100 лет
В критике пишут, что “100 лет одиночества” - роман про людей, не способных к любви и к поддержанию общности, которые постоянно чувствуют свою отделённость от мира и друг от друга. Критику и рецензии я решила почитать потому, что от меня ускользнул смысл названия этого произведения. Пока читала, чувствовала себя настолько отлично, пребывая в гармонии со своим прошлым и настоящим, что даже забыла своё имя, и теперь не могу его припомнить как своё. То есть оно как бы есть, но ко мне не имеет никакого отношения. Так же и со всеми моими именами и состояниями - они обнулились об маркесовскую сиесту, и я теперь как бы лежу и смотрю на танец пылинок в солнечном свете и вдыхаю запах книг.
Идея Маркеса была сформулирована им самим, и она, определённо, “красная”. Она говорит: живи один и будешь тогда уничтожен вместе со всем прошлым, что казалось тебе драгоценным. Твой прах сдует ветер, твоё наследие съедят рыжие муравьи. Идею, мне кажется, у него не очень удалось донести. Во всяком случае, с моей точки восприятия (я разглядываю мир со спины быка, идущего по кромке моря, пью чай из чашечки веджвудского сервиза, и мне нельзя говядину, так как я должна чтить греческо-византийское наследие) история о том, как один за одним Буэндия проживают цельную и самоценную судьбу, хотя и повторяющуюся кругами в роду, кажется вполне комфортной. Полковник проигрывает тридцать две войны и делает золотых рыбок - это то, кто он, а не то, чем он станет через два поколения. В принципе, быть кем-то в своей собственной истории важнее, чем продолжаться из раза в раз, вот о чём эта книга.
[Внимательный читатель и игрок мог бы тут заметить, что в своём взгляде на самоопределение я на стороне Сибли. История их рода замкнута и достаточно полна страданий, придумана мной, и имеет настроение ровно того же уровня отстранённого фатализма, что и у Буэндиа в 100 лет. Потому Маркес “лёг на предвкушение Маркеса”, и, в очередной раз, я ощущаю себя в контексте, а не отдельно от него, и контекст этот существует с моим внутренним миром в унисоне.]
Допустим, герои книги не способны к любви. То есть допустим, что тысячи леммингов и рецензентов не могут ошибаться, а ошибаюсь как раз я, считая, что страницы “100 лет” имеют пропитку из любовных леденцов и мороженого страстей. Рассматривая этот вопрос и так и эдак, я пришла только к тому, что, если там, внутри произведения, никто не любил, то так же, здесь, снаружи, не люблю и я. Потому что мне понятны движения их душ и суть их страстей, потому что мне кажется, что в книге заключена застывшая любовь к миру своего детства, которая распространяется вовне через ощущение спокойствия и удовлетворённости моментом. Время в консерве. Вряд ли те, кто всегда жил быстро, может представить себе ценность такой домашней заготовки.
Ещё, конечно, печально, что я читаю книгу-ключ от МакДуфа как-то поздновато. Но, ничего, полирну Кортасаром и водкой, предамся медитации на Эсминце и, глядишь, сотворю из своего нового периода чтения новую игру-книгу. Она, конечно, будет о человеке и о времени. На неё нельзя будет приезжать без любви, обязательно запрещу так делать.
