"Почему ты меня бросила 40 лет назад, Люда?" (Часть 2)
(Продолжение рассказа Лики Шергиловой "Встреча". Начало в предыдущем посте. Картина - Юрий Пименов)
Глава 5
Увидев его непонимание, она пояснила:
- Солнечный луч ведь сначала мягко греет бумагу, потом припекает все сильнее и сильнее и если в этот момент к бумаге поднести лупу, то луч прожжет ее и сделает в ней дырку. Иногда такая мелкая деталь, как лупа, решает все. Солнечный луч остается таким же, а вот лист бумаги - нет: у него уже «пулевое отверстие». Понимаешь? И никто не виноват: ни солнечный луч, ни лист бумаги. Просто у них разные физические свойства, и при определенных условиях они несовместимы, одно ведет к гибели другого.
Людмила Павловна внимательно посмотрела на Сергея Ивановича. Ему стало неловко, захотелось отвести взгляд, но он переборол себя и скривил губы в подобие улыбки.
- Вот так и мы с тобой, Сережа, оказались с разными свойствами и стали несовместимы, как луч с бумагой, - продолжила она, - а пресловутые сосиски оказались той самой лупой, что прожгла дыру в наших отношениях.
Людмила Павловна спокойно улыбнулась, взяла со стола бокал с коньяком, прокрутила его пару раз, полюбовалась дорогим, темно-янтарным цветом, и Сергей Иванович, расценив ее жест, как приглашение выпить, приподнял свой бокал, молча чокнулся и поинтересовался, стараясь вложить в вопрос как можно больше сарказма:
- И что же такого страшного и непоправимого сделал я в тот день, Людочка? Какие лучи? Какие прожженные дыры, «пулевые отверстия»?
- Да ничего страшного, Сережа, ты не сделал. Все как раз было обыденным. Но иногда именно это «обыденное» каплей за каплей приводит к «непоправимому». Как это говорят: «последняя капля переполнила чашу», «любовная лодка разбилась о быт», «ваза треснула»? Вот так и у меня что-то треснуло внутри, переполнилось, разбилось.
Людмила Павловна посмотрела на Сергея Ивановича и лукаво спросила:
- Неужели ты правда не помнишь то утро?
- Ей-богу, ничего такого страшного и непоправимого я не помню!
- А, может, тогда и не стоит вспоминать?
- Стоит! Прошу тебя, расскажи.
- Ну что ж, - Людмила Павловна легко пожала плечами, взяла в руки чашку с чаем и, покручивая ее на блюдце влево-вправо, начала рассказывать.
- Если помнишь, готовить я тогда не умела. Все, что наготовила моя мама перед отъездом в отпуск, было съедено, а в морозилке остались только сосиски. В целлофане. И я решила их сварить. Я не знала, как их надо варить. Ну да, признаю, вот такая была избалованная барышня. Я налила воду в кастрюлю, положила в нее замороженные сосиски и поставила вариться. Нарезала хлеб. На тарелку положила майонез, чтобы макать в него сосиски. Потом увидела в холодильнике остатки сметаны и вспомнила, что у нас в институтской столовой ее обильно посыпают сахаром и подают в граненом стакане. Сделала тебе эту сметану. Насыпала в кружки кофе и залила кипятком. На мой взгляд, завтрак получился достойным. Оставалось только дождаться, когда сварятся сосиски.
Ты проснулся, зашел на кухню, довольно мурлыча «Мммм, чем это здесь так вкусно пахнет?» и вдруг увидел сосиски, которые, как оказалось, все полопались в кастрюле. И ты начал дико кричать что-то типа: «Ты с ума сошла - варишь сосиски в целлофане?! Да кто их так варит?! Целлофан нужно снимать! Тебе сколько лет, что ты не можешь нормально даже сосиски сварить?! Что ж ты безрукая такая? Посмотри на них, они, как разбухшие утопленники, плавают в кастрюле!» Ну, в общем, что-то в этом роде ты кричал.
- Правда? Да, что-то такое припоминаю. Вот я идиот! Согласен: некрасиво себя повел. Но причем здесь это? Как ты могла бросить меня из-за этих сосисок?!
