Закрытый счет виконта и маркизы
Некоторые на полном серьезе спорят: кого же Вальмон любил на самом деле? Президентшу или маркизу? Наверно, все-таки маркизу - раз по одному мановению ее руки бросил президентшу. Или нет, президентшу! Потому как, исполнив приказ маркизы, тут же бросился возвращать «любимую» президентшу.
А маркиза? Уж она-то точно любила Вальмона? Ведь так ревновала его к президентше. А истерика с битьем посуды, которая с ней приключилась после известия о гибели виконта?..
Не любил Вальмон ни ту, ни другую. И маркиза не любила никого. Но тем не менее, эти двое зачем-то тесно общались, мутили «совмесочки» и делали друг перед другом вид, что жаждут слиться в экстазе... Зачем? Поговорим о союзе виконта и маркизы.
Начнем с того, что в глазах света этого союза не существует. По официальной версии, Вальмон волочился за маркизой, но та дала ему жесткий отпор.
«Из всех женщин, за которыми он успешно или безуспешно ухаживал, не было ни одной, которой не пришлось бы об этом сожалеть, - говорит мадам де Воланж. - Исключением из этого правила является лишь маркиза де Мертей: только она сумела дать ему отпор и укротить его злонравие».
Но мы-то благодаря автору знаем куда больше, чем свет :) Тем не менее, некоторые читатели усматривают в этом тандеме признаки нежной дружбы, связывающей вчерашних любовников, которые жаждут воссоединиться и лишь выжидают благоприятного момента.
Который, вот досада, никак не представляется! То маркиза плотно занята с Бельрошем, то переключается на Дансени, то Вальмон охотится на президентшу, не забывая заглядывать в спальни мадемуазель де Воланж, куртизанки Эмили и еще одной знакомой виконтессы. Словом, дел невпроворот, и нашим «голубкам» приходится ограничиваться флиртом в письмах. Вальмон якобы добивается благосклонности маркизы, а та «испытывает» его разными сложными заданиями, как то: совратить, развратить и обрюхатить Сесиль де Воланж, уничтожить безукоризненную репутацию президентши и заручиться компрометирующими ее письмами. Попеременно оба вздыхают об утраченном счастье, «почему-то» откладывая и откладывая триумф своей любви.
Потому что нет никакой любви, а есть только взаимное дерганье за леску. Навряд ли этих двоих интересует даже секс друг с другом. А зачем? Это другим можно втирать очки своим якобы неуемным темпераментом и постельной виртуозностью, получая за это нужные отражения и вызывая в жертвах патологическую привязанность. А психопат психопату очки не вотрет. Поэтому этот тандем - никакая не любовь и не дружба, а «пакт о ненападении» двух хищников, которые держат ухо востро и постоянно пытаются самоутвердиться друг перед другом, чтобы удержать зыбкий паритет.
Но начинались эти отношения с романа. Двум нарциссам «повезло» встретиться в тот момент, когда они оба переживали фазу ничтожности - и того, и другую бросили любовники. Пожалуй, только в такой ситуации и могли сойтись два хищника.
Если бы оба были в фазе грандиозности, то Вальмон, обманувшись безукоризненно добродетельным образом вдовы, принялся бы атаковать ее в своем стиле. Совратить столь высоконравственную и непреклонную особу, а затем растрезвонить об этом по всему Парижу (о чем он, кстати, мечтал в отношении президентши и что он в итоге сделал) - это была в его понятии достойная цель.
Как бы могла быть разыграна эта партия, Шодерло де Лакло дает нам понять, рассказывая о ловушке, в которую маркиза завлекла другую восходящую звезду светского пикапа - некого Превана. Кого интересуют подробности этой интриги, после которой Преван стал «конченым человеком», отсылаю к письмам 70, 74, 76 и 85. Сдается мне, Вальмону была бы уготована западня не хуже. В крайнем же случае, оба остались бы при своих.
