надо совсем немного отклониться от вашего маршрута!
- Это так, - ответила я сухо. - Но я не могу отклоняться.
- Я плачу за все! - оскорбила она меня той же монетой, которой хотела меня отблагодарить.
- Это я плачу за все, - оскорбила ее я.
Выйдя из такси, я как бы нехотя постаралась забыть на сиденье мои сложенные крылья. Я вышла глубоко невоспитанным образом, который спас меня от ангельской пропасти. Свободная от крыльев, с огромным невидимым хвостом и с высокомерием, которое мне свойственно только когда прекращает идти дождь, я, как королева, переступила высокий порог здания Висконде де Пелотас.
Сан-Пауло, Ática, 1984
На углах - машины с парализованным мотором, и ни тени такси. И дикая радость некоторых мужчин, которые наконец-то не могли вернуться домой. Демоническая радость свободных мужчин угрожала еще больше тем, кто просто хотел свой собственный дом. Я бессмысленно пошла по улицам, больше тащась, чем идя, остановиться было бы опасно. Я лишь смогла немного замаскировать свою безмерную потерянность. Кто-то, излучающий радость под каким-то навесом, сказал: какая вы смелая, сударыня! Это не было смелостью, это был именно страх. Потому что все было парализовано, и я, которая боится моментов, когда все останавливается, должна была идти.
И вот я вижу в водах такси. Оно продвигалось осторожно, почти сантиметр за сантиметром, нащупывая землю колесами. Как бы мне завладеть этим такси? Я подошла поближе. Я не могла позволить себе роскошь просить, я вспомнила все случаи, когда я просила, и мне не дали. Сдерживая отчаяние, что всегда придает мне сильный вид, я сказала водителю: “Вы отвезете меня домой! Сейчас ночь! У меня маленькие дети, которые, наверное, испуганы моим отсутствием, сейчас ночь, вы слышите?!” К моему большому удивлению мужчина берет и просто говорит “хорошо”. Все еще не понимая, я села в такси. Автомобиль еле двигался в полных грязи волнах, но двигался - и добрался бы до цели. Я только думала: я столько не стою. Потом я уже думала: а я-то и не знала, что столько стою. А вскоре я уже была хозяйкой моего такси, я завладевала правом на то, что мне было дано бесплатно, и энергично принимала меры: выжимала волосы и одежду, стаскивала вымокшие туфли, вытирала лицо, которое казалось плачущим. Сказать по правде, я плакала. Очень мало и по разным причинам одновременно, но плакала. Приведя в порядок мой дом, я удобно оперлась спиной на то, что было моим, и с моего Ковчега смотрела на конец света.
И тогда к машине подошла женщина. Машина шла так же медленно, как она, и она могла идти рядом, в отчаянии схватившись за ручку двери. И буквально умоляла меня поделиться с ней такси. Для меня было слишком поздно, и нужный ей маршрут был мне не по пути. Однако я вспомнила мое отчаяние пять минут назад и решила, что с ней такого не произойдет. Когда я ей сказала “хорошо”, ее умоляющий тон сразу оборвался и сменился крайне практичным: “Хорошо, но подождите немного, я схожу до того перекрестка, мне надо забрать у портнихи пакет с платьем, которое я там оставила, чтобы не замочить”. “Не использует ли она меня?” - спросила я сама себя в вечном сомнении о том, должна ли я или нет позволят себя использовать. В конце концов я уступила. Она задержалась вволю. И вернулась с огромным пакетом, который держала на вытянутых руках, как будто ее собственное тело могло причинить платью ущерб. Она расположилась со всем удобством, что заставило меня почувствовать себя маленькой в моем собственном доме.