- А знаешь, Сережа, - Людмила Павловна замолчала и холодно посмотрела ему в глаза, - у меня в тот момент что-то выключилось внутри. Сначала я была изумлена твоей реакцией, а потом чем больше я смотрела на твое искаженное гневом лицо, и чем больше ты кричал, тем спокойнее я становилась. Как будто глухая стена выросла между нами, и все твои обидные слова больше не долетали до меня и не задевали. Я будто смотрела кино, а потом, как в конце фильма появляется надпись «Конец», у меня появилась осознание: «Не мое». И чем больше ты кричал, тем лучше я понимала: не мое. Не мое.
Сергей Иванович ошарашенно смотрел на Людмилу Павловну: «Может, она дура?! Как можно из-за такого пустяка расстаться?» Он столько лет мучился вопросом, почему она его бросила, а оказывается, на нее просто снизошла мысль «Не мое». Идиотская женская логика! Вернее, ее отсутствие! Он столько лет пытался найти объяснение их скоропалительному разрыву и даже нашел ответ для себя и поверил в него.
- А я думал, ты бросила меня, потому что я не нравился твоей маме. Я ведь иногородний был, и она, наверное, думала, что я рассчитывал на твою московскую прописку.
- Нет, ты не прав! Мама к тебе хорошо относилась. Кстати, она всегда говорила, что ты добьешься больших успехов, потому что целеустремленный и умный.
- Да? Вот уж не думал, что она была такого хорошего мнения обо мне.
- Правда, она еще говорила, что ты эгоист.
- ?!
- Да. Она говорила: «Сережа, конечно, любит тебя. Это очевидно. Но, знаешь, люди по-разному любят. Одни любят для себя, а другие - для любимого. Первые всегда делают так, чтобы в любви было комфортно им, а вторые - чтобы комфортно было их любимым».
- Она считала, что я отношусь к первым?
- Причем здесь, Сережа, что считала моя мама? Я так считала, - сказала Людмила Павловна, сделав акцент на «я».
- Почему же ты не сказала мне ничего? Я ведь любил тебя так сильно, что ради тебя вывернул бы себя наизнанку и изменился.
- Ты правда веришь в это? - Людмила Павловна в удивлении подняла бровь и усмехнулась. - Возможно, ненадолго и вывернул бы, изменился бы. Но потом все встало бы на свои места. Мы ведь с тобой уже взрослые люди и понимаем, что у каждого человека есть черты характера, с которыми, как с сорняком, невозможно бороться. На время - да, можно вывести, но навсегда нельзя.
- Но тогда-то мы не были взрослыми, откуда ты это знала?
- Я чувствовала это. И проверяла тебя.
- В смысле - «проверяла»?
- В смысле терпела и ждала, что ты сам что-то поймешь и изменишься. И смотрела, как ты будешь вести себя, если тебя не останавливать. Есть ли у тебя предел и совесть.
- Ну ты даешь! - Сергею Ивановичу стало душно. Он стянул с себя кашемировый шарф и, навалившись локтями на стол, спросил с жаром - А ты вообще-то любила меня, Людочка, или хладнокровно изучала, как своих лягушек в институтской лаборатории?
- Любила, Сережа. Потому и терпела. И не изучала, а давала шансы. И чем больше я терпела, тем более распущенным ты становился.
Она взглянула на часы:
- Ну вот, теперь мне уже действительно пора.
- Прошу тебя, пожалуйста, побудь еще пять минут! Я не могу вот так снова дать тебе уйти, да еще после такого разговора!
- Хорошо, побуду. Я очень рада, Сережа, что мы с тобой снова встретились. И рада, что у тебя все сложилось так хорошо, что ты счастлив и успешен!
Глава 6
Сергей Иванович смотрел на Людмилу Павловну и пытался справиться со своими эмоциями. Перед ним сидела довольно симпатичная, неплохо одетая и неплохо сохранившаяся женщина. Эта женщина была особенная. Она была одновременно чужая и родная, пожилая и молодая. Он любил ее и ненавидел, не хотел расставаться и не знал, зачем им видеться. И еще, как выяснилось, его по-прежнему волновали ее голос и глаза цвета майской сирени.
