Идеальный отец Ингвар
Нередко читательницы пишут мне: он ужасный муж, но прекрасный отец. Ребенка обожает, и ребенок жить без него не может.
Эх. Не может "ужасный муж" быть прекрасным отцом.
"Присваивать" ребенка, делая его своим нарциссическим расширением - да. Ведь это самая зависимая, самая податливая жертва, какую только можно себе представить.
Использовать ребенка для снискания восторгов окружающих - да.
Использовать ребенка как безотказное средство контролировать вас, причинять боль, вынуждать к "послушанию" - да.
А ребенок "жить без него не может" - так это та же эмоциональная зависимость, точно такая же, как и у нас от абьюзеров, только еще более сильная. Если даже нам, взрослым людям, трудно от нее избавиться, то что же говорить о зависимости, в которую от нарцисса-отца впадает ребенок?
...Вот история о таком "прекрасном отце".
"В 19 лет я случайно по аське познакомилась с норвежцем Ингваром. Ему было 23 и мы начали общаться вечера напролет. Он был добрым, нежным и всегда мог выслушать.
После нескольких месяцев общения он сообщил, что приедет в Москву и я пообещала показать ему город. Мне было интересно пообщаться с иностранцем, но для меня он был только другом.
Он приехал и началась сказка. Меня заваливали букетами и комплиментами, объяснялись в любви после недели знакомства. А я не была уверена. За год он приезжал 6 раз, а я была 2 раза в Норвегии. Он ждал меня после сессии, я водила его по городу, каждый день он дарил мне огромные букеты. Это было настолько феерично, что я согласилась выйти замуж.
Я сдала диплом бакалавра и уехала в Осло. После Москвы Осло казалась редкостной дырищей, но главное - это любовь. Ингвар опекал меня как мог, помогал со всем. Он хорошо зарабатывал и мне казалось, что я в сказке? цветы, подарки, открытки по утрам. Забота удушала, но тревожные звоночки не звенели в моей голове.
Он дико ревновал. За улыбку официанту начинал дикий скандал. Я не так ходила. Не так говорила. Не так на кого-то смотрела.
На публике это было нечто. Он меня боготворил. Без публики он забывал, что я есть и садился за компьютер. Работал в IT. Он работал по вечерам, субботам, воскресеньям. А я была рядом. Даже, когда мы были вместе в кровати, я чувствовала, что его нет.
Я ничего не могла сделать без него. Ему нужно была знать, о чем я говорю в аське с подружками, что я пишу в телефоне, компьютере, он встречал меня после курсов. Мое личное пространство сжималось, а я превращалась в некое забитое существо, потому что ядовитые флюиды проникали повсюду.
Он всегда был белым и пушистым, а я всегда что-то делала не так. Не так готовила, не так одевалась, слишком долго говорила с кем-то по телефону, а у него болела голова, был недоволен, что на экзамене я получила A, а не A+.
Он был идеальным мужем, семьянином и образцом. Я старалась соответствовать, но недотягивала. Его мать звонила нам по 5 раз на дню на протяжении этих лет. Из общительной позитивной девчонки я стала забитым недовольным жизнью существом, но я думала, что это из-за работы.
Через 5 лет мы решили завести ребенка. Как он трясся над Ингрид! Я не могла сказать ему нет, когда он хотел поиграть с ней, пойти на прогулку или поменять памперс. Он ее обожал. Я же делала все не так. Не так кормила. Не так меняла памперс. Он и его мать решали все за меня. Что, чего, как.
Отстаивать свое мнение я не научилась. Не хотела конфликтов. А меня медленно отгораживали от ребенка. Мне надо было выходить на работу. Из-за кризиса я ее почти сразу потеряла и стала получать MBA и права. Они помогали сидеть с дочуркой. Я же себя чувствовала полным ничтожеством и дрянной матерью раз я делала все не так как надо. Как надо - решали они.
За две недели до последних экзаменов Ингвар решил, что нам надо разойтись. Он предложил мне уехать в Москву с планшетом, а ребенка оставить здесь. У меня перевернулся мир. Я не могла представить жизнь без него и ребенка. Ребенка отправили к тетке. Ну а меня просто поставили в известность. А мы остались в Осло, и начался мой ад.
Я была подавлена. Я рыдала. Я не могла есть. Я ходила бледной тенью и не находила себе места. Но друзья помогли найти адвоката. Как он рвал и метал. Он же уже все решил, а я решилась вякать. Он орал. Его глаза наливались кровью.