Но случилось так, как случилось. Рассчитывая подкачать свою грандиозность (а секс - испытанное экспресс-средство для получения нарцресурса), брошенные нарциссы слились в экстазе. Который сменился еще большим экстазом, когда любовники начали обсуждать планы мщения ускользнувшим трофеям. Это увлекло их куда больше, чем секс. Так что вскоре они смогли в достаточной мере оценить порочность друг друга.
И что после этого оставалось делать? По логике, надо было разбежаться по разным территориям, и каждому окучивать свою делянку, как, собственно, и было до этого. Но разве можно жить спокойно, когда твоя подноготная известна коварному и жестокому человеку? Поэтому наши голубки поневоле оказались скованными одной цепью.
Впрочем, не без пользы для себя. Во-первых, это извлечение друг из друга нарцресурса. Да-да. Хищник не способен взаимодействовать иначе. Даже общаясь с подобным себе, он разыгрывает деструктивный сценарий, занимая позицию либо тирана, либо жертвы. Если уровни хищников существенно разнятся, то более сильный подминает под себя более слабого. Но поскольку маркиза и виконт - агрессоры примерно одного уровня, то их отношения производят впечатление паритетных.
Но это иллюзия. Посмотрите, они то и дело подкалывают друг друга, недобро иронизируют. Вальмон отписывает красочный отчет и ждет подкачки грандиозности - а маркиза полупрезрительно говорит, что ожидала от него большего. Не остается в долгу и виконт. Это может нам показаться безобидным дружеским подтруниванием, однако же это ничто иное, как взаимные обесценивания.
Пока они невелики, ведь «друзья» прощупывают друг друга на предмет уязвимости. По сути, «дружба» виконта и маркизы - это долгое балансирование на этапе Проб пера. Который сменился бы Ледяным душем, если бы один из партнеров дал слабину, то есть, повел бы себя не как хищник. Например, маркиза бы выполнила условия договора и отдалась бы Вальмону. Или бы он не отослал президентше письмо о разрыве, написанное для него маркизой. Забегая вперед, скажу, что Ледяной душ в этих отношениях все же случился, только с поправкой на хищническую суть обоих фигурантов, и потому Ледяным душем не был. Потому что и Вальмон, и маркиза знали, чего можно ожидать друг от друга.
Как мы знаем, обесценивание - оборотная сторона идеализации. Поэтому наши герои, обесценивая достижения друг друга на словах, в то же время испытывают взаимное завистливое восхищение, хоть и стараются контролировать его и подавать малыми дозами. Такими, чтобы поддержать грандиозность друг друга на сносном уровне - не больше. В своих, разумеется, интересах.
И в поддержании этой грандиозности звучат темы, хорошо знакомые нам по общению с хищниками. Например, популярное «мы с тобой одной крови» и «таких женщин - одна на миллион».
«Я уже не раз убеждался, как может быть полезна ваша дружба: по крайней мере, я говорю с человеком, который меня понимает, а не с автоматами, рядом с которыми прозябаю с сегодняшнего утра. Право же, чем дальше, тем более расположен я считать, что в мире только вы да я чего-нибудь стоим», - отписывает наперснице Вальмон.
Кроме взаимной подпитки грандиозности, второй резон этой «дружбы», а на самом деле, соперничества - острые ощущения. До которых хищники охочи, поскольку не способны переживать более тонкие чувства - как, например, язык заядлого курильщика не способен чувствовать нюансов вкуса. Соперничество, так называемый «адреналин» - это то немногое, что бодрит мертвый внутренний мир хищника, создает иллюзию наполненности жизни.
Поскольку наши герои постоянно соревнуются друг с другом и боятся дать слабину, своими рассказами они раздувают друг перед другом свое грандиозное ложное Я. Это одновременно и предупреждение (бойся меня, не вздумай сыграть против - загрызу), и попытка «перенарциссить» и перераспределить роли в тандеме. Поэтому «дружба» маркизы с виконтом - это на самом деле выстраивание иерархии, кто в этой паре будет «главным» хищником, а кто - на подтанцовке. А по большому счету, кто будет тираном, а кто - жертвой.