Мысли хаотично метались в голове: «Столько лет я ждал этой встречи и как по-дурацки она прошла! Зачем я только затеял этот дурацкий разговор? А я ведь все это знал, но не признавался себе! Я сижу как тупоголовый истукан! А ведь она могла бы быть моей женой! Интересно, она все так же хороша в постели? Она счастлива? Господи, где мои умные вопросы?! Хорошо, что сегодня классно выгляжу, этот шарф повязал! Интересно, давно она на пенсии? А все-таки моя Ленка лучше выглядит! Людочка, была бы ты со мной, не жила бы сейчас на деньги от сдачи квартиры! От нее по-прежнему пахнет духами с горчинкой! Я так ничего и не узнал о ней! Как мы сможем общаться, и надо ли, у нас такой разный образ жизни? Боже, о чем я думаю! Надо узнать, за кого она вышла замуж! Она сейчас уйдет. Все так бестолково получилось! Интересно, сколько детей у нее?»
- У тебя дети есть? - спросил он, спасительно схватившись за последний вопрос.
- Да, дочь. Ей тридцать восемь. И внучка есть, тринадцать лет.
- За кого ты замуж вышла? За Валерку?
- Нет! И ты, кстати, напрасно ревновал меня к нему: мне он никогда не нравился. Мужа моего ты не знаешь. Я после института поступила в аспирантуру, а он учился на четвертом курсе. Так что он младше меня на два года и тоже биолог.
- Понятно! - произнес Сергей Иванович и хмыкнул про себя: «Два «ботаника» на пенсии в деревне».
Он специально не расспрашивал о том, как сложилась ее жизнь. По тем коротким фразам, которые она произнесла, сделать вывод было несложно. Ему было жаль ее. Как по-разному сложились их судьбы! Она, коренная москвичка, живет в деревне в Калужской области на деньги от сдачи престижной родительской квартиры, а он, провинциал, уже давно москвич, имеет две хорошие квартиры в столице, загородный дом в Подмосковье и через пару недель улетит с женой на ноябрьские праздники в свой дом в Ницце.
Он испытывал смешанные чувства: сожаление о ее неблагополучии и некоторую неловкость за свое благополучие; при этом неловкость за свое благополучие была приправлена изрядной долей превосходства и щепоткой злорадства.
Людмила Павловна взглянула на часы:
- Ну вот, мне уже действительно пора бежать, Сережа! - она тепло улыбнулась, дружески протянула руку через стол и мягко коснулась его пальцев.
Сергей Иванович хотел было в ответ накрыть ее ладонь своей, но, невольно замешкался, разглядев на ее руке все признаки столь ненавистной ему старости - бугристые вены, пигментные пятна. Людмила Павловна спешно убрала руку, достала из сумочки конверт с деньгами, протянула со словами: «Вот, чуть не забыла!» - и поднялась.
- Ну все, я пошла. Рада была встрече!
- Ты не пропадай! Если что надо, звони, договорились? - сказал он, вставая из-за стола, чтобы попрощаться.
Она взглянула на него, и он прочел в ее глазах насмешливое удивление. Ему стало неловко за вырвавшееся «если что надо…». Вот же дурак, как будто он обозначил их неравенство. Сергей Иванович смущенно сказал:
- Прости, это я по привычке! В смысле: просто звони, ладно? И я тебе буду, если можно. В общем, созвонимся!
Они стояли друг напротив друга. Их разделяли прожитые годы и расстояние в один шаг. Сейчас Людмила Павловна сделает еще один шаг - и начнет удаляться из его жизни уже, наверное, навсегда. Он больше не увидит ее сиреневых глаз и не услышит голос, который до сих пор приводит в движение нервные окончания его тела и души.
