Настоящий убийца Лермонтова
На майские я побывала в Тарханах. Здесь, в идиллическом уголке в ста километрах от Пензы, Михаил Лермонтов провел детство и отрочество. И здесь, по сути, в нем был убит человек...
Все мы знаем, что Лермонтова застрелил на дуэли Мартынов. Но мало кому приходит в голову, что «певец печали и любви» был умерщвлен за много лет до этого. Душу мальчика - безусловно, щедро одаренного от природы - убивали изо дня в день. И делал это самый близкий человек - бабушка Елизавета Алексеевна Арсеньева, урожденная Столыпина...
Мне очень хочется рассказать вам о настоящей убийце Лермонтова. На совести которой - жизни мужа, дочери и внука. Как минимум. Но которая винила в череде постигших ее трагедий все, что угодно, вплоть до бога - только не себя...
…В Тарханах я купила книгу Елены Егоровой «Детство и отрочество Михаила Лермонтова», которая создавалась под неусыпным контролем "официальных" лермонтоведов. Я это к тому говорю, что в своей трактовке событий буду опираться не на измышлизмы, выдернутые из Интернета, а на установленные факты. Конечно, в книге Егоровой они подаются благостно, нечеловеческие поступки объясняются человеческими мотивами, а детство Мишеньки вообще напоминает житие будущего святого... но я буду интерпретировать факты, а не отношение к ним Егоровой и лермонтоведов.
Итак, Елизавета, одна из девяти детей Столыпиных, вышла замуж за помещика Михаила Васильевича Арсеньева. У них родилась единственная дочь - Мария Михайловна, Машенька.
Когда 17-летняя Машенька и небогатый помещик Юрий Петрович Лермонтов, «молодой военный с изящными светскими манерами и добрым взглядом» влюбились друг в друга, Арсеньева до последнего сопротивлялась этому браку. Сопротивлялась неявно. Например, она согласилась благословить их только при условии, что дочь останется жить с ней в Тарханах. То, что в глазах окружающих выглядело как безграничная любовь матери к единственной дочери, на самом деле было истерикой нарциссихи, у которой пытались оттяпать главную кормушку. Надо было любыми способами удержать источник нарциссического ресурса в лице Машеньки при себе.
И почву Арсеньева начала подготавливать за несколько лет до этого. А именно, после смерти мужа в 1810 году она поделила его наследство таким образом, что бОльшая часть досталась ей, а не дочери. Но кто бы мог бросить камень в респектабельную представительницу уважаемого рода?
Смерть Михаила Васильевича Арсеньева, кстати, тоже очень примечательный штрих к портрету Арсеньевой-нарциссихи.
«В конце 1809 года она стала ревниво примечать, что он заглядывается на красивую молодую соседку - княгиню Надежду Михайловну Мансыреву, - пишет Елена Егорова. - Впрочем, серьезных оснований подозревать его в измене Елизавета Алексеевна не имела.
1 января 1810 года в Тарханы были приглашены соседи и знакомые со всего уезда на домашний спектакль по трагедии Шекспира «Гамлет». Узнав, что Мансырева тоже приглашена, Арсеньева взревновала и потребовала у супруга отозвать приглашение. Тот наотрез отказался: мол, не принято такое среди честных дворян, а ему, уездному предводителю дворянства, и вовсе не к лицу. Жена настаивала, и они разругались перед самым спектаклем.
Не считаясь с мнением мужа, она отправила к Мансыревой посыльного. Узнав, в чем дело, Надежда Михайловна осталась дома. А Михаил Васильевич нетерпеливо ждал ее, время от времени выбегая на заснеженное крыльцо. Когда ему сказали, что жена посылала людей к княгине, и та не приедет, он изменился в лице и ушел в свою комнату. Отправленный за ним камердинер принес страшную весть: «Барыня, барин яд приняли, кончаются».
