Письмо пятнадцатилетней себе
Здравствуй, Таня. Пишу тебе я, Танита Веранес, бывшая когда-то тобой. Нас разделяет двадцать один год, тебе пятнадцать, мне тридцать шесть, и у меня могла бы быть такая дочь. Но к счастью, у меня ее нет. Как, впрочем, и сына. Сначала я подумала, что между нами уже нет ничего общего, но потом решила, что это неправда. Наоборот, мы по-прежнему очень похожи: ты уже знаешь, что хочешь стать художником и четко идешь к этой цели и знаешь, что не хочешь иметь детей. Ты танцуешь, у тебя короткая стрижка, ты носишь красные колготки и обожаешь черное, как и я сейчас.
Что я могу посоветовать тебе с высоты своих лет? В общем-то, мне кажется, ты делаешь все правильно. Не могу сказать, что есть что-то, что меня мучило бы сейчас, и я хотела бы это исправить. Иногда мне не нравится твоя неуверенность и наивность, но это простительно в пятнадцать лет, и у тебя это пройдет, когда ты встретишься с кубинцами. Это самая лучшая школа, которую я прошла, и если я и вспоминаю бога, то только для того, чтобы его за них еще раз поблагодарить. Но все приходит в свое время.
Возможно также не стоит краситься так сильно. И если тебе и впрямь так тошно вставать по средам в шесть утра, чтобы в восемь быть на алгебре, которую ты ненавидишь, то можно на нее не ходить: могу тебе с уверенностью сказать, что мир не рухнет, тебя не отчислят из школы, а внутри будет приятное ощущение того, что ты сделала то, чего делать нельзя. К тому же, до моих тридцати шести алгебра мне пока ни разу не пригодилась. Пожалуй, это единственное, о чем я жалею, вспоминая школьные годы: почему же я никогда ее не прогуливала? Сделай это, пожалуйста, не бойся.
Вообще, ничего не бойся. Это сложно, но всегда помни о том, что страх ни к чему не приведет, наоборот, он только мешает.
Ну, и последнее: когда одной холодной февральской ночью в Гаване, в одном отвратительном месте один необыкновенный мужчина, который появится в твоей жизни через четырнадцать лет, будет считать твои родинки (которых, кстати, тридцать восемь), не забудь сказать ему, что ты его любишь...
Что я могу посоветовать тебе с высоты своих лет? В общем-то, мне кажется, ты делаешь все правильно. Не могу сказать, что есть что-то, что меня мучило бы сейчас, и я хотела бы это исправить. Иногда мне не нравится твоя неуверенность и наивность, но это простительно в пятнадцать лет, и у тебя это пройдет, когда ты встретишься с кубинцами. Это самая лучшая школа, которую я прошла, и если я и вспоминаю бога, то только для того, чтобы его за них еще раз поблагодарить. Но все приходит в свое время.
Возможно также не стоит краситься так сильно. И если тебе и впрямь так тошно вставать по средам в шесть утра, чтобы в восемь быть на алгебре, которую ты ненавидишь, то можно на нее не ходить: могу тебе с уверенностью сказать, что мир не рухнет, тебя не отчислят из школы, а внутри будет приятное ощущение того, что ты сделала то, чего делать нельзя. К тому же, до моих тридцати шести алгебра мне пока ни разу не пригодилась. Пожалуй, это единственное, о чем я жалею, вспоминая школьные годы: почему же я никогда ее не прогуливала? Сделай это, пожалуйста, не бойся.
Вообще, ничего не бойся. Это сложно, но всегда помни о том, что страх ни к чему не приведет, наоборот, он только мешает.
Ну, и последнее: когда одной холодной февральской ночью в Гаване, в одном отвратительном месте один необыкновенный мужчина, который появится в твоей жизни через четырнадцать лет, будет считать твои родинки (которых, кстати, тридцать восемь), не забудь сказать ему, что ты его любишь...