Ему очень захотелось обнять ее на прощание, и он, не спрашивая согласия, прижал ее к себе и почувствовал, какая она мягкая и волнительная. Да ну и что, что старая, - к бесам эту глупость! Его тело мгновенно вспомнило ее тело, совместившись всеми впадинками и выпуклостями и растворив сорок один год разлуки. Она отстранилась от него с улыбкой: «Не хулигань!» Он нежно поцеловал ее в щеку, испытав при этом щемящее волнение. В глазах защипало.
Людмила Павловна ласково прикоснулась к нему, снова, как при встрече, уютно расположив его щеку в своей ладошке, и грустно улыбнулась:
- Ну вот и все. Я пошла.
- Я провожу тебя до метро! - сказал он.
- Не надо. Я уже побегу, чтобы не опоздать на электричку.
- Звони мне, ладно? Не пропадай! У нас теперь есть телефоны друг друга, - бодро сказал он.
- Пока! - произнесла она своим волшебным голосом, улыбнулась на прощание сиреневыми глазами и исчезла в проеме двери.
Глава 7
Сергей Иванович опустился на стул и обмяк. Его словно вытряхнули. Он чувствовал опустошение и недовольство собой.
Какое-то наваждение. Только что здесь сидела женщина, с мыслью о которой он жил долгие годы. На столе стояла чашка, из которой она только что пила чай. На кромке чашки - след ее губной помады. Он взял чашку в руки, обнял ее ладонями, как это несколько минут назад делала она, долго смотрел на этот след, а потом закрыл глаза и осторожно, как прикасаются к великой драгоценности, прикоснулся губами к следу губ женщины, которую любил всю жизнь и с которой только что снова расстался - теперь, наверное, навсегда. В глазах снова защипало.
Сергей Иванович подозвал официанта и заказал двойную порцию виски. На душе было скверно. Он не мог разобраться в своих чувствах. Все произошло очень быстро. Он вел себя как болван. Официант принес виски. Сергей Иванович выпил залпом и попросил повторить. От тревоги и дискомфорта хотелось срочно избавиться и он позвонил Вике: «Привет! Ты случайно не дома? Окей, буду у тебя через полчаса».
Вика - любовница Сергея Ивановича на протяжении последних трех лет - жила на Чистых прудах, то есть совсем близко от его работы, и Сергею Ивановичу было очень удобно время от времени ее навещать. Вике сорок четыре года. Несколько лет назад ее последний (третий) муж купил ей после развода салон красоты в центре Москвы. График работы у Вики был свободный, а потому большую часть времени она проводила либо в фитнес-клубе, либо в своем салоне, либо в ресторанах и магазинах. Ввиду бурной личной жизни детьми она не обзавелась, и единственной ее заботой было баловать себя и ухаживать за собой. Тело Вики, несмотря на возраст, было роскошным: вылеплено многочасовыми занятиями с личным тренером, отшлифовано многочисленными аппаратными процедурами и руками профессиональных массажистов, любовно облачено в одежду известных брендов.
Вика открыла Сергею Ивановичу дверь и, увидев его, спросила:
- Мы сегодня не в духе? Привет! - она игриво втянула его за шарф в коридор и подставила губы для поцелуя.
«Какая пошлость! - подумал Сергей Иванович.
- Не надо! - недовольно сказал он, убрал ее руки от шарфа и уклонился от поцелуя.
Сергей Иванович уже жалел, что пришел сюда. Итак тошно, а Вика после Людочки - это как… Не подобрав сравнения, он спросил:
- У тебя есть что-нибудь выпить?
- Конечно, дорогой. Виски устроит?
- Да, налей полстакана, безо льда.
Вика проследовала в столовую, нисколько не смутившись его настроением. Оно ее не сильно волновало.
Спустя полчаса, опустошенный, он лежал в Викиной кровати и смотрел в окно, на фоне которого гитарным силуэтом вырисовывалось ухоженное тело обнаженной Вики. Она, не спеша, курила. Дым сигареты извилистой тропинкой поднимался к потолку, делал поворот и утекал в форточку. Вика прекрасна, что тут говорить.
Сергей Иванович сомкнул веки, как будто закрыл шторы, чтобы не видеть ничего, кроме того давнего-давнего лета, когда он, выпускник МГИМО, строил самые радужные планы на будущее и был счастлив, как никогда больше.