Я очень спокойный уравновешенный человек, но тут я сорвалась и кинула стаканом в стенку. Такое было и раньше, когда он проедал мне мозг и говорил, что я все делаю не так. Он доводил меня с каким-то редкостным упорством и ненавистью. А потом выставлял неуравновешенной психопаткой. Он говорил: "Ты сломала меня как человека, а я сделаю все чтобы тебя уничтожить".
В этот раз мне было очень стыдно, и я в каком-то трансе написала полубредовое письмо, что он такой хороший отец, а я отвратительная мать.
На следующий день я пыталась учиться. Нервы были на пределе. Тут пришел Ингвар и стал меня тонко доводить. Он знал на что и как надо нажимать. Мы начали орать друг друга. И тут он меня ударил. синяки были повсюду.
В полицию я не пошла. Он сделал это первым. Так на меня завели уголовное дело. Письмецо мое он подложил как доказательство.
Но этим Ингвар не ограничился. Он пошел в кризисный центр для мужчин - жертв домашнего насилия, затем в органы опеки и заявил, что я психопатка и растлевала дочь.
Он прирожденный оратор и любой его бред выглядел убедительным. В Норвегии все по-другому. При таком заявлении ребенка ограждают от общения. Я металась. Я не знала,что мне делать. У меня не было работы, не было накоплений, и сессия в самом разгаре.
Я хотела опустить руки. Но друзья сказали: борись. И я поняла, что умру, но не сдамся. Я шла по улицам Осло и рыдала от боли и безысходности. Как жить дальше - я не знала.
У меня были мои ангелы. Лия. Женщина, прошедшая через суды по разделу ребенка, направляла меня и учила как общаться с органами опеки, barnevernet. Эдвард, пастор и по совместительству беженец из Конго позвал меня к ним на богослужение. Они делают это по-другому. Они орут и кричат своему богу. И это помогло мне избавиться от боли и казаться нормальной за пределами их церквушки.
У меня не было денег даже на еду, но женщина Лариса купила мне продукты на неделю. А Ирина помогла найти тех, кто за бесплатно поможет с переездом. Я искала работу и квартиру и готовилась к суду. И нашла.
Я не видела дочь 7 месяцев. Ей было 3 года. Я не знала, что с ней и где она. Боль была страшная. Мне хотелось прыгнуть с моста и прекратить этот кошмар. Я плакала, когда видела мам с детьми. Но друзья помогали отвлечься. Мне звонил Эдвард и я шла к ним выплеснуть боль. Лия контролировала мои безумства. В этом бреду я все же ходила на работу и улыбалась там.
Первый суд. Несмотря ни на что - мне присудили увидеть ребенка под присмотром 2 раза. Главное было не плакать. А то могут посчитать неуравновешенной.
На свидание с ребенком он пришел не один. Моя бывшая подружка жила теперь с ним. А дочь была в другом городе у тетки целых три месяца, пока молодые ездили в отпуск. Я знала это по своей разведке. Наверное, он взял ее с собой специально. Вывести меня из себя. Не знаю. Эксперт присудил, что дочь не боится мамы.
Второй суд. Ребенок каждые вторые выходные и один день в неделю. И специалист из органов опеки. Как я благодарна ей. Она писала правдивые отчеты. А один раз даже поехала за лекарством в круглосуточную аптеку, когда у Ингрид заболело ушко.Мы к ней очень привязались.
Третий суд. 50 на 50. Неделя у мамы. Неделя у папы. Папа просадил 100.000 крон на адвокатов.
Но на этом эпопея не закончилась. У молодой пары возник новый проект. Лишить ее дочку от первого брака отца. Для этого они просто подделали ДНК-тест. Взяли анализ крови моей дочки и попробовали смухлевать в норвежском суде. Это всплыло и им присудили тюремное заключение.
Но тут норвежская система не справилась. Они завели ребенка и им присудили домашний арест с электронным браслетом. 3 месяца ему. 2 - ей.
Мой ребенок на бумагах живет у них. Но он им не нужен. Поэтому они просто собрали все его вещи в коробки и отправили жить к дяде. На них написала донос школа и органы опеки завели новое дело. Все-таки там адекватные люди, поэтому все закончилось хорошо.
Но я почти забыла каким милым душкой может быть мой бывший муж для тех, кто его не знает. И удушающим, если подойдешь слишком близко.
Я так боюсь во что-нибудь снова вляпаться. Я боюсь отношений. Но я восстанавливаюсь.