«Тьма грации» Руфина Дорохова (Прототип Долохова №1)
Руфина Ивановича Дорохова (1801-1852), участника кавказских войн и сына героя войны 1812 года Ивана Семеновича (на фото), чаще других называют прототипом толстовского Долохова. Впрочем, с не меньшей уверенностью говорят, что Долохов списан с Федора Толстого «Американца» и с партизана Александра Фигнера.
Я думаю, что Лев Толстой, будучи современником всех троих скандальных личностей, скорее всего, сделал из них высокохудожественный сплав, приставив к усам Руфина Ивановича нос Александра Самойловича. По крайней мере, не вызывает сомнений, что все трое могут быть крепко заподозрены в психопатии. Начнем с Руфина Ивановича.
О Дорохове до нас дошло немного сведений, и, на первый взгляд, они довольно противоречивы. Пушкин пишет о «тьме грации» Руфина Ивановича, а декабрист Гангеблов аттестует его как «человека благовоспитанного, приятного собеседника, острого и находчивого».
Прекрасная характеристика! Но если учесть то, что лежит на другой чаше весов, то можно предположить, что речь идет о пресловутых психопатических харизме и обаянии.
"Все было испорчено его неукротимым нравом"
Так что же на другой чаше? Тот же Гангеблов пишет, что «все это было испорчено его неукротимым нравом, который нередко в нем проявлялся ни с того ни с сего, просто из каприза...»
М. И. Пущин рассказывает, как однажды Дорохов за неумышленную задержку в дороге «начал тузить» своего денщика. Это был уже не первый подобный случай, виденный Пущиным, и он, видимо, предупреждал Дорохова, что не станет с ним общаться, если такое повторится. Но это повторилось.
«Увидев это, я приказал денщику своему Кирилову запрягать лошадей и объявил Дорохову, что так как условие нарушено, и, не желая другой раз быть свидетелем подобных сцен, я его оставлю и предпочитаю ехать один, чтобы оборонить от побоев людей моих и его не вводить в искушение, - пишет Пущин. - Дорохов давал мне новые клятвенные обещания вести себя прилично, только чтобы я позволил ему вместе со мною ехать, но я остался непреклонен: сел в коляску и пустился по ночи вперед по дороге ко Владикавказу».
Судя по всему, Дорохов, почувствовав, что в кругу порядочных людей может стать нерукопожатным, бросился вымаливать у Пущина прощение. Но поскольку тот не снисходил, то, как это любят наши «друзья», Дорохов привлек к этому третьих лиц и продавил таки Пущина на продолжение общения.
«Тот же Пущин, рассказывая дальше о встрече во Владикавказе с Пушкиным, говорит, что последний убеждал принять в их компанию Дорохова, который просил через поэта прощения и позволял Пущину прибить себя, если он кого-нибудь при нем ударит»,- пишет исследователь Вадим Хачиков.
«Пушкин, - свидетельствует Пущин, - все свое красноречие употреблял, чтобы меня уговорить согласиться на его просьбу, находя тьму грации в Дорохове и много прелести в его товариществе. В этом я был совершенно с ним согласен и, наконец, согласился на убедительную просьбу принять Дорохова в наше товарищество».
"Разжалован за буйство"
Помимо вспышек гнева, с толстовским Долоховым Руфина Ивановича роднит и то, что он был известен как лихой бретер. Упоминается о 14 дуэлях и неоднократных разжалованиях в рядовые. Впрочем, как утверждает Вадим Хачиков, в архивах зафиксировано «всего лишь» два случая разжалования, и оба раза - не из-за дуэлей. Но тогда из-за чего?
А из-за поступков не менее безбашенных. Так, впервые Дорохова разжаловали в 19 лет, когда юный прапорщик в театре побил какого-то статского советника:
«За буйство и ношение партикулярной одежды 1820-го года декабря 5 дня по высочайшему приказу был разжалован из прапорщиков учебного карабинерного полка в рядовые до выслуги и определен в гренадерский наследного принца Прусского полк».
Впрочем, Дорохов, как и герой Толстого, умеет поразительно быстро восстановить былые достижения и даже переплюнуть их!
...В 1837 году Дорохов - отставной штабс-капитан, живет в Москве и по-крупному играет в карты. Из-за этого и попадает в очередную переделку. Кстати, это тот самый случай, когда психопата накрячивает другой психопат. Давний приятель Дорохова, князь Вяземский, ввел его в компанию великосветских игроков, но те оказались первостатейными шулерами и «обули» самого Руфина Ивановича. В приступе гнева Дорохов схватил кинжал и нанес удар одному из них, за что и попал под суд.
Удивительно, что следователь объясняет этот очередной, но вполне закономерный зигзаз в судьбе нашего героя его... доверчивостью:
«Дорохов, проведя 16 лет в кругу благородных бивачных товарищей и будучи доверчив, не усомнился и в этом случае в приязни старого сослуживца. Вяземский познакомил его с отставным ротмистром Сверчковым, которого называл лучшим своим другом и человеком испытанной честности. Дорохов поверил этому. У Вяземского бывали вечера, где Дорохов, играя в доле с Вяземским и Сверчковым, выигрывал. Когда же играл против них, то всегда проигрывал и был столько ослеплен, что не внимал ни советам жены, ни предварениям знакомых быть осторожным».