Глава 8
В то лето, когда они расстались с Людочкой, он окончил МГИМО с красным диплом и ждал распределения. После многочисленных собеседований в разных инстанциях ему обещали двухгодичную командировку в Югославию. Люда закончила МГУ по специальности «микробиолог», и с устройством на работу тоже не должно было возникнуть проблем: любой школе нужен хороший биолог, а то, что Людочка очень хороший биолог, он не сомневался - МГУ она закончила тоже с красным дипломом. В общем, перспективы на будущую жизнь были самые замечательные.
Он все распланировал: этим летом они поженятся, и сначала он уедет в Югославию один, обустроится там, выяснит насчет работы для нее в посольской школе, а потом пришлет ей, как жене, вызов, и они заживут вместе. За два года командировки они накопят деньги, а когда вернутся в Москву, купят кооперативную квартиру и, возможно, даже машину. В его планах все было логично, гладко, безукоризненно. Кто бы знал, как все внезапно переменится.
На самом деле Сергей Иванович превосходно помнил то злополучное летнее утро. Закрыв глаза, он так ясно вспомнил его, что даже почувствовал запах тех проклятущих сосисок.
Он проснулся голодный, спустил ноги с кровати и, как в сомнамбулическом трансе, поплелся на кухню, ведомый их магическим копченым запахом. Но увидев на кухне Людочку, он сразу вышел из транса и забыл про все - и про сосиски, и про голодные спазмы в желудке. Он всегда забывал про все, когда вот так неожиданно, будто в первый раз, видел ее. Она стояла против окна в белом марлевом платье, размешивала что-то в стакане и ее тонкое, гибкое тело просвечивало сквозь полупрозрачную ткань.
«Доброе утро, Сережа!» - просияла Людочка и, видя, как он медленно и плавно, как хищник на охоте, движется к ней, поставила стакан на подоконник и радостно потянулась ему навстречу. Он вжался в нее, приклеился всем телом, запустил пальцы в длинные, спутанные после ночи волосы и втянул в себя их аромат. Потом обцеловал ее счастливое лицо, каждый его сантиметрик, оставив напоследок самое желанное - улыбающиеся губы. Как сумасшедше она пахла! Солнцем и скошенными травами. Она пользовалась какими-то советскими духами - он забыл название. А, может, и не в духах было дело. Она и сегодня пахла чем-то особенным - солнечным, сладким и горьким.
Как он ее обожал! Они встречались уже чуть больше года, а он все не мог поверить своему счастью, страшно боялся потерять ее и потому пытался подчинить, установить свою власть над ней. Знать бы, чем это обернется!
В то утро, оторвавшись от поцелуев, он все-таки вспомнил про сосиски. Дались же ему эти дурацкие, проклятущие сосиски! Он заглянул в кастрюлю - а их будто кто динамитом взорвал. Он наколол вилкой одну, вытащил раскуроченное месиво, зацепив попутно целлофановую обертку, и, назидательно потрясая сим образцом вопиющей бесхозяйственности, начал отчитывать Людочку, ловя себя на том, что получает удовольствие от ее виноватого молчания. И чем больше он ругал ее, тем больше распалялся и с каждым новым словом отчего-то представлял себя богатым помещиком, распекающим неразумную челядь, и то кнутом, то пряником поучающим ее боязненному повиновению, уважению и почитанию своего хозяина.
То, что Людочка терпеливо сносит всё это безобразие, его удивляло и, честно говоря, он недоумевал, почему она не дает ему отпор. Это совсем не вязалось с ее решительным характером. Он прекрасно понимал, что переходит границы дозволенного. Но еще лучше он понимал, что кричит от неуверенности в том, что эта девушка может принадлежать ему и считал, что, только подчинив ее себе, он может удержать ее. Какой же он был дурак!