И вот наши герои взахлеб похваляются друг перед другом своими «успехами» и затевают все более хитроумные интриги. Движимые страхом тотального обесценивания со стороны «друга», они не останавливаются ни перед чем - лишь бы проявить себя как можно более порочными, вероломными, коварными, беспринципными и бесчувственными. Это и защита от обесценивания и нарциссического стыда. Это и стремление как минимум удержать паритет, а как максимум - взять верх.
«Коллеги» с упоением соревнуются, кто гаже сплетет интригу, кто сделает больнее жертвам, дискутируют о тактиках, делятся своими ноу-хау... Так, Мертей настаивает на тактике «буря и натиск» в отношении президентши, Вальмон же доказывает, что выигрышнее будет игра в «благородство», от которой он, помимо всего прочего, получит гурманское садистское удовольствие:
«Согласно моему плану, она должна почувствовать, хорошо почувствовать и цену и размер каждой жертвы, которую мне принесет. Я не намерен привести ее к цели настолько быстро, чтобы раскаяние за нею не угналось. Я хочу, чтобы добродетель ее умирала медленной смертью, а сама она не спускала глаз с этого жалостного зрелища, и чтобы счастье держать меня в своих объятиях она испытала лишь после того, как уже будет вынуждена не скрывать своего желания. И, правда, не многого я стоил бы, если бы не стоил того, чтобы меня упрашивали. И такая ли это жестокая месть высокомерной женщине, краснеющей от признания, что она кого-то боготворит?»
(...)
Да, мне нравится видеть, наблюдать, как эта благоразумная женщина, сама того не замечая, вступила на тропу, с которой возврата нет, как крутой и опасный склон невольно увлекает ее, заставляя следовать за мной. Вот, испугавшись грозящей гибели, она хотела бы остановиться, но уже не в состоянии удержаться на месте. Благодаря своим стараниям и ловкости она может двигаться медленней, но ей все же неизбежно приходится идти вперед.
Иногда, не смея взглянуть в лицо опасности, она закрывает глаза и перестает бороться, всецело полагаясь на меня. Но чаще какое-нибудь новое опасение заставляет ее возобновить усилия: в смертельном ужасе она еще хочет сделать попытку возвратиться вспять, изнемогает в мучительных стараниях проползти хоть немного вверх, но вскоре какая-то таинственная сила опять приближает ее к опасности, которой она тщетно пыталась избежать. Тогда, не имея никого, кроме меня, в качестве поводыря и опоры и уже не помышляя о каких-либо упреках за свое неизбежное падение, она умоляет меня хотя бы отсрочить его. Горячие мольбы, смиренные просьбы - все, с чем устрашенные смертные обращаются к божеству - получаю от нее я.
А вы хотите, чтобы, оставаясь глухим к ее мольбам, я собственноручно разрушил культ, который она создала вокруг меня, и для ускорения ее гибели использовал ту власть, от которой она ждет поддержки. Ах, дайте же мне по крайней мере время понаблюдать эту трогательную борьбу между любовью и добродетелью. Неужели же зрелище, ради которого вы жадно спешите в театр, которому вы так пылко рукоплещете, представляется вам менее увлекательным в жизни?»
Дискутируют «друзья» и по поводу любовной переписки. Маркиза призывает переводить объяснения в реал - там, дескать, легче имитировать страсть, а в письменной речи сложнее скрыть отсутствие чувств.
«Труднее всего в любовных делах - это писать то, чего не чувствуешь. Я имею в виду - правдоподобно писать: пользуешься ведь все одними и теми же словами, но располагаешь их не так, как следует, или, вернее сказать, располагаешь их по порядку - и всё тут. Перечитайте свое письмо: оно написано так последовательно, что каждая фраза выдает вас с головой. Охотно верю, что президентша ваша достаточно неопытна, чтобы этого не заметить, но разве это важно? Должного впечатления оно все равно не произведет. Это как в большинстве романов: автор из сил выбивается, стараясь изобразить пыл, а читатель остается холодным.