Арсеньева бросилась в комнату мужа и увидела его на полу уже бездыханным, с пеной у рта. «Собачья смерть!» - с ужасом и горечью негромко сказала Елизавета Алексеевна, приказала остановить спектакль, объявить, что барин умер от удара, и готовить санный возок».
Меня очень удивляет и даже шокирует распоряжение о спешной закладке возка. Зачем уезжать, когда семейные обстоятельства, наоборот, требуют личного присутствия?
Впрочем, Егорова находит объяснение и этому, мягко говоря, странному поступку Арсеньевой:
«Боясь травмировать слабую здоровьем Машу, она поспешила увезти ее в Пензу к родным. (…) Оставив Машу в Пензе, Арсеньева поспешила домой, но на похороны уже не успела»,
Как же это надо было спешить, чтобы не успеть на похороны? И неужели нельзя было увезти дочь - 14-летнюю, кстати, девочку - куда-нибудь поближе, раз уж ты так разволновалась о ее психическом равновесии?! А самой вернуться в Тарханы и заняться похоронами?
Поэтому благостная трактовка Егоровой мне видится откровенно натянутой. Правдоподобнее звучат версии, которые представлены в Сети: Арсеньева уехала сама и увезла дочь намеренно, не желая присутствовать на похоронах «ослушавшегося» мужа.
Вернувшись, самодура узнает, что уездный врач не нашел отравления, а предположил, что с Арсеньевым случился сильный удар (инсульт) с молниеносным отеком легких, вот изо рта и пошла пена.
«Каясь, она поставила на могиле мужа дорогое надгробие, словно так можно было искупить вину перед ним, - пишет Егорова. - Однако по селу и по уезду ходили упорные слухи о самоубийстве тарханского барина и о том, что барыня, увидев его тело, якобы сказала: «Собаке собачья смерть!»
… Но вернемся к нашим влюбленным. Ставя им условия, на которых она благословит их брак, Арсеньева пообещала Юрию Лермонтову, что передаст ему управление Тарханами. Словом, рисовала им совсем другую жизнь, нежели та роль, по сути, приживалов, на которую затем обрекла их в Тарханах. Разумеется, обещание зятю было благополучно замылено, и управляла имением по-прежнему она..
Даже выдав дочь замуж, Арсеньева не поспешила дать ей экономическую свободу. Она выдала Юрию Петровичу вексель на 25 тысяч. Но вексель - это не наличка. Вот и жили молодые в полной зависимости от матушки. Которая сразу же невзлюбила Юрия Петровича. Машенька в догадках терялась: за что?! Ну как за что. Какому нарциссу понравится, когда у него отнимут любимую кормушку? Так что дело было вовсе не в скромном достатке и общей неблестящести Юрия Петровича (что ни разу не причины гнобить человека). Будь на его месте кто угодно - Арсеньева бы отнеслась к нему точно так же. Разве что богатого и знатного зятя она бы более почитала - но только напоказ.
Арсеньева беззастенчиво лезла в дела молодоженов и навязывала им свою волю, манипулируя с помощью экономических рычагов.
«Елизавета Алексеевна очень желала, чтобы родился внук, которого решила наречь в честь покойного супруга Михаила Васильевича, - пишет Егорова. - Традицию рода Лермонтова она в расчет не брала, будучи уверена, что покладистого зятя ей удастся уговорить».
Однако ж, мне нравятся «уговоры» в исполнении Арсеньевой! Судите сами:
«- Стало быть, ты хочешь крестить мальчика Петром?
- Разумеется.
- А я предлагаю иначе, - сказала теща тоном, не терпящим возражений. - Следует назвать ребенка Михайлой в честь архангела Михаила, имя коего носил мой муж Михайла Васильич, очень достойный человек.
- Знаю, что ваш супруг был в высшей степени благороден. (…) Но как же наша семейная традиция? Она ведь еще никогда не прерывалась. Я единственный сын у матери, и только мой ребенок будет продолжателем нашей ветви рода Лермонтовых...