А тогда он завелся не на шутку, выкинул сосиски в мусорное ведро и швырнул пустую кастрюлю обратно на плиту. Она прокрутилась волчком, издавая противный металлический скрежет о чугунную решетку, и замерла в полной тишине. Людочка молча села за стол, подвинула ему кофе, хлеб и стакан сметаны с размешанным сахаром. Он чувствовал себя скотиной, но не признавался в этом ни ей, ни себе, а даже более того - втайне испытывал удовлетворение от того, что снова подчинил ее.
Так что сегодня он отлично понял ее аллегорию и про солнечный луч, и про дырку на бумаге от него. Понял, но сделал вид, что не понимает. Интересно, не будь той безобразной сцены, сложилась бы их жизнь иначе?
Они провели вместе еще два дня - два последних, замечательных дня. А потом из отпуска вернулись ее родители, и он уехал на две недели домой в Ростов-на-Дону. Он планировал, что вернется в Москву и попросит у ее родителей руки их дочери. Рассказывая о своих планах, он замечал, что Людочка ведет себя уклончиво, но специально ничего не выяснял, думал, она снова подчинится. Четырнадцать дней тянулись бесконечно. Он писал письма, звонил ей по межгороду, но она быстро заканчивала разговоры. Он-то думал, что она экономит его деньги!
Дня за три до возвращения он сообщил ей, что приедет с родителями знакомиться и делать предложение, и вдруг Людочка, недолго помолчав, спокойно, делая короткие паузы между простыми фразами, сказала: «Не надо, Сережа. Я не выйду за тебя замуж. И мы больше не будем встречаться».
Весь мир рухнул тогда для него. Он срочно прилетел в Москву и сразу из аэропорта поехал к ней, но не застал дома. Сидя на скамейке возле ее подъезда, он провел несколько бесконечных, мучительных часов. Семь, восемь, девять, десять, одиннадцать часов вечера.
Где она? С кем она? Мобильных телефонов тогда не существовало. Он не находил себе места и плавился от ревности. Наконец в двенадцатом часу она подошла к подъезду. Он заметил, как, увидев его, она пошла красными пятнами. Она всегда покрывалась ими в момент предельного волнения.
- Ой, привет! Ты как здесь оказался? Ты же в Ростове должен быть?
- Ты где была, Люда? С кем ты была? - набросился он на нее, борясь с ревностью и желанием схватить ее в свои объятия. Голос его был грозен и не предвещал ничего хорошего.
- В кино с Ирой ходила.
Она ответила так ровно и твердо, что он понял: это конец. На секунду ее лицо превратилось в мутное пятно, ноги предательски задрожали, а в голове гулко застучало: «Она бросит меня, она бросит меня».
- С Ирой?! - переспросил он.
- Да, с Ирой.
- Люда, что происходит? У тебя кто-то появился?!
- Нет.
- Ты меня любишь?!
Люда молчала. Он вцепился в нее и начал трясти, как сумасшедший, крича диким шепотом - жарким и горячим шепотом, потому что голос тоже предательски сел:
- Я тебя спрашиваю: ты меня любишь?!! Любишь меня?! Я спрашиваю: ты любишь меня?!
Он тряс ее от бессилия и отчаяния, потому что больше всего на свете боялся потерять ее и не хотел слышать ответ, который уже знал.
- Перестань трясти меня, как грушу! Отпусти! - крикнула Люда, топнула ногой и, наконец, с усилием вырвалась из его рук, поправляя платье и волосы.
Они стояли друг против друга и громко дышали, как выдохшиеся спринтеры на финише. Финиш. У любого финиша есть победитель и проигравший. Сергей опустился на скамейку, скрючился, обхватил голову руками и заткнул уши, чтобы не слышать то, что она сейчас скажет. Иногда ведь если не сказано, то и не сделано. Люда устало села рядом.
- Прости меня, Сережа! Я не выйду за тебя замуж. Мне кажется, я тебя разлюбила.
- Как?! Как ты это знаешь - разлюбила ты меня или нет?! - яростно прошипел он. - Еще десять дней назад ты меня любила!
Господи, все самое страшное стало сбываться! Боль бушевала в нем, испепеляя, как лесной пожар.