За поножовщину Дорохову вполне светит и каторга, но дело заканчивается очередным разжалованием в рядовые. Дорохов пишет следователю:
«Желая как можно скорее загладить безумный поступок мой, я покорнейше прошу Ваше превосходительство благоволить отправить меня как можно скорее к месту назначения, где бы я мог доказать ценою всей крови своей, что не забыл и вновь пламенно желаю служить государю и России.
Лев Михайлович! Я знаю своих кавказских товарищей- они храбры до безумия. Чтобы отличиться в рядах их, надо тысячи раз рисковать жизнью, а мне необходимо, мне стыдно не отличиться: я вечный должник царя нашего и сын покойного Дорохова. Признаюсь, во время следствия по болезненному моему беспамятству, избегая быть запутанным клеветами хитрых на меня доносчиков и чувствуя себя виновным по закону, а не совести, я решился не оправдываться, но с покорностью ждать приговора...»
Местом назначения становится Кавказ, где Дорохов опять отличается в ратных подвигах и меньше чем через полгода «рядового Тенгинского пехотного полка Руфина Дорохова за отличное мужество и самоотвержение, оказанное при крушении судов наших у черкесских берегов», производят в унтер-офицеры. В том же 1838-м он представлен к чину прапорщика, а в 1841-м награжден Георгиевским крестом.
Судя по всему, Дорохов не считал зазорным вслух пофантазировать о себе, любимом. Лев Пушкин пишет своему приятелю:
«Что тебе наврал Дорохов? Мне кажется из твоего письма, что он себя все-таки выставляет каким-то героем романтическим и полусмертельно раненым. Дело в том, что он, разумеется, вел себя очень хорошо, командовал сотнею, которая была в деле более прочих, но получил пресчастливую рану в мякиш ноги и уверяет, что контужен в голову».
"Не к добру он так суетится!"
Там же, на Кавказе, Дорохов свел знакомство с Лермонтовым. И поначалу они друг другу сильно не понравились. Вот что писал о поэте сам Дорохов:
«Лермонтов принадлежал к людям, которые не только не нравятся с первого раза, но даже на первое свидание поселяют против себя довольно сильное предубеждение. Было много причин, по которым и мне он не полюбился с первого разу. Сочинений его я не читал, потому что до стихов, да и вообще до книг, не охотник, его холодное обращение казалось мне надменностью, а связи его с начальствующими лицами и со всеми, что терлось около штабов, чуть не заставили меня считать его за столичную выскочку. Да и физиономия его мне не была по вкусу.
На каком-то увеселительном вечере мы чуть с ним не посчитались очень крупно,- мне показалось, что Лермонтов трезвее всех нас, ничего не пьет и смотрит на меня насмешливо. То, что он был трезвее меня, - совершенная правда, но он вовсе не глядел на меня косо и пил, сколько следует, только, как впоследствии оказалось, - на его натуру, совсем не богатырскую, вино почти не производило никакого действия. Этим качеством Лермонтов много гордился, потому что и по годам, и по многому другому он был порядочным ребенком».
По мнению лермонтоведа Висковатого, Дорохов сыграл неблаговидную роль в организации дуэли Лермонтова с Мартыновым:
«Для людей, подобных ему, дуэль представляла приятное препровождение времени, щекотавшее нервы и нарушавшее единообразие жизни и пополнявшее отсутствие интересов».
Висковатый ссылается на свидетельства пятигорских старожилов, которых встревожил тот факт, что под вечер 15 июля Дорохов много разъезжал верхом. Людям не понравилось это мелькание: «Что-нибудь да замышляется недоброе, если Дорохов так суетится!»
С другой стороны, нет неоспоримых доказательств того, что Дорохов был подстрекателем и «для потехи раздувал чуть затаившийся пожар». Так что предлагаю просто принять эту информацию к сведению.
...Дорохов продолжал служить на Кавказе и погиб в 1852 году во время одного из сражений. Очевидец рассказывает:
«На моих глазах было, когда погибли наказной атаман Кавказского Линейного войска Круковский, майор Полозов и начальник ракетной команды Руфин Дорохов. Кстати, как удивлен я был, читая «Войну и Мир» Толстого 30 лет тому назад. Ведь его Долохов написан с моего старого знакомого Руфина Ивановича Дорохова. Толстой мог знать его в самый последний год его жизни, так как Дорохов убит не больше, как год спустя по прибытии Льва Ник. Толстого на Кавказ. Но, несомненно, что все характеристические черты и особенности Долохова взяты Толстым с Дорохова. Да, это был человек, даже на Кавказе среди отчаянно храбрых людей, поражавший своей холодной, решительной смелостью».
Подведем итоги. На толстовского героя Дорохов весьма похож:
- бретерством и страстью к карточной игре,
- бесшабашностью, бесстрашием, лихостью, которая выливалась в некрасивые поступки в мирной жизни, но нередко в героизм - на поле боя,
- вспышками неукротимого гнева, в состоянии которого он мог совершить импульсивный поступок вплоть до покушения на убийство (вспомним Долохова, который хотел убить "жида"),
- потребностью в "адреналинчике", чтобы побороть скуку, неумение занимать себя нормальными занятиями и находить в них радость (вспомним упоминаемое самим Дороховым отсутствие интереса к чтению),
- демонстративностью, эпатажностью (сравним дебош Дорохова в театре и появление Долохова в персидском костюме),
- обаянием и "тьмой грации",
- зигзагоообразностью жизни.