- А у нас в роду другие традиции! Внук у меня пока тоже один-единственный и будет мне особенно дорог, если окрестим его Михайлой. (…) Мальчик у нас слабенький, ему нужен сильный небесный покровитель. И я своей заботой внука не оставлю».
Вот она, причина «покладистости» Юрия Петровича, на которую Арсеньева давит все сильнее - бедность и материальная от нее зависимость. Достаточно намекнуть, что в случае ослушания родителей ее финансовая немилость коснется внука - и зять поневоле становится пластилином в ее руках.
Даже согласившись на брак, Арсеньева не теряла надежды рассорить дочь с Юрием Петровичем. Нимало не заботясь о чувствах слабой здоровьем дочери, она постоянно пела ей про его измены с горничными. Барыне поддакивала подхалимка-ключница Дашка. После очередного разговора с матушкой Машенька плакала и писала жалостные стихи о несчастливой любви и скорой смерти.
«Ее очень тревожат его трудные отношения с Елизаветой Алексеевной. Почему мать так холодна и придирчива к ее мужу? Он-то уж, кажется, во всем ей уступает: переехал в Тарханы, после свадьбы не стал настаивать на получении приданого. А оно немаленькое. Только при разделе наследства от дедушки и бабушки Арсеньевых Марье Михайловне досталось 25 тысяч рублей, которые маменька получила на хранение. Муж удовольствовался векселем тещи на эту сумму.
Предпочел не вмешиваться Юрий Петрович и в оформление наследства жены от ее отца, когда Елизавета Алексеевна приписала себе больше душ, чем дочери.
Но не это печалит молодую женщину. Куда хуже бесконечные сплетни об изменах супруга с горничными и служанками. Маменька постоянно твердит о том. Как ей не доверять? А верить не хочется. Муж по-прежнему нежен, внимателен к Марье Михайловне и сыну, не скупится на слова любви, а она боится обидеть его своими подозрениями, только втайне плачет. Неужели ее любимый Юра изменяет ей с дворовыми девками? Вряд ли...
Но вот Юлия Ивановна...
Эта смазливая самоуверенная кокетка появилась в доме летом. Елизавета Алексеевна представила ее дочери как компаньонку. Но Юлия Ивановна принялась строить глазки Юрию Петровичу, всячески пытаясь соблазнить. Марье Михайловне и в голову не приходит, что эта дальняя родственница для того и приглашена в дом Елизаветой Алексеевной, чтобы поссорить зятя с дочерью и вынудить их разъехаться. Только бы матери одной безраздельно принадлежала любовь Машеньки...»
Постоянные думы об измене мужа изводят, точат Марию. Днями напролет она плачет, терзается, и веря, и не веря наветам. Хрупкая и болезненная от природы, от этих терзаний она слабеет еще больше.
А матери все мало. Мать призывает Юлию Ивановну удвоить усилия и «дожать» ненавистного зятя. И вот...
«Однажды она зашла в покои Юрия Петровича якобы за книгой. Он хотел выйти в библиотеку, но она задержала его на пороге, кокетливо заведя пустой разговор. Лермонтов стоял спиной к двери и не видел идущей к нему жены. Соблазнительница не растерялась и вдруг порывисто обняла его, разыгрывая сцену измены. Марья Михайловна закрыла лицо руками и кинулась в свою комнату».
Больших трудов стоило Юрию Петровичу убедить жену, что он не изменял ей с Юлией Ивановной. Они помирились и на другой день поехали в гости. Кучер слег в горячке, и Лермонтов взялся сам управлять экипажем. Однако на обратном пути карету понесло по размытой дороге, и она завалилась в кусты.
«Наутро у Марьи Михайловны появился синяк на щеке, ушибленной накануне. По селу поползли слухи, будто в дороге молодые барин с барыней поругались, и Юрий Петрович ударил жену кулаком. Слухи разносила Дарья, ссылаясь на хозяйку.