- Очень просто. Ты уехал, и мне стало хорошо. Я как будто освободилась от тебя и снова легко задышала. Как будто вырвалась из плена и снова почувствовала себя самой собой. Ты хороший, но я не могу быть с тобой. Я больше не люблю тебя. Мне правда жаль, что все так получилось!
- Тебе жаль? И это все, что ты можешь сказать? - спросил он, скривившись в желчной усмешке.
- Прости. Наверное, надо говорить какие-то другие слова, но я не знаю, какие. Иногда слова совершенно бесполезны. У меня почему-то совсем нет ни сил, ни слов. Я выдохлась. Хочу только, чтобы ты знал, что мне очень больно от того, что я делаю тебе больно. Поверь, мне так больно, что кажется я лопну от этой боли.
- Больно, больно, больно!!! Ты встречаешься с кем-то другим? С Валеркой?! - он глянул на нее, и слезы тут же обожгли его щеки. Он резко и зло, как наждаком, стер их рукавом рубашки.
- Нет, я ни с кем не встречаюсь. И Валерка мне не нравится. Ну то есть как «не нравится» - он нормальный, хороший, как все.
- Хороший, как я? - с сарказмом спросил он.
- Нет, - грустно улыбнулась она. - Ты лучше.
Он посмотрел Люде в глаза и увидел в них такую тихую решимость, от которой приходит окончательное понимание, что приговор обжалованию не подлежит: «Казнить. Нельзя помиловать». Точки расставлены в нужных местах. Чтобы не заплакать и сохранить остатки гордости, он сказал:
- Уходи!
Она встала, подошла к двери подъезда, обернулась сказать: «Сережа, прости меня, пожалуйста! Ты правда хороший!» - и скрылась в подъезде, исчезнув из его жизни на долгий сорок один год.
***
Как он болел ею, как проклинал себя! Да обладая такой женщиной, он должен был бы носить ее на руках, а он прятал доставшийся ему бриллиант в солдатское сукно и обращался с ним как с дешевым цирконом.
Конечно, он звонил Люде еще несколько раз и говорил всё, что говорят в таких случаях все влюбленные на земле: что понял свои ошибки, что изменился, любит, просит прощения и очень хочет начать все сначала. Он думал, что он сильный, а сила оказалась на ее стороне. Вот тогда он и понял горькую истину - тот, кто любит, всегда слаб и беззащитен. И больше никогда в жизни он не был слабым и беззащитным.
Через месяц он получил обещанное распределение в Белград и уехал в Югославию на два года. Там он встретил Лену, они поженились и через год родился сын. По молодости и глупости он думал, что женитьба спасет его от тоски по Людочке, но это была большая иллюзия. Сергей Иванович никогда не жалел, что женился на Лене, но очень быстро понял, что ни одна женщина не заменит ему Люду.
Дочка родилась много позже. Двенадцать лет прошло с тех пор, как они расстались с Людой, а он все еще болел ею, тосковал и очень хотел назвать дочь в ее честь. Жене имя не нравилось, и он всячески убеждал ее: «Ты просто пойми: это имя звенит, как хрусталь и блестит, как бриллиант на солнце! А значение «милая людям»? Да разве это не лучшее имя для девочки?). Проблема решилась сама собой. Дочь родилась двадцать девятого сентября, в день святой Людмилы. Сергей Иванович торжествовал, жена смирилась. Он называл дочь Людочкой, жена - Милой.
Долгие годы он, как скряга золото, скрывал ото всех свою любовь к Людочке, боясь лишним словом вычерпнуть хоть каплю своего чувства или разбавить его концентрацию. Его любовь была его тайной. Он всегда много работал, а когда к нему пришел успех и имя его стали упоминать в СМИ, первой мыслью было: «Интересно, Людочка слышала/читала? Что она думает? Не жалеет ли?» Со временем чувство наконец обрело покой, Сергей Иванович все реже и реже вспоминал о Людочке, а если и вспоминал, то уже без тоски. Когда-то она была для него всем - солнцем и небом. Но года облаками наслаивались друг на друга и все меньше и меньше пропускали солнечный свет.
(Окончание в следующем посте)