Жуть_2008
Я пробирался на глухариный ток. Решил прийти заранее, покемарить у костра,
а на заре (когда чуть обозначатся кроны деревьев), послушать токующих глухарей.
Темнело. Я шагал вдоль заброшенной таежной дороги. Снег сошел не полностью, мокрый тяжелый суглинок вяз на сапоги.
На земле и на снегу - следы лесных жителей.
Вот размашисто прошел лось. Несколько робких маралов оставили большие и маленькие, наполненные водой, копытца.
Ага! На снегу - огромные впадины от косолапого. Давешние, сильно обтаяли.
А вот и свежие. Среднего размера, каждый коготь отчетливо запечатлелся в весенней грязи. Добавил в магазин пулю: так, на всякий пожарный.
Свернул с дороги в черную тайгу - смесь пихты и кедра, кое-где белеют березки.
Под пологом леса снега совсем мало, идти легче - кабы не бурелом. Наступала ночь.
Где-то в вершинах кедров поблескивал тонкий яркий месяц. Все стихло.
Вдруг позади послышался негромкий треск: кто-то двигался в мою сторону.
Я ускорил шаг и свернул к дороге.
Кто-то тоже прибавил ходу.
Я несколько раз громко кашлянул.
Шум за моей спиной приближался, усиливаясь.
Кто-то неотступно следовал за мной.
Стало жутковато.
По спине прокатилась волна мурашек.
И - я почувствовал, как зашевелились волосы на голове!
Как у Робинзона Крузо, когда он увидел на своей тропе следы людоедов.
Никогда такого со мной не случалось!
Да и чего бояться?
Ведь страшнее медведя никто из лесной чащи не покажется.
Мамонты и шерстистые носороги давно исчезли из сибирской тайги.
А медведь… . Прошлой осенью на меня налетела разъяренная медведица, едва не снесла: между нами оставалось шага 3-4, когда она круто свернула и исчезла в подлеске. И - ведь не дрогнул.
А тут… .
Жуть подступает, когда неясна угроза, непонятно кто преследует,
да еще и сумерки: в глухой тайге ничего не разглядишь.
Жуть - это предостережение, доставшееся нам от далеких предков.
А тем временем треск за моей спиной становился все отчетливее и ближе.
Неожиданно для себя я громко запел:
«За фабричной заставой,
Где закаты в дыму…».
Кто-то в пихтаче, за моей спиной, приостановился.
Я прибавил шагу, продолжая:
«Жил парнишка кудрявый …».
Наступила тишина. Кто-то, должно быть, вслушивается в не таежную песню.
Все. Жуть пропала где-то позади.
Добравшись до глухариного тока, я устроил ночлег под густой пихтой.
Подрубил ветви, чтобы образовался шалаш. Настлал лапника.
Положил рядом две сухие осины, поджег бересту.
Осины занялись ярким золотистым пламенем.
Веселее! Хорошо горит осина, почти без искр, дым не едкий. И зола от нее: легкая, белесая, пушистая. Напившись чая из талого снега, прислонился к пихте, вытянув ноги к костру, задремал… . Хорошо!
Когда открыл глаза - показалось, что вокруг белесыми столбами в небо взметнулись березы. Ан нет: это - просветы между деревьями на фоне светлеющего неба.
Пламя костра поубавилось, на нем появились синие сполохи.
Когда один ночуешь костра - тоже бывает жутковато.
Ты - в отблесках пламени, наблюдаем,
А вокруг - тьма. И чем ярче костер, тем гуще тьма.
Кто знает, чьи глаза пялятся на тебя из темноты.
Да и опять же, эти таинственные лесные звуки и шорохи.
А поутру, послушав глухариного пения и разноголосого птичьего гомона, возвращался той же лесной дорогой. У «жуткого места» на глине четко обозначились медвежьи следы. Так, среднего размера. Не больше следа моих сапог.