История Ла Мопен, крутого мушкетера... Или мушкетерши?
Она была самая горячая оперная звезда, однажды и ненадолго ставшая монахиней-развратницей. Вы о ней, возможно, не знали, однако, надеюсь, ее судьба вас заинтересует. По мужу она Ла Мопен и жила в Париже 17-го века. Ее родовая фамилия д’Обиньи.
Так вот, Жюли д’Обиньи описывали как «настоящий святой террор во Франции Людовика XIV». Она была дикой дочерью фехтовальщика, и папаша натаскал дочь до уровня эксперта. Она убила и покалечила, по крайней мере, десять мужчин, и была настолько необузданной, что часто пела, пока сражалась.
Сколько дворян она победила на дуэли, или застрелила из пистолета, неизвестно. Однажды она вторглась в женский монастырь чтобы спасти свою любовницу. Такая бурная жизнь породила бесчисленные легенды.
Отец Джулии - игрок и пьяница. Но это не мешало ему быть личным секретарем графа Арманьяка, знати из Дома Лотарингии.
Джули Д'Обиньи сформировалась в романтический образ: высокая, красивая, с хорошим цветом лица, очень белой кожей и рыжими кудрями, с прекрасной грудью.
Она выросла практически среди оруженосцев короля, научилась танцевать, читать, рисовать и фехтовать, и одевалась, как мальчик с раннего возраста.
Но, когда хотела, одевалась как женщина, и как только созрела, стала привлекать внимание мужчин, особенно "босса" ее отца.
Так Жюли стала любовницей графа д'Арманьяка в шестнадцать лет. Чтобы замаскировать это дело, граф отдал Жули за Ла Мопен де Сен-Жермен-ан-Лайе.
Защищенные браком, их отношения продолжались какое-то время, не больше года, пока молодая, дерзкая Жюли не стала слишком проблемной для графа.
В конце концов граф все это завершил, отправив Ла Мопен юг, назначив ему какой-то административный пост.
Но Жюли осталась в Париже.
Теперь отсутствие мужа и потеря интереса графа дали ей больше свободы. Она оказалась дочерью своего отца. Покатились впечатляющие разгулы и ссоры с молодыми аристократами.
Именно в это время Ла Мопен связалась с помощником мастера фехтования Серанном. Когда генерал-лейтенант Габриэль Николя де ла Рейни попытался арестовать Серанна за убийство в нелегальной дуэли, пара сбежала в Марсель.
По дороге Ла Мопен и Серанн зарабатывали на жизнь тем, что устраивали фехтовальные шоу и пели в местных тавернах и ярмарках.
Жюли приобрела привычку носить мужскую одежду, но на этих выступлениях она не скрывала своего пола и распускала пышные рыжие волосы, чтобы повысить интерес публики.
Она была так искусна в показательных боях, такой сильной, грациозной и умелой, что некоторые сомневались, действительно ли она женщина, и однажды один парень крикнул, что это переодетый мушкетер, обманывающий всех. Разъяренная, Ла Мопен обнажила грудь. Говорят, что сборы в этот вечер были ошеломляющими.
Через некоторое время ей стало скучно с Серансом, да и с мужчинами вообще.
Испытав внимание молодых женщин, которые путали ее с мужчиной, она подумала, что создаст очаровательный союз с молодой девушкой. Вскоре красивая белокурая девушка, возможно, путающая нашу героиню с мужчиной, влюбилась в нее, и та ответила с пылом.
Неудивительно, что родители девушки обалдели! В то время такие вопросы решались просто: юную нарушительницу приличий - в монастырь, и все дела.
Но, в общем, не ту напали. Жюли последовала за ней. Чтобы сбежать со своей любовью, она украла тело мертвой монахини, положила его на кровать своей подруги и подожгла монастырь.
Но вскоре девушка (блондинка, как писали очевидцы) вернулась домой, неспособная жить в сумасшедшем темпе Ла Мопен.
А дальше еще интереснее… Был Суд в Парламенте.
Суд заочно приговорил Ла Мопен к смертной казни: на кол, нахалку, на кол!!!
За ее выходки, за похищение послушницы, воровство тела, поджог и отказ предстать перед судом.
Как ни странно, в осуждении скрывалось то, что считалось одним из самых деликатных аспектов любого дела, гомосексуальный характер отношений с девушкой.
Ла Мопен наплевала на это все, она просто уехала из Марселя в Париж. Все еще одетая в мужскую одежду она делила общежитие с несколькими молодыми оруженосцами. Однажды ее оскорбил дворянин, и они выясняли отношения на дуэли. В конце концов она сильно ранила парня и ушла спать.
На следующий день, когда спросив, каково состояние молодого человека, Жюли узнала, что это Луи-Жозеф д'Альберт Люин, сын герцога Люин. Позже один из друзей д'Альберта пришел извиниться от его имени, но Жюли сказала, что даст свой ответ лично.
Той ночью, одетая как женщина, Ла Мопен оказалась в его постели. Они стали любовниками на некоторое время, а затем друзьями на всю ее жизнь.
Бывший любовник и благодетель, гроссмейстер Арманьяк, легко добился отмены смертного приговора, и Жюли допустили в ансамбль Парижской оперы. Вскоре она превращается из уличной певицы в известную оперную диву.
Ее голос считается "самым симпатичным в мире". Кроме того, играет роль в разгульной жизни экстравагантный секс - она делит сцену и кровать с большинством своих коллег.
Однажды Жюли избила певца Луи Голлара Думесни после того, как он приставал к женщинам труппы.
У нее были бешенные приключения в Брюсселе - все в том же духе, и, со скандалом покидая город, внезапно она встретила мужа!
Немного респектабельности ей не помешало. В какой-то момент, уже в Париже, она наконец помирилась с ним. Они жили вместе в полной гармонии в течение нескольких лет, вплоть до ее смерти.
Умерла в 1707 году по неизвестным причинам, через два года после того, как перестала петь.
Каким-то образом Жюли всегда знала и говорила, что умрет рано. Ей было 37 лет.
Писатель Теофиль Готье дал ее черты героине своего романа "Мадемуазель де Мопен", но во многих отношениях описанный характер был лишь бледной имитацией оригинала.
Настоящая Ла Мопен была сложным человеком, она знала, как использовать своих влиятельных друзей и знакомых, чтобы получить то, что хотела.
У нее был пылкий, страстный темперамент и, прежде всего, сильное стремление к жизни.
Марк Северин (1906 - 1987) предоставил карандашные иллюстрации для этого переиздания Мадемуазель де Мопен в 1948 году. Их хотели опубликовать как гравюры, но финансы не позволили, иллюстрации вышли фотолитографией - 8 карандашных рисунков. Вот 4 из них.
А это Мадемуазель ла Мопен, Обри Бердсли, 1897