Роковой и неотразимый Ральф де Брикассар ("Поющие в терновнике")
Предыдущий пост про Эшли Уилкса из "Унесенных ветром" от моей читательницы Олеси Бардовой вызвал бурные обсуждения на моей стене в ВКонтакте. И вот читательница Светлана Волкова прислала свой анализ еще одного неотразимого - Ральфа де Брикассара из "Поющих в терновнике" Колин Маккалоу. Читаем!
Я проиллюстрировала пост кадром из мини-сериала "Поющие в терновнике" 1983 года.
***
На примере «Поющих в терновнике» убеждаешься в очередной раз, что вся так называемая роковая любовь мировой литературы представляет собой нездоровые отношения, в основе которых лежит болезненная аддикция, «навьи чары», наведённые представителями Темной триады - в этом случае, главным персонажем Ральфом.
Я не буду давать оценку суждениям и слухам, касающимся такого явления, как католичество и все, что с ним связано: про это не знает сейчас только ленивый, начиная с критического отображения данного феномена в романах Стендаля «Красное и чёрное», Войнич «Овод» и прочих, где служители данного культа выступают как внешне печально-загадочные красавцы, способные во всех смыслах на многое.
Не исключение и роман Маккалоу, очень нравившийся мне до знакомства со знаковой трилогией Тани Танк «Бойся я с тобой». Роман мравится мне и сейчас, но после осознания, кто есть в социопатической иерархии главный герой, больше ностальгически.
Наверное, юным романтичным девушкам, впервые читающим данное произведение, отец Ральф видится необычайно романтичным и благородным. Но приглядевшись, понимаешь, что даже в начале книги, когда он еще не утвердился окончательно в своём полном нарциссическом блеске, это уже вполне контролирующий себя сложившийся эгоист, способный любить по-настоящему только одно дорогое себе существо, а именно, себя.
Его манеры, поведение и внешность выверенно-безукоризненны, как и положено делающему карьеру молодому служителю культа с некоторыми вынужденными затруднениями в начале послужного списка. Эгоизм и честолюбие - отличительные черты перверзных нарциссистов - главные движущие силы, определяющие стратегическое направление деятельности молодого священнослужителя. Будучи эгоистом, он не отказывает себе в развлечении наблюдать за милой девчушкой Мэгги, даже опекать ее (в разумных пределах); а впоследствии даже предаваться преступной страсти с ней же, подросшей, покуда это остаётся втайне и не может угрожать его карьерному продвижению.
В сущности, отношение его к Мэгги сродни отношению римского наставника Ральфа, кардинала Витторио к его сиамской кошке, вернее, веренице таковых, сменяющих одна другую по причинам естественного старения.
Как любому перверзному нарциссисту, Ральфу де Брикассару чужды чувства не только истинной любви, но также и чувства благодарности и сострадания, зато свойственна отстраненная наблюдательность за проявлениями человеческих чувств и эмоций других, «нормальных», живых людей, которыми он по возможности пытается заполнить бездонную чёрную ненасыщаемую дыру своей души, о существовании коей известно ему с детских лет.
В основном, Ральф стремится к тому, чтобы делать то, что ему приятно и удобно. Он одинаково равнодушен и к нападкам, и к отчаянному проявлению (пусть извращенно-специфическому) Мери Карсон. Он не испытывает ни сочувствия к ее страданиям при жизни, ни грусти по поводу ее смерти, ни благодарности по поводу ее завещания, а только радостное удовлетворение от открывшейся возможности резкого карьерного взлёта.
Тут ему предоставляется возможность почти в последний раз оказаться Человеком: по предложению адвоката уничтожить новое завещание, чтобы по справедливости все досталось брату Мери и его семье; но, к удивлению стряпчего, благородный вроде священник категорически отказывается от благородного жеста в сторону вроде бы дорогих ему и даже любимых людей, потому что любимый для него только он сам. Пожалуй, адвокат - один из первых , кто понял сущность благообразного Ральфа, звериный оскал, так сказать…
То, что люди и любовь к ним для де Брикассара, как для любого нарцисса, только пустой звук (что не отражается на их филигранной актерской игре и умении притворяться) он покажет ещё не раз, между карьерой и Мэгги выбирая первое. Это видит Фиона, бывшая в юности в схожей ситуации, и особенно видит и чувствует молодая Джастина, ненавидящая его всеми фибрами души за лицемерие и двуличность, которые, как она интуитивно предвосхищает, косвенно погубят ее любимого брата (по совместительству сына Ральфа). Видела это и Мери Карсон.
Остальные почти все находятся под его обаянием. А Ральф, себе в угоду, как все нарциссы, предпочитает не задумываться над неудобными ему вещами: например, даже кардинал Витторио и прочее духовенство уже догадались, кто отец Дена, а Ральф предпочитает игры в «наивного глупенчика», при этом порой косвенно заставляющим Мэгги чувствовать свою вину за то, что покусилась на его тело. Возможно, в Средние века из него получился бы идеальный иезуит, инквизитор, сосредоточенно и задумчиво сжигающий хорошеньких ведьм исключительно по идейным соображениям.
И в конце романа он испытывает страдания, несовместимые с жизнью, не потому, что внезапно узнает, что у него был сын, который погиб; а потому, что он вынужденно поставлен в условия необходимого признания существования у него того самого сына как факта нарушения им целибата, что может бросить тень на его безупречную репутацию служителя католической церкви, а на деле - церебрального нарцисса.