Это очень расстраивало Марью Михайловну, доводило ее до слез. Она простудилась, слегла в лихорадке с кашлем и сильной головной болью. (…) Однажды она сильно закашлялась и, вытирая рот платочком, испугалась, увидев кровь».
Доктора признали у Марьи Михайловны чахотку. Казалось бы, причем тут Елизавета Алексеевна?..
А Арсеньева тем временем заручается поддержкой Сперанского - очень влиятельного человека, который долгое время был ближайшим советником императора Александра 1, а сейчас назначен губернатором Пензы. Ему Елизавета Алексеевна рассказывает страшилки о несчастной доле своей дочери и так преуспевает в своем лицедействе, что мудрейший и прозорливый Михаил Михайловим (его гением восхищался сам Наполеон) считает ее «совершенно несчастной старушкой».
«- Моя дочь три года замужем. Вышла по страсти, а несчастлива. Зять мой Лермонтов - дурной человек, изменяет Маше с дворовыми девками, до слез доводит чуть не каждый день, а то ударит когда.
- А не лучше ль им тогда разъехаться?
- Дочь ни в какую - любит его. Она опасно больна, чахотку признали. Нельзя ее расстраивать.
- Может, ей в Пензу приехать на зиму под наблюдение докторов?
- Сначала сами так думали, а теперь и не знаем. Боимся, Машенька в дороге простудится. Да и где поместишься? У сестры нельзя с такой хворью, а все квартиры битком. Да и внучок Мишенька слабенький. Как бы не заболел».
Заметьте, какие логичные, трезвые решения предлагает духовно здоровый, конструктивный Сперанский и какие доводы «ни о чем» (эта манипулятивная игра описана у Литвака: «А может быть, вам сделать то-то?» - «Да, но...») приводит ему Арсеньева, выступая, по сути, неглектершей по отношению к собственной дочери. И все под флагом святой материнской любви!
Кстати, неглектерская история повторится, когда Арсеньевой будут усиленно рекомендовать везти рахитичного Мишеньку на воды, а она будет кряхтеть, вздыхать, сомневаться и тянуть кота за хвост. Хотя, казалось бы, надо хвататься за любую возможность, чтобы внук наконец пошел! (Лермонтов не ходил до четырехлетнего возраста).
Не думаю, что Арсеньева отдавала себе отчет в своих истинных неглектерских мотивах, но болезненность и дочери, и внука была ей нарциссически выгодна. Их беспомощность служила ей гарантом того, что источники нарцресурса не покинут ее. Поэтому - зачем везти дочь под наблюдение врачей в Пензу? Она нужна вампирше такая - полубольная (но живая) и изолированная от мира .
В ближайшие месяцы состояние Марии Михайловны ухудшилось настолько, что беременная пензенская сестра Арсеньевой лично выехала в Тарханы, чтобы перевезти ее в Пензу. Но застала ее уже в нетранспортабельном состоянии. Шанс переломить ход болезни был безвозвратно упущен...
Но, даже наблюдая угасание дочери, Елизавета Алексеевна продолжала чинить свои козни. Марья Михайловна просила мать сообщить о ее состоянии мужу, выехавшему по делам в родовое поместье. Но та, говоря, что написала, на самом деле не спешила вызывать зятя. Когда он вернулся в Тарханы, то ужаснулся Машенькиному виду.
«Юрий Петрович очень корил себя за отлучку и почти не отходил от жены, не страшась заразы и не обращая внимания на Елизавету Алексеевну, которая тоже не расставалась с дочерью, усердно молясь за нее. Но даже у постели умирающей теща иногда не могла удержаться, продолжая упрекать зятя по мелочам».
Предчувствуя близкую смерть, Марья Михайловна попросила мать поклясться, что она помирится с Юрием Петровичем, будет заботиться о нем и о внуке. Та пообещала. Вскоре Марья Михайловна скончалась на руках у безутешного мужа.
Осиротев, Юрий Петрович планировал покинуть Тарханы вместе с сыном. Однако неугомонная теща подговила ему настоящую каверзу...
Продолжение следует.