И начались мои ангельские мучения - потому что женщина, с ее авторитарным голосом, уже начала называть меня ангелом. Ее история не могла быть более трогательной: в эту ночь давали одну премьеру, и если бы не я - платье бы испортилось под дождем или она опоздала бы и лишилась бы премьеры. У меня уже были мои премьеры, но даже они меня не растрогали. “Вы не знает, какое чудо со мной случилось”, - говорила она убежденно. “Я начала молиться на улице, молиться, чтобы Бог прислал мне ангела, который бы меня спас, я дала зарок почти ничего не есть завтра. И Бог мне послал вас”. Смутившись, я задвигалась на сиденье. Я была ангелом, назначенным спасать премьеры? Меня сковывала божественная ирония. Но сеньора, со всей силой своей практичной веры, - а она была сильной женщиной - навязчиво продолжала считать меня ангелом, то, что до сих пор признало очень мало людей, да и то очень сдержанно. Я напрасно попробовала ответить с легким сарказмом: “Не переоценивайте меня, я всего лишь транспортное средство”. Она даже не поняла меня, а до меня, к моему неудовольствию, дошло, что этот аргумент меня не спасает: ангелы тоже являются транспортным средством. Я обиделась и замолчала. На меня всегда производит большое впечатление, когда на меня кричат: женщина не кричала, но было ясно, что она мной командует. Я была не в состоянии ей противостоять и укрылась в сладком цинизме: эта женщина, которая говорила с такой силой своего собственного экстаза, наверное, привыкла все покупать, и скорее всего закончилось бы тем, что она отблагодарила бы ангела чеком, имея при этом в виду, что дождь, очевидно, смыл все мои отличительные признаки. В тишине, добавив еще немного удобного цинизма, я заявила ей, что деньги были бы таким же законным средством благодарности, как и любое другое, так как ее монета и есть настоящая монета. Или же - забавлялась я - она могла бы в знак благодарности отдать мне премьерное платье, потому что то, за что она должна быть благодарна, - это не сухое платье, а снисхождение на нее благодати, то есть меня. Со все улучшающимся цинизмом я подумала: “Каждый имеет такого ангела, какого заслуживает, и смотри какого ангела ей послали: торгуюсь просто из любопытства из-за платья, которого я даже не видела. Сейчас я хочу видеть, как ее душа справится с идеей ангела, интересующегося одеждой”. Мне кажется, что в своей гордости я не хотела быть избранной для того, чтобы служить ангелом для явной глупости какой-то женщины.
По правде говоря, мне уже начинало надоедать быть ангелом. Я хорошо знаю этот жизненный процесс: меня называют доброй, и по крайней мере на какое-то время я попадаю в ловушку и не могу быть плохой. Я также начала понимать, как скучно может быть ангелам: они годятся для всего. Этого со мной не было никогда. Если только я не ангел, стоящий на самой нижней ступени ангельской лестницы. Кто знает, может я даже являюсь учеником ангела. Самодовольная радость этой женщины начинала действовать на меня отрезвляюще: она воспользовалась мной сверх всяких границ. Она превратила мою нерешительную природу в определенную профессию, трансформировала мою непосредственность в долг, она сковывала меня, ангела - а я была ангелом и уже не могла этого сейчас отрицать, но я была свободным ангелом. Но кто знает, может быть, я была послана в мир, чтобы быть полезной в этот момент. Значит вот для чего я гожусь. Сидя в такси, я не была падшим ангелом: я была ангелом, который приходил в себя. Я пришла в себя и закрыла лицо. Еще немного, и я сказала бы этой, кто я такая, со всем протестом ангела-хранителя: сделайте одолжение и выйдите немедленно из этого такси! Но я смолчала, выдерживая вес моих крыльев, все более сплющивающихся от ее пакета. Она, моя протеже, продолжала говорить хорошие слова обо мне, или, скорее, о моем предназначении. Мне стало скучно. Женщина это почувствовала и замолчала, немного сконфуженная. Около улицы Вивейрос де Каштру между нами установилась немая вражда.
- Послушайте, - сказала я вдруг, потому что моя непосредственность - это нож с двумя лезвиями также и для других, - такси сначала завезет меня домой, а потом отвезет вас.
- Но, - сказала она с удивлением и начиная возмущаться, - я потом должна буду сделать огромный круг и опоздаю! Чтобы отвезти меня домой, надо совсем немного отклониться от вашего маршрута!
- Это так, - ответила я сухо. - Но я не могу отклоняться.
- Я плачу за все! - оскорбила она меня той же монетой, которой хотела меня отблагодарить.
- Это я плачу за все, - оскорбила ее я.
Выйдя из такси, я как бы нехотя постаралась забыть на сиденье мои сложенные крылья. Я вышла глубоко невоспитанным образом, который спас меня от ангельской пропасти. Свободная от крыльев, с огромным невидимым хвостом и с высокомерием, которое мне свойственно только когда прекращает идти дождь, я, как королева, переступила высокий порог здания Висконде де Пелотас.
Сан-Пауло, Ática, 1984