По памяти
Двенадцать мужчин в черных куртках стояли в три ряда. Их головы были обращены на Закат, а лица - в землю под ноги. Тринадцатый - с белоснежной бородкой - стоял впереди. Нараспев читал молитву. Здесь были разные люди. Худые и полные. Молодые и уже убеленные сединой. Здоровые и не очень.
Две минуты назад они закончили бросать землю. Обращенные на закат лица через полузакрытые веки видели величественное солнце. Раненные, изрезанные лучами тучи продолжали наступление на великое злато-лицее. Столпы света четко очерченными линиями били во все стороны. Миг, и все замерло. Такое небо рисуют на картинах. Об этом мгновении, длящееся вечность, рассказывают просветленные люди. Когда каждая черточка окружающего мира становится вдруг четкой. Когда реальное становится нереальным, а рациональное получает приставку ир-. Когда замирает сама жизнь, а воздух становится освежающе сладким. Когда время становится тягучей олифой. Когда любое движение перестает быть им. И даже взвившаяся пола пальто от недавнего порыва ветра остается неподвижной в воздухе. В звенящей тишине. В миг все застыло. И битва. И ветер. И черные люди-вороны. И только песнь во имя Всевышнего продолжается. Напевно течет по глинистой земле, цепляясь за комья потревоженных участков, подхваченная какими-то неведомыми потоками струится ввысь, и вот уже летит над нелепым бетонным забором, вдаль, к солнцу.
Две минуты назад они закончили бросать землю. Обращенные на закат лица через полузакрытые веки видели величественное солнце. Раненные, изрезанные лучами тучи продолжали наступление на великое злато-лицее. Столпы света четко очерченными линиями били во все стороны. Миг, и все замерло. Такое небо рисуют на картинах. Об этом мгновении, длящееся вечность, рассказывают просветленные люди. Когда каждая черточка окружающего мира становится вдруг четкой. Когда реальное становится нереальным, а рациональное получает приставку ир-. Когда замирает сама жизнь, а воздух становится освежающе сладким. Когда время становится тягучей олифой. Когда любое движение перестает быть им. И даже взвившаяся пола пальто от недавнего порыва ветра остается неподвижной в воздухе. В звенящей тишине. В миг все застыло. И битва. И ветер. И черные люди-вороны. И только песнь во имя Всевышнего продолжается. Напевно течет по глинистой земле, цепляясь за комья потревоженных участков, подхваченная какими-то неведомыми потоками струится ввысь, и вот уже летит над нелепым бетонным забором, вдаль, к солнцу.