Не то, когда говоришь. Имея привычку владеть своим голосом, легко придаешь ему чувствительность, а к этому добавляется уменье легко проливать слезы. Взгляд горит желанием, но оно сочетается с нежностью. Наконец, при некоторой бессвязности живой речи легче изобразить смятение и растерянность, в которых и состоит подлинное красноречие любви».
Вальмон же настаивает на том, что и в письмах научился изображать любовь, идентичную натуральной:
«Я проявил в своем письме много стараний и позаботился, чтобы в нем наличествовала та беспорядочность, которая одна лишь умеет выразить чувство. Наконец, я нагородил в нем столько вздора, сколько мог, ибо без вздора не бывает нежности».
И, конечно, они не забывают сделать так, чтобы позор их жертв был предан огласке. Способы тут разные: фельетон в желтую прессу, подтасовка писем, сбор компромата...
«Если искусно подобрать письма и пустить в оборот только часть их, можно представить дело так, будто маленькая Воланж сделала все первые шаги и сама лезла на рожон, - делится соображениями Вальмон.
«Благодарю за подробности относительно малютки Воланж, - пишет Мертейша виконту. - Это статейка для газеты злословия, мы пустим ее на другой день после свадьбы».
«Если вы найдете эту историю забавной, можете не держать ее в секрете, - пишет ей виконт. - После того как потешился я, надо же, чтобы и другие свое получили».
Маркиза откровенничает, что управляет своими любовниками с помощью компромата:
«Я всегда употребляла свою власть на то, чтобы выведать важную тайну. О, немало у нас современных Самсонов, над чьими волосами занесены мои ножницы!»
Виконт рассказывает маркизе, что растлить девушку помогает рассказ циничных небылиц о ее матери:
«Чтобы поощрить ее веселость, я решил рассказывать ей в перерывах между нашими занятиями все скандальные приключения, какие только приходили мне в голову. А чтобы они были поострее и произвели на нее особенное впечатление, все их относил за счет ее мамаши, с большим удовольствием наделяя эту даму всевозможными пороками и выставляя в смешном виде.
Выбор этот я сделал не без тайного умысла: подобные рассказы лучше чего бы то ни было другого придавали смелость моей робкой ученице, в то же время внушая ей глубочайшее презрение к ее матери. А я давно заметил, что, если это средство не всегда необходимо для того, чтобы соблазнить девушку, оно незаменимо и часто наиболее действенно, если хочешь ее развратить. Ибо та, кто не уважает своей матери, потеряет и всякое уважение к себе».
Они словно обольщают друг друга со знаком минус: смотри, я еще гаже, чем ты. Они обмениваются специфическими комплиментами вроде «вы в сто раз бессердечнее меня», «вы настоящее чудовище», и они звучат для них музыкой. Оба помешаны на своем превосходстве и воображают себя вершителями судеб «простых смертных»: «Удел наш - побеждать, мы должны ему покориться».
И «лошкам» от них не спрятаться, не скрыться:
«Я находил сотни, тысячи способов обесчестить женщину, но когда задумался над тем, как бы она могла избежать беды, то не мог усмотреть никакой возможности, - похваляется Вальмон.
Кстати, меня не покидает ощущение, что маркиза осознанно или неосознанно мешает, вредит виконту, пытается сделать его интригу более примитивной. Так, она призывает его воспользоваться первой же слабостью президентши и подавить ее сопротивление практически с позиции силы.
И это тоже проба пера. Насколько виконт ей подвластен? Последует ли он ее совету или будет вести свою игру? И, конечно же, не сбрасываем со счетов нарциссическую зависть и стремление портить.
(Окончание в следующем посте)